Вторая часть. За сказками

Вторая часть



- Ну что, малыш, значит, нам с тобой жить. Тогда слушай. Расскажу тебе сказку.

1

БАРАМБОШКА
 
 Однажды Барамбошка остался дома один. Мама и папа настрого запретили ему отходить от норы за десять шагов. И обычно он слушался. Десять шагов расползались по окружности, и сначала казались Барамбошке большими и далекими, а главное - загадочными и таинственными...
Но скоро они уже стали приятелями с Барамбошкой, он знал их, как облупленных, обнюхал и облазил все тайники и склады, где хранились скарлики, которые здорово блестели на солнышке, если их откроешь. Он зарывал их обратно и мчался к качалкам. Возле качалок всегда было много мохнатиков, и Десять шагов разрешали им по очереди, если они не култыхались, залезать на Качалки. Но с каждым днем Десять шагов старились, становились все меньше и все скучнее. Барамбошку тянуло дальше, которое словно было намазано магнитом. И Дальше было все интереснее. Иногда дальше брала его бабушка, когда улетала в Замакариев Замок, где растила своих Чубриков. Одного Барамбошку Дальше не пускали.

 В этот раз он вылез из норы и отправился в Разведку на Десять Шагов. Брат умчался ловить Жмуриков, и никто не мешал. Не успел Барамбошка пройти Десять Шагов, как остановился и задумался: Десять Шагов с собой не возьмешь, а у него есть Сейчас Не Только Здесь. Правда, он еще не очень умел обращаться с Ними Со Всеми. Но, наверно, Дальше - Интересные Места. Никого не было дома, а Тут - Такой Случай. И уж он-то, действительно, был загадочным, таинственным и полным Неизвестностей и всяких Чудес.
 
 Ну так вот: Барамбошка остановился. Впереди расстилался День, и он весь был его. Глупо было отдавать его всяким Крутикам и забыть. Зашевелился Варварик, высунул из Кармана любопытный Носик и спрыгнул на Опавшие Листья. Барамбошка еще помнил про Маму, похлопывая себя по штанишкам, куда она, погладив, аккуратно вложила Совет, Опаску и Послушание. Но Варварик быстро, пока Барамбошка отвернулся, выгреб все из Кармана и зарыл под Опавшие Листья. Что-то пискнула из Кучи Опаска, и Варварик, пока друг не увидел, затолкал ее ногой поглубже. Барамбошке вдруг стало легко и весело, и друзья, не сговариваясь, повернулись и отправились искать Дальше. Пока оно было Здесь, В Округе.

 Барамбошка петлял, как Пушистики. Потому что всему учился у них. Поначалу он думал, что так у всех. Но потом раздвоился. Потому что Взрослые петляли сосем не так. Они шлепали упорно Один Маршрут. А в конце его всегда была Забота. Свой Маршрут они узнавали по цвету, который видели только сами. Как они находят все это и зачем - оставалось загадкой. Ясно было одно: Взрослые не гуляют просто так. Наверно, не умеют. Но зато Барамбошка придумал. Можно погулять во Взрослых. Барамбошка пошептался с Варвариком, и они пошли искать бабушкин Маршрут.

 Барамбошка помнил, где он начинался. Если долго идти мимо Зубриков под Сверкалками, то уткнешься в Большие Возилки. Так и получилось. Друзья шли мимо Зубриков и считали красные Хвостики, пока не увидели Мигалку. Бабушка пугала Мигалкой, которая охраняла тропу к Возилкам и обычно не пускала Дальше просто так. Но, поколдовав над Кучей, друзья справились и с этой Опаской. Барамбошка напустил Дурману, и Варварик стал Большим Красавцем, и пока Мигалка засмотрелась на это Чудо зелеными глазами, Барамбошка юркнул. Мигалка покраснела, но было уже поздно. Бегать она не могла, потому что ее привязали к одному Месту.

 Наконец, они добрались до Возилок и втянулись быстренько вовнутрь. Возилки пошипели, поплевались и поползли, задевая рогами все, что наверху, и зыркая по сторонам. А по сторонам было много интересного. В Зыркалки было видно, как плывет и расстилается Дальше, как много по Округе бегает Туда-Сюда окружан и какие у них разные Норки. А еще там прыгали Кудрявчики, и на них шипели Пушистики, залезая между делом на Зубрики.

 А еще в Возилках было много новых Окружан. И почти все они были Взрослые. И сначала можно было их просматривать, а потом от них спустилась Грусть и Забота, а Варварик уже спал в Кармане. Зазвенела тревожно Серебряная Нитка. И Барамбошка совсем растерялся. Тогда он еще немножко подумал взрослые Мысли, благо их тут хватало, и принял Решение: «Дальше хватит. Лучше гулять просто так Не Здесь». Он быстренько выпрыгнул из Возилок и понесся сломя голову в свою Норку. А в Норке его уже ждала мама, погладила, накормила Лаской, и все встало на Место. В том числе голова. Но бабушкин Маршрут остался Тайной.

 Став постарше и гуляя с мамой на Возилках, Барамбошка рассказал ей об этой тайне. Мама долго смеялась, потому что Ничего не случилось, и сказала: «Барамбошка, Ты у менясовсем как Пушистик». И даже не ругала Варварика.

 

- Что меня на сказки потянуло? Я лечусь. Творчеством. Чтоб совсем не свихнуться. Раньше помогало. Правда, в живописи. А сейчас… материалы дорожают, а мальчишки растут. Попробую словом. Может, будет дешевле. Как думаешь, малыш? …? А ты помоги. Чтоб оно не кусалось и не бросалось. Ни на меня. Ни на кого. … Почему не сначала? Как скажешь. Давай сначала.


ЖИЛ-БЫЛ БАРАМБОШКА

Жил-был Барамбошка. С мамой, папой, бабушкой, братом и Кучей (бр-р-р)… Кучей Интересов (…?), ну ладно, пусть будет Бучей, все-таки сказка.

Ну так вот…она, эта Буча, то уменьшалась, то росла по желанию Барамбошки. И когда Буча была большой и цвела, Барамбошка был счастлив. Ему было весело и интересно. А когда Буча уменьшалась и сохла, он грустил, грустил, а потом, бац - и превращался. И никто: ни мама, ни папа, ни бабушка, ни брат - не знали, что Это, и где Барамбошка. Мама называла Это Капризом, папа - Лентяем, бабушка - Сорванцом, а брат. . . О, брат знал много разных Имен, и когда они выпрыгивали отовсюду, Это превращалось в Мехалеона, Страшного и Опасного. Он с пугающей быстротой менялся, следуя воле брата, то выпрыгивая из засады с когтями и шипами, то плюясь соленой водой, от которой появлялись Мырки и Рванки, то кричал безумные заклинания. И брат тоже, бац - и превращался.

Тут такое начиналось. . . Норка ходила ходуном и хрустела, грозя развалиться на части, прихватив с собой всю округу, весь лес и. . .

