Старый музей

- У меня ты хочешь узнать дорогу?
- Да, - сказал я, - потому что сам не могу найти её.
- Не надейся, не надейся! – сказал он и размашисто отвернулся, как это делают люди, которые хотят быть наедине со своим смехом.

Ф. Кафка

Музей находился в замке… или замок был в музее? Как я попал сюда – не помню. Тот момент и несколько часов после него просто стёрлись из моей памяти, будто бы их и не было вовсе. Первое, что там осталось – полутемный угол квадратной комнаты на первом этаже с тремя окнами, в которой хранилась какая-то старая мебель. Ну конечно, какая же ещё мебель может быть в музее? Оглядевшись, я смог получше рассмотреть интерьер. Вот маленькая детская кровать с бортиками, с резными деревянными шариками по углам, застеленная старым бельем. Вот комод с пятью выдвижными ящиками и открывающимися створками внизу. Вот тумбочка с вазой наверху. Вот шкаф с резными дверьми. Наверное они очень громко скрипят, если попытаться их открыть.

Я попробовал встать; ноги у меня от долгого сидения затекли и я, уже почти выпрямившись, когда кровь отхлынула от головы, как это бывает при резкой смене положения, качнулся и, на секунду потеряв равновесие и попытавшись его восстановить посредством рук, задел правым локтем вазу и уронил её. Не выдержав подобной бесцеремонности, она, в отличие от большинства моих знакомых людей, не затаила злобу, оставшись внешне как прежде доброжелательной, а в чистейшем, почти детском порыве, обиженно звякнула и разлетелась на несколько крупных и множество мелких осколков. Ну вот, уничтожил явно недешёвую музейную ценность. Теперь на выходе придётся объясняться. Хотя, с другой стороны, сами виноваты: куда же это годится – забыть экскурсанта в музее? Вслед за этой мыслью в комнату проникла женщина. Я удивился и одновременно обрадовался, увидев кого-то живого в полумраке закрытого здания. Она подошла ко мне и, заботливо убрав непонятно откуда взявшимся веником в такой же необъяснимый совочек осколки, посмотрела на меня с укоризной:
– Ну что же ты так. Поаккуратнее надо бы с вещами.
– Извините, ради Бога, чистая случайность, я просто долго сидел в одном положении, и ноги затекли…
– Да ничего-ничего. Теперь-то ногам лучше?
– А? Да, да, спасибо.
– Ну вот и славно. Ты помни, что ты в музее, в замке. Будь осторожен и аккуратен. Осторожен потому, что в старом здании всегда небезопасно из-за того необъятного количества тайн, которое оно в себе хранит; и, пожалуйста, не пытайся разгадать их все. И, конечно, будь аккуратен, чтобы не уничтожить или даже случайно не пройти мимо самого важного.
После этих слов, женщина развернулась и пошла в сторону дверей. Мой голос догнал её на пороге:
– Извините, мне бы найти выход.
– Выход? Пусть это будет тайной. До поры. Тебе ещё много их встретится, но, пожалуйста, помни мой совет.
– Спасибо! – только и успел крикнуть я в щель между закрывающимися створками.
Через секунду я понял, что лучше бы догнать эту женщину. Всё-таки она знает музей лучше меня, так как мои знания по этой части вообще ничтожны. Но, войдя в двери, за которыми она скрылась, я попал в пустой зал. Библиотека. Об этом однозначно говорили длинные ряды стеллажей с книгами, стоявшие вдоль стен. Постояв немного в задумчивости, я подошёл к одному из них и начал машинально разглядывать книги. Мои глаза скользили по корешкам: «Во мраке» - Г. Вольский, «Три» - А. Пот, «Описание судеб» - Т. Висуа и Р. Рик… Ни одного знакомого названия. Я потянулся, чтобы открыть дверцу и достать «Лигу» Ф. Нинанса, когда понял, что за моим плечом кто-то стоит. Остановив свою руку на пути к стеллажу, я обернулся. Мимо меня на книги смотрел мужчина средних лет с уже седеющей бородой. На нем был жилет, серая рубашка и зеленоватый галстук с причудливым орнаментом. Глаза его поблёскивали в полумраке. Через секунду он перевёл взгляд на меня:
– Что же ты? Бери, не стесняйся.
Я медлил.
– Ну, возьми. Что ты хочешь?
– Я не знаю. Признаться я ни разу не слышал ни об одной из этих книг.
– Тогда позволь дать тебе совет. Возьми «Лигу». Нинанс был определённо талантливым человеком. Правда, этот старый том уже немного подъели крысы. Их здесь в избытке, и в последнее время они всё больше и больше наглеют. Уже и до культуры добрались. И как сюда пролезают? И главное, жрут самые хорошие книги. Откуда такое чутьё?

