Во славу жизни

Темно, холодно… Мгновенная вспышка, давшая момент ослепнуть… и снова холод, мрак… Сырость подвального помещения. Рядом кто-то застонал от секундного света… Я молча открыл глаза. Уже привыкшие к темноте их снова ослепили. Полминуты я продолжал сидеть на корточках одной коленкой стоя в небольшой луже, образовавшейся от ветхости сточных труб. Время длилось бесконечно. Сколько ни вглядывался всё никак не мог понять что творится хотя бы вокруг. Ещё одна вспышка застыла на долю секунды. – Чёрт, - выругался кто-то рядом отхаркивающим шепотом.- Чтоб этих крыс повесил кто. Будут знать как над людьми издеваться.
Я продолжал сидеть ни говоря ни слова с туго завязанными об ржавую батарею руками и грязной тряпкой во рту.
-Су…и,- хотел было сказать я, но рот был нем, а на зубах продолжал скрипеть предательский песок. – Шух-хи,- в итоге промычал я, и хотел было сплюнуть, но слюни нашли преграду и принесли новую порцию песка…
-Ты здесь живой?- около своего лица я почувствовал чьё-то дыхание сопящее и тяжёлое.
-Живой?- спросил ещё раз голос. – Шишой,- вздохнул я. – Давай, малый, давай я тебя развяжу. Разговор прервала резкая вспышка.
-Гадёныши,- за какую-то часть секунды я увидел обезображенный рот и нос весь в крови, видимо сломанный. По голосу было непонятно кто же был моим спутником по горю. Он окутывал своей мягкостью, немного неровный, временами сводившийся в пустоту. По одному голосу моему спасателю можно было дать лет тридцать, но вид его смутил моё и без того нездоровое воображение. Грязная кровь на его щеке заметно бросилась в глаза. К горлу подошёл комок отвращения. Незнакомец сначала вытащил наиаккуратнейшим образом кляп изо рта и стал осторожно на ощупь развязывать обессилевшие руки. Верёвка, достаточно прочная, не поддавалась.
-Я сейчас, потерпи ещё немного,- послышалось чуть заметное хлюпанье по лужам уходящих неровных шагов. Прошло с минут 10 по моим меркам - три вспышки.… Внутри что-то перестало бороться. – Где ты? Куда ушёл? Кинул? Оставил подыхать?- шепотом уже бредил я.
Он приполз тяжело кряхтя и порывисто глотая воздух, пахнущий сыростью и канализацией.
-Слышишь, мы выживем. Малый, мы выживем. Мы отомстим тем, кто нас сюда загнал. Они будут валяться хуже нашего.
Вспышка ослепила его сумасшедшую улыбку.
Он приблизился ко мне и молча сел на корточки. Нащупав верёвку руками, он начал пилить подобием осколка трубы там, где должны быть руки и скрывающая их верёвка.
Вспышка, вторая… Вечность, целая вечность. Сил ему явно не хватало, но он яростно кидал их огромными порциями на моё спасение. Серебристые капли пота потекли по его лицу, словно кинжал, прожигая его небритую щёку.
-Нам нельзя сдаваться. Если на секунду ослабнуть нас не станет. Пойми, нас не станет. Тебя уже больше НЕ БУДЕТ,- он на секунду отдышался от своего кропотливого труда и продолжил опять пилить.
Я изредка постанывал от пытливой боли.
-Слышу. Меня не будет. НЕ БУДЕТ. И что?
-Дурак,- он залепил мне пощёчину. Верёвка сдалась под его натиском.
-Пошли,- он приказал подняться, но ноги мои меня не слушались. Они неожиданно разваливались во все стороны.
-Меня звать Бор. Просто Бор и всё. Пошли. Нужно идти. НАДО!- он помог мне подняться и взвалил буквально на плечи.
-Брось меня. Я слабак, ничего в жизни не сделал. Ты даже не знаешь моего имени. Ты… - комки слов слетали с моих распухших губ.
-Нам надо идти. Надо жить и бороться. А если подыхать, то там, наверху.
Мы шли очень долгое время по сырым подвалам друг с другом, связанные как сын и отец. Одной кровью. Силы его кончались, но он продолжал нести меня.
-Всё. Надо остановиться. Надо поесть.- Он развернул грязный носовой платок, в котором, как оказалось потом, была дохлая крыса. Я брезгливо поморщился. Он предложил: Будешь? Я отвернулся, обманывая чувство рвоты, живущее внутри. - Эти твари, не знаю, что бы я без них делал. И как скоро бы сдох. Это пища, которую нам даёт Бог. Он наверху. Бог.- Он замолчал, по-христиански перекрестился три раза и начал трапезу. Съев половину он подошёл ко мне и отдал вторую. Я замахал головой. Он нервно сказал - Ешь! Пришлось повиноваться - чувство голода неумолимо терзало меня уже четвёртый день, а пить ржавую воду было уже приемлемо. Запах дохлой крысы гадко пахнул в нос. Вопреки нему я съел эту пищу быстро и заставил себя не выплюнуть её.
-Тебя за что сюда запихнули. Как ты здесь оказался?- спросил он.
Я начал рассказывать свою историю про то, как отец работал директором на химическом заводе. Что у него было много врагов так как дело его процветало, но он был обязан этому не своим умениям, а мафии, продвинувшей его на столь высокий пост. Заработную плату работникам завода он платил исправно, но забыл о своих благодетелях.
-Сначала он ублажал и мафию, но вскоре денег стало едва хватать на проживание. Завод постепенно разваливался, технологии устаревали, проценты капали, а прибыль получать было неоткуда. Отец кончил жизнь, отправив пулю в рот. Из родственников оставались только моя тётка и я. Деньги стали требовать с нас, живых. Но найти столь огромную сумму не было возможным нас, и они забрали меня сюда. Выкрали по дороге в университет и кинули сюда. Если тётка не найдёт нужную сумму к концу месяца, то меня застрелят, и её тоже. Всё.
