Таксист

Пассажирка номер один.

- До "Дружбы", пожалуйста.
В машину села потная толстая женщина с сумками и немедленно принялась открывать окна. Гоша мягко тронулся и поехал, набирая скорость, по узким каменистым улочкам. Тетка посидела с минуту тихо и сказала:
- Жарко.
Помолчала.
- Еду домой.
- Угу. - Сказал Гоша, не отрывая глаз от дороги. Он не любил разговаривать с пассажирами.
- Мать приехала из деревни, - доверчиво сообщила толстая женщина, - привезла пять банок инжирового варенья. Ты любишь варенье?
- Угу. - Снова сказал Гоша.
- Это хорошо. Я бы тебя угостила, но боюсь звать незнакомых мужчин домой. - Тетка хихикнула, словно извиняясь. - А мать и знакомых звать боится. Будто кто-то на ее варенье позарится. Оно вообще-то старое, только я матери не говорю - пускай варит себе. Просто она закрывает неплотно, мошкара всякая лезет. Ты женат небось?
- Угу.
- Передай жене, чтобы закрывала плотно банки. И мужчин чтоб не пускала никаких. Слышал, что бывает, когда женщина приглашает домой незнакомых мужчин?
- Угу.
- Молодец. Ты вообще-то хороший. Мне тебя даже жаль..
Гоша удивился про себя - почему его должно быть жаль, но спорить не стал, только кивнул.
- Останови вот тут, у этого дома. Я сейчас к Розочке сбегаю и приду. Вот - сумки оставляю в залог, вернусь сейчас.
Тетка для убедительности показала ему две сумки, такие же толстые и набитые до отказа, как она сама; Гоша снова кивнул. Следил глазами, как тетка, тяжело ступая, скрылась в подъезде. Плавясь на жаре, текли минуты.
Когда Гоша проснулся, оказалось, что прошло уже два часа. Он открыл теткины сумки - те были набиты бумажными комками и мелкой галькой.

Пассажир номер два.

Мужчина стоял на перекрестке и махнул рукой, когда Гоша проезжал мимо. Сел позади, закрыл окна и по машине пополз запах дезодоранта "Кошачья моча" - так он, должно быть, назывался. Гоша включил маленький вентилятор и дышать стало легче.
- Совсем оборзели! - вдруг сказал мужик. - Считают, что мы отдадим им Иерусалим!
Гоша вздрогнул - частично от громкого голоса, частично от далекого призрачного Иерусалима, где он никогда не был и вряд ли будет, но который почему-то интересовал мужчину.
- Никогда! Ни за что! Как они вообще могут расчитывать на такое? - Мужчина посмотрел на Гошу возмущенно, будто хотел сказать: "Ну что ты, блин! Поддержи!"
- Угу. - На всякий случай поддакнул тот.
- Нет, ты, брат, не подумай, что я еврей! Просто обидно, понимаешь? Обидно за людей! А я не еврей, нет. Но - обидно. Обидно!
Мужчина тряхнул воинственно головой. Потом рассказал, как пытался найти карбюратор. Потом - про детей и их недостатки.
- Дорого, понимаешь?.. Взрослые, а курят, понимаешь? Обидно, обидно!
Остановились. На счетчике высвечивалась цифра "500". Мужчина протянул ему две сотенные купюры.
- Но.. - попытался было сказать Гоша. Мужчина погрозил ему неожиданно большим кулаком и ушел, громко хлопнув дверью.
- Обидно, понимаешь? - пробормотал таксист, глядя ему вслед.

Пассажиры номер три.

У консерватории его остановила парочка студентов. Без лишних разговоров парень с девушкой запрыгнули на заднее сиденье и кратко сказали:
- Куда угодно, только чтоб с возвратом. Двадцать минут.
"Не заплатят, молодые", - думал с тоской Гоша, не обращая внимания на стоны сзади, но честно поворачивая руль.
Когда приехали, парень без слов вытащил кошелек и отсчитал на сотню больше.
- Это за то, что не подсматривал, - подмигнул он.

Пассажирка номер четыре.

Тоненькая девушка в черном села у проспекта Мира. Махнула рукой - в южном направлении, мол, и чтоб без фокусов. Девушка Гоше понравилась - спокойная и без косметики.
- Вы слышали о свидетелях Иеговы? - вдруг спросила она. Гоша хотел было по привычке сказать, что угу, мол, понимай, как знаешь, но вместо этого остановил машину и глухо сказал, что закончился бензин и дальше он не поедет.

Пассажиры номер..

Гоша рассекал по городу до ночи, пока вокруг не рассыпались звезды и не потянуло холодом. Люди садились и выходили - маленькие, большие, смешные, грустные, разговорчивые и не очень. Одни просто хотели выговориться, другие тормошили его и расспрашивали о жизни, третьи заставляли открывать и закрывть окна, включать и выключать музыку за свое молчание, платили и не очень.
Уже по дороге домой он увидел у обочины сухонькую старушку и подбросил ее за бесплатно прямо до подъезда.
- Спаси-сохрани, - крестила его старушка вослед, - свят-свят.

Сын уже спал, жена поставила на стол холодный ужин.
- А ты знаешь, Гоша, - начала было она, - Мария Вячеславовна сегодня получила повышение, а меня..
- Дай поесть спокойно! - закричал вдруг он громко; попугай забился в клетке под покрывалом, но Гошу было не остановить. - Приходишь усталый, а ты тут с Вячеславовными! С голосом своим! С.. с.. со всем этим!
Жена хлопнула дверью и ушла в спальню.

По полутемной кухне разлилась, наконец, долгожданная тишина.