Осмелев, я дал своей руке завершить начатый путь, и подушечки моих пальцев коснулись ветхого переплета. Книга, оказавшись в руках, проснулась и раскрылась почти в самом конце. Восемьсот сорок первая страница. Я начал скользить глазами по строчкам: «Поиск есть основное состояние человеческого существа, попавшего в неординарную ситуацию». Я закрыл «Лигу», чтобы поставить на полку, и сказал, не отрывая глаз от обложки:
– Я бы с радостью почитал её, но, к сожалению, я думаю сейчас только о том, как бы скорее найти выход, потому что уже поздно.
На том месте, откуда я брал книгу стоял теперь толстый том «Собрания откровений» Эммануила Вапи. Я обернулся, но мужчина бесследно исчез. Оглядев полки, я не увидел нигде свободного места между книгами: корешки стояли вплотную. Я ещё раз посмотрел на «Лигу» и, решив, что отдам её на выходе, взял подмышку и направился в сторону противоположного входа.

Я всё шёл и шёл по длинным коридорам музея, осторожно перешагивая через ручейки лунного света, просачивающегося в узкие стрельчатые окна. Коридоры, коридоры… Раньше здесь жили люди, но теперь здесь музей. Скопище никому не нужных вещей, которые потеряли главное – своих хозяев, а вместе с ними и свою сущность. Иногда слышались постукивания маленьких коготков по узким полоскам паркета, непокрытым мягким красным ковром. Коридор наконец кончился огромным синим залом с колоннадами по бокам. В нишах стен стояли статуи, изображавшие людей со звериными мордами. Я присел на мягкий стул, стоящий на середине зала. Передо мной стоял столик с запотевшим графином, рюмочкой и чашей с фруктами. Тут же рядом нашлось место для «Лиги». Оглядывая еще раз капители ионических колонн, я увидел девушку, которая сидела на ступеньке между двумя из них. Она смотрела на меня. На ней было свободное белое платье, а длинные волосы обвивали ноги. Я спросил с улыбкой:
– А ты зачем здесь?
– Я здесь живу. На этой ступеньке. Теперь и ты рядом живешь, на стуле.
– Нет, я, вообще-то искал выход.
– Я тоже искала. Поверь, этот зал - самое лучшее место. А из таких мест не надо искать выход. А если всё-таки попробуешь, можешь наткнуться на Смотрителя.
– А кто он?
– Я не знаю.
– Знаешь. Зачем ты мне врёшь? Мы ведь даже ещё незнакомы.
– А знакомым можно врать? Или можно врать лишь незнакомым? Не врут только ангелы, но они здесь больше не живут. По крайней мере, я их уже давно не видела. А про Смотрителя много всего говорят, но всё это – неправда.
– А ты похожа на ангела.
– Так кто кому врёт? Если я соврала, то я – не ангел. А если ты соврал, что я знаю, то я могу быть ангелом, но ты мог и про это соврать.
– А мог и сказать правду.
– А как мне узнать? Так и со Смотрителем. Из всех, кто про него рассказывает, ни один его не видел, потому что, по их словам, встретив его назад уже не вернешься – он выгонит из музея, а если они его не видели, как они могут утверждать это? Но есть несколько, которые говорят, что видели Смотрителя и описывают его в мельчайших подробностях. Так кто врёт?