К счастью, вовремя прибегали мама, папа и бабушка и, подхватывая на ходу падающие стены и перекосившийся потолок, возвращали на место своих непослушных детей, потолок и стены, а остальных (ну, тех, которые шипели и плевались) - прогоняли.
Но иногда под вечер, уложив детей, мама вздыхала папе: « Все-таки трудно иметь сыновей-волшебников».

-Еще? Хорошо. Попробуем без перерыва.


ВАРВАРИК

 Барамбошка был очень храбрым и сильным. Этого только дома не понимали. Но дома о многом, что есть у Барамбошки, не догадывались. Самым озорным из друзей Барамбошки был Любопытным Варварик, которого он, потихоньку, скрывая от мамы, всегда носил с собой. Правда, на деле выходило, что это не он, а приятель таскал его за собой, но это было неважно.

Мама часто ругалась на его друга, потому что тот, иногда, не нарочно, вызывал Скандалы и вляпывался в Истории. Уж такая у него была Природа. Мама не любила Скандалы, а тем более Истории, и поэтому сильно сердилась. И тогда Любопытный Варварик незаметно залезал Барамбошке в карман, долго там прятался по углам, не высовывая Носа, пока Барамбошка, сжалившись и достав из маминой шкатулки волшебный Пример, не начинал совать ему в карман Всякие Нежности.

 Вся беда была в том, что Варварик был очень неуклюжим. Он то застревал на Дозоре, то начинал тонуть в Чуже, то кувыркался с Качалки. Барамбошка считал, что Это возникает, потому что Варварик был очень маленьким и умещался в кармане. Но когда появлялось Это, приходилось звать на помощь брата или маму, и вместе или поодиночке они вытаскивали сорванца из Беды, водружая его на Место.

Мама долго сердилась, ругаясь всякими Крутиками, потому что вместе с Варвариком приходилось спасать и Барамбошку, который ведь не мог же в Беде оставить друга. Варварик прятался поглубже в Барамбошку, потому что прибегала злая Обида, а он ее боялся и долго не высовывался, даже когда звали Прощение и Угощение. И тогда Барабошка, доставая волшебный Совет мамы, отправлял его в Сказку, где жила добрая Утеха.

 И вконец счастливый Варварик посылал из кармана Помощь. У нее были Острые Глазки, а Варварик был вездесущим. Находились любимые мамины Прибамбасы, которые уносила Потеря и разбрасывала по углам. И тогда мама радовалась Находкам и готовила Похвалу и Награду, а в саду расцветала Заслуга.

Варварик, наевшись, рос все больше, не умещался в кармане, и его клали спать на диване вместе с Барамбошкой. Но Варварик был маленьким и глупым, и не мог остановиться, когда было вкусно. Барамбошка должен был сам следить за другом, чтоб к утру он не стал совсем огромным, вытесняя из дома всех жильцов. Ведь тогда ни маме, ни папе, ни брату, ни бабушке, ни самому Барамбошке не осталось бы Места. И пришлось бы им ходить по Свету и искать себе новую Норку. Вот поэтому Варварика кормили Похвалой понемножку, только тогда, когда расцветала Заслуга.

СЕРЕБРЯНЫЕ НИТИ.

 Барамбошка любил своих Домашних, и когда был маленьким, боялся оставаться один. Но однажды Что-то с ним произошло, и он увидел, как бабушка колдовала. Обычно он Этого не видел. Бабушка читала вслух сказочную книжку, а оттуда появлялись Серебряные Нити, расползаясь по всему его Дому, оплетая маму, папу, брата, Барамбошку и цепляясь за саму колдунью. А клубочек, откуда они появились, бабушка спрятала после книжки в шкатулке и поставила в самом центре Дома.

 И хотя теперь Нити стали невидимками, он знал, что они есть. Иногда эти Нити ласково звенели, и под их уютное звучанье было очень сладко засыпать. А еще они звенели тревожно, когда Барамбошка, забывшись, забирался так далеко, что не видно было его Десять Шагов. И боясь, что Нити порвутся, Барамбошка быстро прибегал обратно.

 А еще они ярко блестели темными длинными вечерами, когда братья прибегали к бабушке погреться, забираясь на ее диван с ногами. В уголке включалась Сверкалка, бабушка открывала Книжку, доставала прозрачные Читалки. В Норке сразу становилось уютно, и из книжки струилась Сказка.

 А еще они нарядно блестели в дни рождения Всех Членов Семейства и в большие праздники Округи.

 От клубочка тянулся отросток, который прикреплялся к Барамбошке. И по мере роста Барамбошки, Нитка словно тоже удлинялась, появлялись новые отростки, оплетая Всех его Друзей.

Барамбошка часто удивлялся: неужели клубок такой волшебный, что растет сам по себе в длину и ширину. И, не выдержав, спросил у бабушки. Бабушка тихонько улыбнулась и сказала, как говорят все взрослые: «Барамбошка, ты еще очень маленький. Вырастешь - сам поймешь. А пока пусть это будет Загадка».


 И тогда Барамбошка понял, что Серебряные нити охраняют от Беды всех его Домашних. И пока они целые, по нитям, можно найти Всех, Кого Любишь.





- А что ты там говорил? Во сне. Внутри меня. Между дремой и явью... А ты думал! Я записала. «Пушистики унеслись вперед, оставив Барамбошку размышлять». Ну ладно. Давай про Пушистиков.





БаБАРАМБОШКА И ПУШИСТИКИ,


Барамбошка обожал пушистиков. Круглых и квадратных, белых и пятнистых, длинных и коротких. Всяких. Обожал.

Целыми днями он ходил по округе и искал их. Садился возле мобилей и заглядывал между возилками, лазил за хутарики и смотрел в зыркалки. Иногда ему везло.

Но пушистики были капризны и своенравны. Конечно, они любили чесалки и мясалки, но характер у них был еще тот. Как и Барамбошка, они были очень самостоятельны и себе на уме. Не успеешь оглянуться - их уже след простыл. А по холодному следу искать - себе дороже.

Барамбошка знал всех окружных пушистиков, отслеживал появление новых, понимал их окрас и масть, наблюдал за норками, возле которых они любили быть. В общем, знал все о каждом.

Иногда отдельные пушистики сами выбирали себе излюбленные норки окружан, появлялись там все чаще и даже оседали насовсем. Это была любимая мечта Барамбошки - чтоб какой-нибудь пушистик осел возле него.


Но мама не велела. Нельзя сказать, что ей не нравились пушистики, но как все мамы, она не любила Уходящих Когда Вздумается. Такой подход мамы распространяли не только на пушистиков, но и на всех, даже на пап. Потому что мамы считали: все, кто уходит когда вздумается - приносят грязь. А грязь надо убирать, а это хлопотно и трудно.