Бор молчал и пристально вглядывался в моё лицо. Через некоторое время он сказал: Они обещали прочесать всю канализационную систему. Я убежал ещё неделю назад от той самой трубы. Сначала бежал в другую сторону, но через пять дней наткнулся на стену. Непробиваемую. Пришлось идти назад. Там меня ждали, прочёсывали близлежащую округу. Один из них высказал мысль о том, что меня съели живьём крысы и поиски прекратили. И только сегодня наткнулся на тебя.- Ему было тяжело говорить и очень часто его дрожащий шёпот сводился только к движению губ. Они оставляют подыхать медленной мучительной смертью без еды. Но этих крыс я научился ловить. Они шустрые, собаки.- Он начал истерично задыхаться в собственном смехе. Успокоившись, он положил руку на рёбра и стал прислушиваться.
-Мы живём. Мы дышим. Слышишь. Слышишь стук моего сердца.
Его сердца я не слышал так как своё бешено колотилось в ушах.
-Да, мы можем жить. Если мы не выберемся из этой…- он громко выругался непечатной лексикой- то всё. Больше у нас с тобой ничего не будет. Я не смогу увидеть свою любимую дочь. Не смогу пожелать ей спокойной ночи, погладить рукой её золотые шёлковые волосы.
Он погладил воздух рукой, словно лаская ту, о ком он говорил. Ты умеешь ловить крыс?
Он посмотрел на меня, внимательно вглядываясь в каждую мою черту.
Здесь вспышка не могла нас догнать, преследующий сумрак царил всюду, но глаза к нему постепенно привыкли.
Я молча покачал головой.
-Надо уметь. Может я скоро дух испущу, а ты должен уметь всё. Пошли на охоту.
Две ковыляющие пары ног неровно пошли вперёд. Крысы, действительно, попадались очень часто, но поймать хотя бы одну из них не представляло никакой возможности. Бору удалось одной их них наступить на хвост, осколком трубы, той, которой совсем недавно он резал терзавшую меня верёвку, со всей силы ударил ею по голове животного. Оно тихо пискнуло и издохло. Но Бор в порыве ещё четыре раза ударил по ней. На трубе остались капельки крови. Место бойни было обозначено Бором святым местом “местом, которое отбирает жизнь и дарит её другим”.
-Почему мы не можем убить сразу нескольких?- спросил я осторожно.
-Они слишком быстро разлагаются. Не успеешь убить и она уже выделяет трупный яд. Штука, которая тоже способна тебя убить,- ответил Бор, деловито кутая добычу в носовой платок и пряча за пазуху.
Мы шли так четверо суток, на пятые наткнулись на трубу с чистой проточной водой. Мы знали друг друга так, как не знают друг друга люди, живущие и по два года вместе. Имена здесь были не нужны. Но понимали друг друга без слов, без намёков.
Появление пресной воды встретили с ликованием и криком. Выкупавшись под напором кристально холодной воды, мне заметно полегчало. Чувствование себя человеком проявилось в сердце острее и та, воспеваемая моим Спасителем жизнь стала понятна. Но нужно было уходить, уходить прочь отсюда и, наверняка, от погони.
Через трое суток у Бора начался дикий кашель. Казалось, будто он кашляет всеми своими внутренностями. Я отдал ему свой свитер и забрал его подобие рубашки себе. Ловить крыс он больше не мог, едва держался на ногах. Я заставил его заснуть, выбрав место потеплее у трубы. Он спал долго. За это время я успел словить четырёх крыс. Сегодня был удивительно удачный день. Во сне он постоянно кашлял и просыпался на мгновение, но засыпал снова. Я наблюдал за ним внимательно. Спать самому было нельзя - могли живьем съесть громадные крысы. Я разбудил его и заставил его съесть двух и сам съел столько же. Мы остановились в пути на двое суток. Каждый час нашего привала я вглядывался в хвост, тот туннель из которого мы вырывались.
-Тебе надо спать,- сказал я ему.
Он помахал головой и, собрав остатки сил, сказал:
-Тебе надо идти дальше. Я помог тебе. Ты должен выбраться. Должен. Совсем скоро там (он показал указательным пальцем вверх) будет люк. Он уже скоро. Там уже черта города.- Он замолчал.- Ты должен меня оставить здесь. Я доберусь сам. Минута промедления будет стоить тебе жизни. А ты должен жить за нас двоих. За двоих. Ради моей дочери, ради меня, ради Всевышнего.
Оставить его здесь означало его смерть. Уйти самому не гарантировало жизни и мне. Остаться- умереть самому. Я выбрал третье. Стиснув зубы, взвалил на себя Бора. Он пытался меня укусить, чтобы я прекратил свои попытки. Но я медленно пошёл с ним за плечами. Непосильная для моих девятнадцати лет ноша, глубока давила меня в бетонный пол.
Спустя четверо суток мы добрались до люка. Маленькая точка в самом верху потолка. Я заставил Бора пробираться вперёд. Превозмогая боль, он крепко схватился руками за холодное ржавое железо лестницы. Сдвинув люк, он вывалился наружу. На улице был тихий летний вечер.
Воздух. Воздух вырывал лёгкие с корнем. Он ласково обдувал лицо, руки. Такое количество воздуха вызывало рвоту. Свет, даже вечерний, неимоверно слепил глаза. Одежда, слипшаяся с кожей, дышала настоящим воздухом, купалась в живом свете. Это было то, что ОН называл ЖИЗНЬЮ.
Посвящается Бору. Единственному из ЖИВЫХ.



18.03.2005г.