Она встала, и начала медленно ходить вокруг колонны, скользя указательным пальцем по желобкам на её поверхности: вверх – вниз, вверх – вниз…
– В такие ночи как сегодняшняя здесь раньше никого не было. Кроме крыс. Они, кстати, очень любят виноград…
Она на секунду рассеяно замолчала, затем остановилась, решительно дёрнула головой и её тёмные глаза упёрлись в мои:
– Ты ведь останешься со мной? Вокруг каждую ночь одни крысы. Я даже научилась с ними общаться, но я не могу так больше.
Я откупорил графин и, принюхавшись, признал в жидкости водку:
– Зачем тебе водка?
Она всё ещё молча смотрела на меня. Я сказал:
– Пойми, я здесь чужой и попал сюда случайно. Мне нужно просто найти вход. Если хочешь – пойдем со мной. Когда выберемся отсюда, обещаю, я поговорю с тобой.
Девушка отвела взгляд и медленно села на пол. Я резко наполнил рюмку, пролив добрую часть водки на столик и залпом выпил. Спирт обжег пересохший рот и покатился дальше, превращаясь в тепло. Через минуту она произнесла:
– Как хочешь. Я не могу пойти с тобой. Я живу здесь. Одним лишь крысам без разницы куда идти и где и как жить.
Я смотрел на пустую рюмку:
– Ты же понимаешь, что я не могу остаться, равно, как ты не можешь идти со мной.
– Значит, мы слишком разные и у нас нет ничего общего. А жаль. Из этого следует, что ещё очень много времени мне придётся делить только с крысами.
Я не ответил. Взяв со стола «Лигу», я оглянулся на девушку, но она уже исчезла в темноте колоннады, и свет в зале стал меркнуть. Чтобы не остаться совсем в темноте, я пошёл в сторону двери, из-под которой лился яркий свет, всё отчетливее проявлявшийся длинной полосой на полу. Когда до двери оставались считанные метры, до моих ушей стал доноситься бой барабанов, и глухое посвистывание губных гармошек. Я осторожно приоткрыл дверь и яркий свет на первое мгновение белой стеной остановил мой взгляд, но уже через несколько мгновений я увидел странную картину: вся комната была заполнена крысами. Они сидели, стояли, валялись на полу и на столах, кувыркались со штор на мягкие кресла, повизгивая от радости, обнимались, гонялись друг за другом, спотыкаясь о брюшки валявшихся на полу собратьев. Это были не обычные крысы: они ходили на двух лапах, на них было некое подобие одежды, а хвосты они не волочили по земле, а носили, перекинув через плечо или обмотав вокруг шеи; у некоторых кончики хвостов венчали бантики или брошки. В дальнем углу комнаты, на табуреточке, стояла крыса и, надев на нос крошечное пенсне, читала вслух из небольшого блокнотика: «...голубь есть птица, обитающая на территориях с повышенным влиянием антропогенных факторов и склонная к ожирению вследствие частого пережора бытовыми и промышленными отходами, из-за чего прогнозируется увеличение средних размеров особи в экспоненциальной зависимости от времени…». Я представил себе голубя, увеличивающегося в экспоненциальной зависимости, и мне стало не по себе. Перед табуреточкой сидели на полу пять крыс и с умным видом записывали за лектором в такие же маленькие блокнотики. Через некоторое время я понял, откуда доносились громкие звуки, удивившие меня перед дверью. Рядом со мной, вплотную к дверному проёму сидели на огромном диване рядком несколько крыс: перед некоторыми стояли крошечные барабаны, а четыре сжимали в лапках губные гармошки. Какофония получалась редкостная, не смотря на то, что перед крошечным оркестром стоял Дирижёр. На нём был маленький жилет, одетый на голое тело и крошечная бабочка на шее. Он-то первым меня и заметил и, бросив оркестрантов, подошел с учтивым поклоном:
– Здравствуйте! Я рад приветствовать Вас на ежегодном Фестивале Наук и Искусств. Грета!