Поэтому единственное, что пока оставалось Барамбошке, это приманивать пушистиков. Со временем он разработал свою Бучу… , нет, здесь лучше Кучу… приемов, как это сделать лучше. У него были особые чесалки, он выклянчивал у мамы разнообразные мясалки, которые так любили пушистики. У него были быстрые бегалки, чтоб не упускать любимцев из виду.

Бабушка сплела ему волшебный мешочек, чтоб приманивать все о пушистиках, а дедушка, который жил в Заоблачной Дали, но иногда прилетал навестить домашних, подарил Барамбошке кинобль, чтобы видеть Пушистиков издалека. И все-таки Барамбошка мечтал о своем осевшем пушистике.

Он так сильно мечтал о своей Мечте, что она, пролетая мимо, сначала затормозила, заинтересованная, и остановилась послушать его мысли, потом подтянулась поближе, зависнув над Барамбошкой, (наверно, они ей понравились), затем приспустилась пониже, и, наконец, вовсе улеглась у его ног.

Он нагнулся, не веря своему счастью, аккуратненько поднял мечту, боясь помять, и быстро положил ее в бабушкину шкатулку. Барамбошка знал, что дальше нужно ждать и сильно хотеть, и если очень хочешь, мечта распустится пышным цветом и начнет давать плоды. Главное, чтобы вызрел именно твой плод.

Барамбошка сел и стал колдовать над своей … Бучей…нет, …опять лучше Кучей… потому что… напоминалок…ну, никак с этой Бучей не справиться…, в общем, чтоб они, то есть напоминалки, напоминали ему хотеть. С тех пор везде, бегая за пушистиками, гуляя по округе, колдуя с братом, слушаясь маму, он не забывал свою мечту. Постепенно она обретала формы, наливалась оранжевым светом, и в один прекрасный день…(… конечно, в бабушкиной шкатулке, где же еще, просто иногда Барамбошка туда подглядывал)…


Ну, так вот. В один прекрасный день шкатулка затряслась, запрыгала, закачалась, щелкнула крышкой и распахнулась с серебряным звоном. На ладошки к Барабошке упал Плод. Он засунул его в карман, чтоб тот всегда был рядом.



Наступила осень, и Барамбошку отправили в Мучиловку. Т.е. она не была еще Мучиловкой, поскольку Барамбошка только с ней познакомился. Но брат звал Обучаловку именно так, потому что был с ней давно знаком и считал занудой. Барамбошка ничего такого за ней пока не замечал. Но он любил слова, особенно непонятные, и всегда повторял их за братом, так было вкуснее.

Потому что пока слово непонятно, его можно перекатывать на языке, рассматривать на солнышке, слушать, как оно звучит, пробовать на зуб и, вообще, делать с ним, что захочешь. Но стоило его сглотнуть, оно становилось, как все слова, и выскакивало… только когда надо.

В Обучаловке была очень милая Загадалка, ласковая и добрая, почти как мама. Чтобы порадовать детенышей, приходивших к ней отгадывать загадки, она принесла двух маленьких Пушистиков, которые хотели осесть, но не знали как. Они были совсем беспомощные крохи и доверить их можно было только той маме, которая сможет быть Научалкой.

Барамбошка понял, что настал его Звездный Час. Он гордо встал и, зажав в кармане Плод, убедительно и важно произнес, что его мама - самая лучшая Научалка Оседанию и она давно хочет попрактиковаться в своих Достоинствах.

Наверно, Плод сработал, потому что Загадалка сразу ему поверила. Конечно, Барамбошка знал, что теперь надо все рассказать маме про ее Достоинства и проследить, чтоб они не превратились в Сердилки. Но в кармане был Плод, и если его дать откусить маме, то все будет в порядке.

Так и вышло. Откусившая Плод мама, немедленно устремилась в Обучаловку к Загадалке, чтоб сказать, какая она Научалка и получить для этого Пушистика-Кроху. И Кроха получился.
Так у Барамбошки появился свой собственный осевший Пушистик, которого, наконец-то, можно было любить. Но это уже другая история.


ПАПА


Папа был большой, барастый, кустистый и цеплючий. На нем можно было щекотаться, как на Пушистике и доставать из него Всякие Слова. Потому что он был вумный и ел эти Лакомства каждую Ночь. Они падали в папу не как попало, а выстраивались в большую Мирапиду. Барамбошка однажды видел, когда папа был прозрачным, что, когда Слово впадало в папу, Мирапида не рассыпалась, а строилась немножко по-другому.


Еще папа был шумкий и громный. И когда он громыхал, Норка ходила Ходуном, потому что не любила Грома и начинала колныхаться. Прибегала мама и поливала папу Земом, и пока папа слизывал его, Норка затихала, прекращала колныхаться и возвращалась на Место.

Мама называла это: «Поймать аиста за ногу и спустить». Или как-то похоже. Барамбошка не помнил. Но папа спускался.
Еще папа любил лазить в Барчики, куда мама прятала сладкий Зем. Он на цыпочках, тихонько ночью, когда все спали, подбирался к Сладкому Зему и нападал. И оттуда слышался только жум-, хрум- и крак. А наутро мама кормила его пустой Порцией. Чтоб не заедался.

Еще у папы было много всяких Смугликов, которые он почему-то называл Хоббики. Одни бегали по Черным Ромбикам под его команды, и если не слушались, а думали, что хотели, папа сердился. Тогда приходил Барамбошка, носился за Хоббиками и строил их в Порядок. А папа доставал из-за Шиворота волшебные Правила и проверял: все ли на месте.

Другие Хоббики махали Штучками и колдовали Норки и Бемель. А Барамбошка подавал папе Кусачки, Палочки и Бобой, чтоб лучше получалось. Но получалось не всегда. Потому что у папы росли руки. И они мешали.


Но самые главные Хоббики были самые красивые. Они колдовали Украшалки, которые превращались в Окна, туда сразу нырял Варварик, чтоб там попрыгать. А если Окошки не открывались, папа громыхал, рвался и превращал Хоббиков в Опавшие Листья. Но на это был Зем, хотя мама считала, что нужны Подметалки. Тогда папа включал Упертость и делал новые Украшалки. Открывались со звоном Окна, и все домашние уходили туда расцветать. Папа больше не громыхал и расцветал лучше всех. А мама смеялась и кидалась в папу Новыми Словами.


Первый раз Барамбошка увидел Упертость, когда мама швырнула ее в папу. Барамбошка поймал Обертку и незаметно засунул в Бучу. Потому что там Обертки оживали и обратно становились Словами. И Варварик нырял в Бучу за словами, чтоб узнать про их Всякое Устройство. Таких слов, как эта Упертость, у Барамбошки еще не было. Потому что оно было цветным, и светилось разными боками. И когда было Зеленой Обижалкой, мама злилась, а когда Лиловой Хвалилкой - то улыбалась.

 Иногда это слово подличало. По дороге во время Кидалок, оно ехидно ухмылялось и Хвалилка превращалась в Обижалку. Потому что Барамбошка заметил, что мама бросила его вместо Зема, а папа замухрел. Тогда Барамбошка отнес маме Вопрос, и она дала Объяснялку, что есть слова, которые Запасны и с ними надо быть очень Берегущим. Потому что в их Запасах перепутаны Острики и Смуглики.

А Острики дерутся и превращают в Страшных и Опасных Мехалеонов всех, в кого их кинешь. Но зато когда сверкали Смуглики, все преображалось. Хоббики становились послушны. Папа сразу ставил Шимень и достигал. А потом звал посмотреть. Шимень росла, и папа достигал снова. Барамбошка знал: мама любит папину Упертость и гордится ею. Потому что тогда росли Плоды. И все радовались и садились обедать. Потому что было вкусно. Вот такой был у Барамбошки папа и его Упертость.






- Что ты там бормочешь? Во сне. «Надо углубляться? Даже с Барамбошкой? Выдумывать? Например: Барамбошка учил играть Ягупопа на Свиристелке? Уйти за Свиристелкой?».
А потом приснил такие Свиристелки…как шлюхи на подмостках, еле отплевалась…Явно, не мой сон. Хорошо, что сразу открыла глаза. Форменная гадость.
И с Ягупопом ты пролетел. Это уже до нас придумали. Слышал про авторское право? Ты бы лучше в словарь заглянул. Какой-нибудь. Хоть толковый. Все-таки он без права. Для всех. Можно использовать. Ты подумай. А я продолжу.





СТАРШИЙ БРАТ

 Однажды старший брат родился. Барамбошки еще не было…, т. е. он, наверно, где-то был по своим делам… Во всяком случае, он не помнил... И пока он в этих Где-то задержался, старший брат быстренько родился. Чтоб быть первым. Как всегда.

 Он родился золотистым, как…как…солнышко, только золотистое. Потому что солнышко ведь больше серебристое. А если прищуриться и посмотреть прямо на него, то внутри даже голубое.

 Так вот. Бармаглошка… Ну, вот, наконец-то выскочило… Не прошло и семи сказок. И что оно там застряло? Земом там что ль намазано?

 Еще раз… Так вот. Бармаглошка когда рыжался, Медастра ( смотри-ка, почти как астра, здорово получилось)…Так вот…Медастра, которая ему помогала, а она была маленькая, пушистая и смешливая, весело ойкнула. То есть это она удивилась, увидев малютку: «Ой, рыжий!?» Как будто она никогда не видала рыжих. С другой стороны, таких - наверняка. Потому что такие рыжие - был единственный и неповторимый. Для всех. Для Барамбошки, который был пока по делам, для мамы, папы, бабушки, дедушки, ну и других разных всяких прочих. Которым надо было еще быть. Чтоб стать.

 Это были первые слова, которые услышал Бармаглошка, и главное из них было, конечно «рыжий», а не «ой». Хотя и «ой» звучало восхитительно. Или восхищенно. Неважно. Потому что потом за ним посыпались всякие другие: солнышко, золотистый, рыжик, кормовка ( что такое кормовка?), ну и так далее.

 И поэтому старший брат был писаный красавец. В смысле, такого больше не написать. Или не описать. Кажется, пером. Хотя, можно попробовать. Что и делаем.

 И когда Барамбошка с ним познакомился, он не сводил с него глаз, которые следовали за Бармаглошкой повсюду, пробираясь во все углы, чтоб было удобней, иногда зашныривая под диваны или засовываясь в шкафы. Как получится.

 Просыпаясь, Барамбошка сразу искал, где его Рыжее Чудо в Норке. И если находил, то все было в порядке. А если нет - то опять искал. Потому что Чудо начинало выплевывать всякие Чудеса. И Барамбошка боялся пропустить.

 Старший брат был сурлив и бурьезен. И все знал. Про все. А еще в голове у него водились Заводилки, и он выныривал их оттуда. Чтоб завестись самому и завести Барамбошку. Потому что он к нему снисходил, т. е. Бармаглошка к Барамбошке, и тот достигал. Сначала ползая по дивану до стенки норки, потом култыхнувшись с него на задние лапки. Потому что брат ну никак не мог стоять на одном месте. И кружил. А за ним кружило все вокруг, и там только мелькало золотистое облачко. И надо было угнаться. Поневоле начнешь достигать.

 Как Барамбошка Пушистиков, Бармаглошка любил Мобилки с Возилками. Обожал. Хмурых и веселых, быстрых и полетных, черных и красивых. Всяких. Обожал. Но он был старший. И уже не носился. А садился их колдовать. И они росли, росли и выкапливались по всей Норке. Прибегала мама и поливала Бармаглошку земом. Нет, не для того, чтоб спустить. Просто ей нравилось. Потому что Бармаглошка достигал. А это всегда приятно. Особенно мамам. Ну, и Барамбошке, конечно. А Бармаглошка становился мохнатым и пушистым. То есть мохнатым он и так был. А пушистым - не всегда.

 А еще Бармаглошка умел надувать шарики. На лапках. Которые катались. Когда он хотел. Тоже золотистые. Таракист научил. Знакомый. А Барамбошка спал. И не видел. А теперь завидел. Но не тут-то было. Потому что это тебе не Пушистиков ловить.

 Бармаглошка не любил говорить много, потому что сказано - сделано. Его слова выпархивались очень маленькими кусочками. Но звонкими. И острыми. Не нужно было удлиннять. И Барамбошка быстро их хватал и прятал в Кучу. А потом доставал и любовался. Там были еще мамины, папины, прочие, разные и другие. И сейчас выпало одно. Золотистое. Барамбошка сразу узнал его. Называется: день рожденья Бармаглошки. Мама подложила. Чтоб не забыл. Потому что эта сказка для Бармаглошки. А Барамбошка пусть идет колдовать. Чтоб было веселье. У Бармаглошки. И у всех. В Норке. И в Округе.