Одна крыса с брошкой на хвостике отделилась от общей сутолоки и подошла к Дирижёру, который продолжал:
– Это – Грета. Она ответит на все Ваши вопросы и окажет любую помощь.
– Спасибо… Но я… Может быть вы подскажете мне выход из музея?
– Да-да, конечно. Наши учёные рассчитали наиболее вероятное расположение выхода, и это подтверждается историческими данными, оставленными нашими предками. Грета Вам всё объяснит. А я, с Вашего позволения, вернусь к своему оркестру.
Он действительно встал на прежнее место и ещё энергичнее замахал лапками, от чего стройности в музыке не прибавилось, а, кажется, стало только меньше. Грета подошла к моим ногам, и, прижавшись к ботинку, томно выдохнула:
– Выход из музея – это очень просто… Но, для начала, пойдем… Потанцуем… А ты дашь мне винограда?..
Мне ещё не доводилось иметь дело с пьяной крысой, которая пытается меня соблазнить, да ещё и требует за это виноград, и я слегка растерялся от неожиданности. Крысиные лапки уже развязали шнурки и коготки щекотали мою ступню. Тут какофония на время прекратилась и Дирижёр громким голосом произнес:
– Дорогие! Настало время любви! Танцуйте и любите друг друга! Ибо в этом истина, а всё остальное – тлен!
После этих слов губные гармошки зазвучали громче, а крысы неистово заплясали под бой барабанов.
– Пойдем же, - тянула меня за шнурки Грета, - ну…
Тут я, наконец, опомнился и, отпихнув её носком другой ноги, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Прислонившись спиной к створкам, я закрыл глаза. Постояв так около минуты, я решил выпить ещё немного водки из графина и обдумать своё теперешнее положение и возможные дальнейшие действия. В зале было уже совсем темно и мужчину с сигаретой во рту, сидевшего за столом, я заметил, лишь почти вплотную подойдя к нему. Чиркнула спичка, и он сперва зажёг свечку, лишь потом прикурив. В появившемся свете я смог лучше разглядеть его: расстёгнутая вверху рубашка, небрежная причёска и пиджак на спинке стула. Взгляд его все время ускользал, прячась то под бровями, то в темноте большого зала. Он спросил:
– Почему ты не остался с ними?
– Я не знаю, мне было неприятно.
– Они же вполне гостеприимны. По крайней мере, в такие дни.
– Я не могу.
– Ну что ж. Ты ищешь выход? Я тоже. Но знаю я не больше твоего.
После небольшой паузы я спросил:
– А где девушка? Тут была девушка, а теперь её нет. Мне кажется, она знает выход, просто не хочет уходить. А что ты про неё знаешь?
– Почти ничего. Она мало с кем говорит. Если она беседовала с тобой, то тебе повезло. Но теперь её здесь нет. Она не любит темноты. И второй раз ты её уже не увидишь.
Я задумался. Жаль…
– Она говорила что-то о Смотрителе…
– Смотритель… О нём лучше не говорить. Всё равно никто толком ничего не знает. Но каждый с ним рано или поздно встретится; нельзя же остаться в музее навсегда.
– Хорошо, если мы оба ищем выход, может быть нам лучше объединить усилия?
– Не стоит. Если ты ещё не понял, то выход у каждого свой. Для кого это огромные ворота во всю стену, а для кого – небольшая дверца в подвале.
– Так как же мне его найти?
– Скорее всего, ты рано или поздно наткнёшься на Смотрителя, и он тебя выведет. Вот только когда это произойдет, никто тебе не скажет. А теперь давай выпьем и я пойду.
Он достал из ящичка в столике ещё одну рюмку, поставил рядом с моей и аккуратно наполнил их водкой. Когда мы, ни слова не говоря, чокались, мне удалось поймать его взгляд. Он был очень глубоким и усталым. Залпом выпив водку, мужчина встал со стула, подхватил пальцем свой помятый пиджак и, накинув его на плечо, исчез из шарика света, создаваемого свечкой.
Чтобы делать хоть что-то (обычно это меня успокаивало в любых ситуациях), я взял свечку в руку и обошёл зал по периметру, закрывая пламя рукой, чтобы его не задуло движением воздуха, возникающим при ходьбе. В одной из стен я нашёл небольшую дверь и, приоткрыв её, обнаружил за ней длинный коридор, освещённый в дальнем конце. Я решил посмотреть, что там находится. Но не успел я дойти до освещённой части, как кто-то окликнул меня по имени. Я обернулся и увидел небольшого седого человека с лысиной. Он позвякивал ключами, висевшими на большом кольце, которое было закреплено на ремне.

Морозный загородный воздух обжёг меня, и голова моя слегка закружилась. «Лига» в моих руках превратилась в большой кожаный блокнот с пустыми страницами. Передо мной находилась небольшая утоптанная площадка, за которой начинался густой хвойный лес. Между высокой стеной музея и темной неизвестностью леса была узкая полоска чистого белого снега, искрящегося в свете луны. Я мог вернуться в музей, но туда меня ничего не звало, кроме легкого сладко-горького чувства потери, почему-то ассоциировавшегося с девушкой из синего зала.

И я шагнул в лес.

2003