- Да поняла я уже. Ты хочешь помочь. И участвовать. Примазаться, в общем. Давай сначала разберемся. Ты больше не форнит. По-моему, в него мы наигрались. До глюков. И не Санта-Клаус, потому что он из тебя никакой: слишком жлоб. То есть ты, а не Санта. За все годы одну бутылку колы - не велико чудо. Тебя нет. Ты мой второй Я, который через сон пролез наружу. Или эго. Или внутренний наблюдатель. В общем, как-то так, малыш.
Что за «сенсативный»? Муж сказал, такого слова нет. «Cалипсит»? Ну и словечки у тебя. Похоже на червяка. Даже спрашивать боюсь…Сенсорный?.. Ладно, посмотрю потом в словаре… Кто тебе их подбрасывает, малыш?…. Ну, да… Я, конечно, много читала и вообще умная девочка, но это не я. И даже свободная запись ассоциаций в полусонном состоянии меня не убедит, что ты диктуешь мне то, что когда-то говорила тебе я . Тем более в такой стилистике. Я тебе не Иона, и не Матвей. И говорить архаично не только не люблю, но и не умею.
Все-таки, откуда эти слова? … Ну, которые я пишу за тобой, просыпаясь ночью?... Ладно, неважно. Если хочешь, назовем тебя Джонни, как у Саймака. Потому что “малыш” ты у всех. Почему - непонятно. То есть я читала у Хорни -почему. Но забыла. Надо будет почитать еще раз. Или у Харольда Стерна? Неважно.
Как тебе - малыш Джонни!.. В широкой мексиканской шляпе и ковбойских сапогах. (На память: слишком уж навязчивый образ, с дежавю потом разобраться). Нет? И не злись: я еще пока играю. Разбавлять твои ночные архаичные перлы болтовней - то еще развлечение. Но пока интересно. … Без Джони?... Будешь просто малыш?... Как у всех?… Да?... Тогда поехали дальше…
 



ОСНОВНАЯ НОРКА

Норка, когда ее нашли и она досталась, была длинная и темная. И состояла из 3 частей.. В одной - главной- спали и ели. И еще колдовали, хмурились, смеялись, веселились, праздновали. Всякое, разное. А чтоб было не так темно, Сверкалки и Зыркалки…Встречались. По бокам.


Вторая часть была еще темней. Потому что в ней ценный хлам…хранился, пока до него не добирались Барамбошка и Бармаглошка. И уж тут начиналось веселье. Сначала нашлись Ржавки. Почти как настоящие. Ими можно было колотить, забивать, кусать, дергать, пилить и прочее всякое разное интересное.

А еще в углах стояли длинные палки…с нитками…или лесками для… удить. В речке, которая была - вот она. Тут. В двух шагах… лапок. Большая и огромная. Так что того берега почти не видно. И по ней вечерами плыли и орали…большие такие…белые…ярусные…с именами…написанными по боку…или на боку. В общем, плыли. И сверкали, шумели, светились, проскальзывали и уплывали. Куда-то мимо. В неведомые края. Или в заоблачные дали. Может быть.

А от них огромные волны…катились…прям к берегу. Чтоб култыхаться и визжать. И поэтому все мохнатики и мальки, увидев их, то есть этих…белых…бежали к берегу. Чтоб не пропустить. И накултыхаться вволю. На волнах.

Третья часть …ну, не речки, конечно, а норки… была не очень темная, но неизвестно для чего. Потому что в ней хранилась сухая трава, а еще…всякие сколки и рванки. Зачем они тут? Иногда целые. Но тоже не нужны. Поэтому непонятно, для чего.

Все началось с того, что эта часть норки ухнула. В никуда. Исчезла. Оставив только дырку в небе и причиндалы. Длинные и короткие, из дерева и другие.. Всякие разные. Но кое-что еще годное. Так считал папа. Только не сказал, для чего. Наверно, еще думал.

А бабушка решила: здесь будет лужайка. Нет, не с причиндалами, а с цветами. А причиндалы уберем. А мама хотела перед лужайкой площадку. На ножках. Такую высокую. Чтоб далеко видать. Со ступеньками.. И делать украшения. С окошками, чтоб нырять. В закат, в восход, в зеленую и летнюю лужайку. Дальнюю. Не эту, бабушкину. Впрочем, в эту - тоже. Нырять и расцветать. Но площадку пошире. А то будет негде. Еще чтобы стол, и пить и есть, глядя на красоту, то есть вдаль. И вблизь - на лужайку. С бабушкиными цветами.

Так появились мечты. А потом планы. Папины, бабушкины, мамины… И цели. Или наоборот? Сначала цели, а потом планы? В общем, как-то так.

А папа все думал свою мечту…оказалось…всехнюю. Думал, думал и, наконец, придумал. И получилась норка. С лужайкой. Чтоб с цветами. Для бабушки. С Терр-Ассой. Чтоб глядеть красоту. Далеко-о-о… И близко. Для мамы. И причиндалы все пошли в дело…то есть в Терр-Ассу. Для папы. А для Барамбошки и Бармаглошки все получилось вместе, а еще осталась часть норки с ценным хламом, и еще немножко осталось причиндал…или причиндалов…чтоб пилить, колотить, кусать, забивать, дергать и прочее всякое интересное.



- Почему вторая часть от первого лица? Да где ты увидел это лицо?...Это ж диалог. С тобой, между прочим… Ну, почти. Да, ладно: монолог - диалог… одна хрень. Включу я, включу твой голос. Обязательно. А потом, какая разница. Я… ты… она - все равно Лида, то есть наша с тобой героиня. Стоп. Что-то я запуталась. Кажется, это неправильно.
Попробуем еще раз. Я - это я. Ты - это ты. А она - это она... Почему нас трое? ...Действительно.
Лида явно не суперэго. Да и ты не оно. Может, я?...А она либидо? Тьфу, черт.....Ида... Нет, она, конечно, Лида...А инь-янь? Совсем запутал. Хватит! ...
Все. Дискуссия закончена. Тем более в рифмах. Будешь спорить - обратно затолкаю. Не ее, не Лиду, а тебя. Лучше слушай дальше…И баста на этом. Может быть, когда-нибудь потом разберемся.



ЗАПАСНАЯ НОРКА

Однажды Барамбошка и Бармаглошка вылезли из Норки наружу. Было лето, и солнышко казалось золотистым. Потому что вокруг него сияла оранжевая охрана. Чтоб не утащили.


Пахло земом, лугами и цветами, клевером и мятой, травами и бездельем. Беззаботным. Далеко. И упоенно. Прям, расстилалось. Как счастье. Просторно и надежно.

И вздохнув это счастье поглубже, Барамбошка и Бармаглошка дружно зашагали. Не сговариваясь. По тропинке.
Вокруг них кружились шумарики, летний мох обвевал ветерочек, ласковый, как лето, и клубились и скакали, оформляясь, мысли, прыгая и целясь в братьев. Кажется, в головы.

Под лапками приминались травы и шарахались в стороны Ползунки и Скакалки, а Чубрики отбрасывали сиреневые тени, и воздух дрожал так вкусно, словно его можно было есть. Как зем.. А, может, и можно. Надо попробовать. Взять у мамы ложку. Другим разом. Не сейчас.

Барамбошка мечтал про Норку. Запасную. Шел и мечтал. Только для двоих. И повыше. Чтоб не приставали. Например, на дереве.

Потому что здесь, внизу, уже была. Другая. Запасная. Прошлым летом наколдовали. В зарослях Бабуки. Ядовитой. Чтоб не подобраться никому. Другим.

Чтоб попасть в нее, летнего меха не хватало. Потому что Бабука все равно хватала. Ядовитая. И зарастала. Каждый раз. Нужно было надевать Защитки. Из чулана. Любые. На лапки. Барамбошка махал верхними лапками в запасках по затылкам ядовитой бабуки, а Бармаглошка подсекал ей ножки. Получалась тропинка. Новая. И стоптанная. До следующего раза. Сама норка была маленькая и темная. Чтоб сверкать. В углах. Друг на друга. Для того и строили. Больше ничего. А сейчас - надоело.

…Значит, на дереве. И повыше.
Эта мысль скакнула к Бармаглошке, и, поймав ее, он зашмыгал носом. Потому что сразу учуял. Нужное дерево.
Братья рванули. Наперегонки. И успели.

Дерево было огромным, кучерявым, так что не видно, что внутри, многоходным и крепильным…или креплючим…в общем, в самый раз. И незанятым. Никем.

Оставалось раздобыть Причиндалы. Для постройки. Притащить Бобой, Кусачки, Палочки. Чтоб крепить.

Постепенно, привлеченные шумом, сползались Мохнатики , Мальки и Пушистики. Барамбошка сначала сердился, потому что Мечта была другая, но Бармаглошка сказал. Как отрезал: «Все как надо. Чтоб веселей».

И загудела большая постройка. По траве ползли Причиндалы, потому что Мальков под ними не было видно. А, может, они и сами ползли. То есть не Мальки, а Причиндалы. Потому что за всем не уследишь. Барамбошка слетал за Бобоем, и, конечно, принес не то, а Ржавки. Перепутал в Темноте и в Торопях. Ржавки подсунулись под лапки и на ощупь были такие же. Вот он и не разобрал. В Темноте и в Торопях. Притащил. « Не то», - сказал Бармаглошка.. Как отрезал. Опять. Надо возвращаться.

Барамбошка даже собирался, но это у него куда-то растопырилось. Потому что тропинка была как заманка и будущая норка - тоже. А кругом шебуршились Мохнатики, и хотелось скакать с мальками, отнимать у них причиндалы и прикладывать их на пробу. И по этой пробе взбираться, чтобы бегать по веткам вперемежку и наперегонки.

В результате, получалось не очень. Потому что только Бармаглошка был серьезный и важный. Из-за цели. Которая оформилась. Но, кажется, только у него. Потому и не получалось. Хотя надвигался вечер. Пришлось поделить цель на всех. Потому что были только стены. А еще нужна была крыша. И другие ступеньки. Кроме той, которая на пробу. Уже здесь. Стояла.

Разбежались, собрались, накидали. Хотя не слишком. Но решили - хватит. Пока. Потому что уже скучно. И хочется есть. А завтра будет здорово. И много сил. Лапки отдохнут. И солнышко вернется. С охраной. Чтоб не утащили. И тогда норка дорастет. До завтра.



- Так. Проснулся, наконец. Что это было: « А игра Барамбошки стала портиться и скучнеть»? Никак, критика?… А насчет Барамбошки…Ну, застряла. С кем не бывает? Стало скучно. А ты сразу издеваться: «И пока она мылилась в сиропе мертвого, большие обертки растворялись, оставляя место друг другу». Подумаешь, какая трагедия: почитала Тойнби немножко, вместо того, чтоб писать. Между прочим, я здесь из-за Тойнби, после перерыва. Вдохновил своей седьмой частью “Вдохновением историков”. Тьфу, повтор. То есть просветил. В общем, что пора писать, а не читать.
- У других один выход: постигать высший смысл не только ногами, но и головой… Иногда кажется, что человека поднимают над другими достоинства. Но присмотришься - достоинств никаких нет: человек драчлив, суров, угрюмен и прост, как картошка.
- Ну, заговорил. Да еще таким басом. Даром что из снов, не придуман. Теперь понял, почему не хотела тебя включать? Ну, так что ты там сказал? То есть чтение, по-твоему, - ногами, а размышление -головой. Или ты имел ввиду другое? Красиво заворачиваешь. Особенно в конце. Не устал меня воспитывать? Я согласна на последний эпитет, если первые три ты обернешь на себя: ну "драчлив, суров, угрюмен". Тогда это хоть будет похоже на правду… И потом…я хочу комфортно, спокойно, уютно, а ты все время предлагаешь борьбу.
- Не надо было трахать окружающих, а работать с тем, что имеешь. Думать, как сделать, чтоб получилось. Надо добиваться того, что хочется, когда хочется. Никто ничего делать за тебя не будет.
- Это ты о сайте том публичном? И чего тогда ты со мной связался?
- Мое дело - искать очевидных. Основная особенность, признак - неуспокоенность.
- Ну, да. То есть невротиков, по Карен Хорни. Не боишься нахлебаться от психов?...Вон их сколько кругом, неуспокоенных!...
 Ладно, не буду, не буду. А потом, я ведь и о себе. И о своей болезни. Эта вечная неуспокоенность, несогласие со своей долей, которое снимает хотя бы на время только творчество, - что это? Признак ли это безумия или что-то другое? И если первое, то, может, безумие - другой взгляд на мир? Который подталкивает к творчеству? А нормы, разумность - это в том числе цепи, не дающие посмотреть иначе? Но которые можно использовать, как использует поводок на собаке ...Агрессия - в том числе защита от навязывания догм, желание избавиться а не только жестокость, непонимание самого себя? Может, книги пишут безумные, не скрывающие своего безумия, a желающие предложить свой взгляд в качестве еще одной интерпретации мира? И почему, когда творчество безумного признается большинством, он воспринимается разумным? А официальная признанность защищает от смирительной рубашки? Творчество - это что? Возможность держать в узде свою неуспокоенность, от которой сходишь с ума, свое безумие, свою экзистенцию, давать выход, не давать выбраться наружу агрессиеи, направлять энергию экзистенции на выработку собственного взгляда? Или это жажда полной жизни. И зачем людям столько интерпретаций? Ведь все пишут об одном: и философы, и фантасты…
- Рассеивание мыслей.
- А, помню, помню: “Хаос обретает форму и порядок, проходя через сознание, душу человека - в творениях человека”. Так твой голос - это что ли хаос?
- Я больше не занимаюсь рассеиванием своих мыслей. Ты что-то записываешь за мной неправильно.
- Ну да. Как Левий Матвей за Иешуа. Писал. А уж что получилось, то получилось… Не-е-е… не скажи - ничего себе такая установка получилась. Просто и со вкусом - на века. Только голос, пропущенный через сознание человека, видоизменяется в соответствии с этим сознанием… И может получиться гремучая смесь. Ведь даже гипноз не заставит сделать человека то, что ему не свойственно, с чем он внутри не согласен...
Ладно, что-то я увлеклась на пустом месте. Ты забыл - ты мой внутренний Я. В бога мы потом поиграем. Лучше о моих проблемах.
Кажется, Хорни не дает ответа: излечивает ли творчество от невроза окончательно. Или я не нашла. Рикер -тоже. Просто получается результат вне человека, то есть больного, то есть не результат, а продукция...Интеллектуальная... Серьезный соблазн. И ее можно использовать, забыв о пациенте . А уж каким тот остается - непонятно. Больным или здоровым? Саймак вроде считает, что здоровым, но иносказательно. Опять непонятно. Может, это мои домыслы, что он так считает. Правда? Опять молчишь? Ну, ладно. Я еще поищу…в книгах. А насчет… выдумывать про Барамбошку, давай так. Придумывай сам. Я не умею. Ты же говорил: «Надо включать свое самосознание как единственную реальность. Реальность творения - в том числе». (Что у тебя за язык такой дурацкий? Неужели это все в моей подкорке?) То есть я могу препарировать только себя и свои бесконечные Я. Свою боль, тепло, любовь, нежность и, возможно, те гадости, когда я не ведаю, что творю, которые называет Карен Хорни. Я так поняла.
- Взрослеть научись сегодня. Простота хуже воровства.
 - Я так не считаю. Это оправдание для вора, когда собственная гнусность оправдывается чужой наивностью. Якобы соблазн. Уберешь соблазн - исчезнет гнусность? Что-то в это верится с трудом... Так, постой-ка... Уж слишком знакомая позиция... Что-то у меня все последнее время эти мысли мелькают. И раздражают. Как не свои. Видно, на воре шапка горит всегда. Ты не "малыш". Такой мерзостью повеял. И меня еще учить берется! Видимо, очередной инициированный наставник со своей гениальной методикой. Убирайся из моей подкорки. Каждый выбирает учителя сам. И не всем для этого нужны самозванцы и ублюдки. Вылезай, "малыш". Надо в нашем доме убираться. А потом опять поедем дальше...
Уф! Ну, все. Поехали.




КАК БАРМАГЛОШКА ЛОВИЛ МАХНУРИКОВ,

 Однажды Бармаглошка решил поискать Махнуриков. В Норке никого не было, потому что все ушли: папа - достигать, бабушка - растить своих чубриков, мама - на охоту за допруктами, которые потом засовывали… То есть во что только их не засовывали, и всегда получалось чудно, аппетитно, ароматно, в общем, что надо. Особенно у бабушки. Как она это делала? Чуть пошепчет, чуть посыплет, чуть помешает, чуть попробует - глядь, все уж готово.

А мама еще только пыжилась. Но внимательно. Под руководством. И без. И иногда кое в чем достигала. И рассовывала. В разные потайные места.

 Так вот. Бармаглошка остался один … . Кажется, Барамбошку пропустили… то есть не пропустили, а забыли… в общем, он куда-то отлучился…как всегда…по делам… Ну, никак не сдвинуться…

 Последний раз…Бармаглошка остался один, он знал некоторые Потайные Места и любил ими пользоваться. Фу, наконец-то…

 Лучше всего было ими пользоваться, когда ныряешь в разные книги… Или ящики…Любой… С шариками и колесиками… Нажималками и кырсалками… То есть наоборот…Сначала - раздобыть… То, что в Местах…А уж потом нырять. Во все эти… которые наверху…

 В Норке без всех появлялось Блаженство и все разрешало. Иногда разрушало. Но не будем о Грустном. Сейчас. Потом как-нибудь. В общем, дальше…

 …То есть - разрешало. Можно было быть Себе На Уме, делать Что Вздумается и Гонять Крутиков по углам. Впрочем, сейчас это было неважно. Важно - найти Махнуриков. В Потайных Местах. Неизвестно, любили ли Махнурики Бармаглошку, но он их точно - да.

 Накануне бабушка с Бармаглошкой занимались их ловом. Или отловом. Или ловлей. Неважно. Появлялись Мобилки-Вездесушки и дудели на всю Округу. И все мчались наперегонки, чтоб успеть урвать. Вся округа . И занималась Загоном в Кепаты. Или Запасом. Бабушка засучивала рукава, из которых выскакивали Менялки, чтобы обмануть Махнуриков и занять их место в Мобилках. И пока Махнурики жмурились, Менялки вместе с Мобилками - раз- и исчезали…оставив из с носом. Поэтому Бармаглошка строил Махнуриков по команде…чтоб не топтались… отводил в Норку и складывал в Кепате. До лучших времен. Если сами не лезли.. А лучшие времена появлялись … вместе с Блаженством. И их надо было скрасить. Махнуриками. С Земом.

 Бабушка всегда интересовалась, хватит ли Махнуриков для развлечений. И Бармаглошка всегда отвечал: хватит. Называется- такой вежливый внук. Всегда. (Кажется, заело)…Но всегда не хватало. (Точно)…И поэтому бабушка всегда …(еще раз выпрыгнешь - пожалеешь)…делала Запаски, чтоб было куда нырять внукам… (То-то)… И они ныряли, становились белыми и пушистыми, стройными и подтянутыми. И любили бабушку.

 Ну так вот… Что-то все Махнурики разбежались - никак до них не добраться.

 Ну так вот. Бармаглошка достал Книгу, которую надо было скрасить, и послал клич. Но не тут-то было. Махнурики не отзывались. « Опять в Прятки захотели..», - подумал Бармаглошка и пошел искать.

Было известно, что Махнурики прятались в Кепатах, а Кепаты - в Потайных Местах, А Потайные Места… Стоп. Нельзя. А то будет неинтересно.

 Но вчерашний Кепат Бармаглошка уже вытряс. Вчера. Оставалась надежда. Бабушкина. Для внуков. Может, Запасной Кепат уже прошмыгнул в Норку и захоронился. Потому что бабушка все время удивлялась: и куда разбежались все Махнурики, не успеешь оглянуться. И иногда открывала дверь для Кепата. Запасного.

 Уж кто-кто, а Бармаглошка оглядываться успевал. Вот и сейчас, когда он оглянулся, между лап прошмыгнуло нечто и ухнуло в темноту. Или в угол. Барамбошка - за ним. И точно. За углом скрывалась Запаска, переполненная Кепатом, а внутри прижались Махнурики, как будто их нет. «То, что надо,» - решил Бармаглошка и потянул Кепат на себя. Из Кепата поскакали врассыпную Махнурики. Но не тут-то было. Бармаглошка сосчитал их вмиг, пока не стал белым и пушистым. Впрочем, и Махнурики исчезли. То ли погулять ушли, то ли еще что. Затолкав пустой Кепат за угол, Бармаглошка нырнул в ящик с курсачками, забыв про Книгу, как ни в чем не бывало. То есть, действительно, больше ничего ни в чем не бывало: ни в Запасках, ни в Кепатах.

 В это время в Норку вернулась бабушка. И сразу засунулась проверять Запаски. Очень удивилась. И спросила: « Ты не видел, не пробегали Махнурики?»

 Бармаглошка уж ждал. И готовил свой коронный номер. «Ножки связывать надо лучше Махнурикам,»- мудро изречил Барамбошка и серьезно отвернулся. Подальше. В ящик. Пока бабушка смеялась. Чтоб не засмеяться самому. Вот такой был Барамбошка веселый. После Махнуриков. Всегда.


- Ну, и что ты мне приснил? Где ты этой гадости нахватался?





СВЕРКАЛКИ НЕ КАК В НОРКЕ.
 

Бармаглошка проснулся. То есть проснулась Норка. А, значит, бабушка, и папа, и мама. Только Барамбошка еще спал.

 В углу пыхтело. Чем-то вкусным. Значит, пора. Вышел в эту...которую строили с папой... бывшую Галдарею...а-а-а, Терр-Ассу. Такую высокую. Как мама любит. Чтоб красоту смотреть. Далеко-о-о.

 Там Снаряд. Рядом. Возле. Большой такой, высокий, с кольцом в боку.

От него, то есть от Снаряда, а не от кольца, - палка-тянулка. Для шариков. Чтоб катались. На лапках.

 Поплевал на лапки. Сделал скок. Чтоб тянуться.
 Выскочил Барамбошка. Посмотреть. Он всегда смотрел. И когда успел. Только что спал. Во сне что ль увидел. Ну, в общем, выскочил. И давай смотреть. Земом что ль здесь намазано. А сам не хочет. Не любит пыхтеть. Прям, мешает.

 Выглянула мама. Она тоже любит. Ну, просто как с цепи сорвались. Увидела, что Бармаглошка замухрел,- спряталась. За норку. Легко прогонялась. Не как Барамбошка. Только спрашивает оттуда: сколько? И Бармаглошка гордо и ворчливо: 10 раз.

- А Барамбошка?
 Но Барамбошка только сопел.
- Ну, ничего,ничего. Вырастешь,- и юркнула в норку. Чтоб проверить белую пыхтелку. Потому что - пора.

 Братья - прыг - и бегом к умывалке. Но кругом. Потому что - хитрый ход.

 Чтоб достичь умывалки, надо оббежать всю Округу. Наперегонки. Хотя, вот она - тут. Умывалка. Но так - неинтересно. А кто быстрей - в самый раз.

 Круг. Потом, нырь - в Умывалку. А потом - в Норку. Пока белая Пыхтелка горячая. Называется - Завтрак. Хотя - сегодня. И даже - сейчас. То есть теперь. Почему Завтрак? Ну, ладно. Что съелось - то съелось. Вылезли
наружу.
Выглянула мама:
- Вы куда?
-Погулять, полетать, поискать, по...
-Правильно, молодцы. Надолго?
-Как получится.
-Тогда нужны сборы. Мало ли... Идите сюда.

Открыла буфет. Достала Кепат. Большой такой.. .Потом Зему, Махнуриков, Кругликов, Чепчиков и другое прочее. Разное всякое. Натолкала в Кепат. Чтоб побольше. И Мазилку. От Шумариков. Чтоб не приставали.

-К обеду успеете?
-Не знаем.
-Ну, ладно, бегите. Но не спеша. Чтоб не култыхнуться. Отправились.

Дорога-путь бежал.. ..или бежала .. .в общем, бежали.. .рука об руку... или след в след...то есть, лапка в лапку.. .тьфу, обойдемся,.. в общем...крутой
тропинкой. Зеленоглазой и веселой. И колдобистой. Мимо чуприков, ровняшек, грядников и бумбов. Что с цветами. Разными. Для красоты.

 По дороге прикатились мальки. Знакомые. Одна с хвостиком. Хлопотливая. И шустрая. Как обезьянка. Или мартышка. Из другой сказки. Будет Тышка. В этой.

 Другой - маленький и шустрый. Но ловкий. И компанейский. Весь беленький. И с рыжими точками. И с длинными ушками. Ушач. Нет, как-то грубо. Усань. Нет, так противно.
-Барамбошка, как?
-Шустрик.
- О-о, точно. Так лучше уже.

 А еще -другая... Все ей всегда- брысь...кысь...в общем... как-то так... А она - тут. Вертится. Все равно. Пусть будет Кышка. Не перепутать бы. С Тышкой.

 Ну так вот. Что-то прогремело сверху. Оказывается, папа с бугра. Про Опаску. Но оттаял. Все-таки, лето. Это тебе не хухры-мухры. Отпустил.

 Добежали до пригорка. Далеко-о-о видать. А_внизу расстилалась лужайка. Большая. И речка. Тоже ничего себе. А-внизу, то есть на лужайке...полно...просто пропасть...всех. То есть окружан. Со всех местных округ собрались. И крутики, и шемшурики, и пушистики, и кудрявчики, и другие.. .всякие разные. Завтраки, обеды.. .запаски и кепаты... Кругом. Вдоль реки. И центрее. А компашка - тут. На пригорке.

 Сели, стали смотреть. Тышка вниз побежала. Поближе. Посмотреть.
-Тышка, ты куда?
-Я сейчас. Я мигом.

Все бы ничего. Но что-то с небом. Вдруг. Потемнело. Что-то сверху. Покатилось. Шарами. Большими. Защелкало, загремело. Засверкало. Как сверкалки. Большие. Не как в Норке. Братья аж зажмурились. Ух-х! Страшно. А мальки свернулись. И круглятся. Возле. От страха. Потому что ветер. Сильный. Откуда взялся? Хорощо, что перед ними чубрики... зеленые. Как в прятках. Их - не видно. И цеплючие. То есть чубрики. Не унесет. То есть их. Тьфу, запутались. Ну, неважно.

Бармаглошка смотрит...из-под лапки. Толкает Барамбошку. Гляди! Небо вдруг свернулось...тоже...как мальки.... Наверно, от страха. И накрыло лужайку. Всю. Зеленую. И Тышку. Чем-то круглым. Как купол. И внутри только молнии сверкают. И сверкалки. Но другие. Не как в норке. А потом вдруг - р-р-аз - и все исчезло. Стало тихо. Как не бывало.

И пусто. Но огромные горелки. Кругами. Без травы. И-все. Больше ничего. Куда все подевалось?

 Мальки развернулись. Потому что тихо. И ветер... Исчез. Прям, как юркнул. Только куда? Барамбошка. как старший указал: « Это надо разведать. Но подумать. Как следовает. Лучше здесь. Потому что Опаска.
А мамы не любят».

 Мальки присмирели, потом заскучали, заерзали, зарезвились, стали носиться. А еще прыгать, топать и култыхаться. Здесь. На пригорке. Потому что не страшно. Уже.

«Цыц,»- цыкнул Бармаглошка. Как старший. И Мальки приутихли. И осели.

«Надо бы собраться,»- сказал Барамбошка.

«Зачем? Все здесь. И Кепат. Сами разберемся. Потому что мамы не пустят. И папы. А потом расскажем. Идет?».

«Идет»,- решил Барамбошка... и напрягся. Пока.
А потом подумал: «Будь что будет. Даже интересней». И вздохнул.


(продолжение следует)