Юлий Цезарь между войной и любовью

 Отрывок. Полностью книга есть на ЛИТРЕСе:

 Юлий Цезарь: между войной и любовью

                Исторический роман




     «Каждый человек приходит в мир сей, дабы выполнить свой долг, будь тот долг ничтожен или велик, но чаще всего человек и сам этого не знает, и природные его свойства, его связи с ему подобными, превратности судьбы побуждают его выполнить этот долг, пусть неведомо для него самого, но с верой, что он действует никем не понуждаемый, действует свободно.»
     (Морис Дрюон. Лилия и лев.)



    «На любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен. Он был любовником многих знатных женщин — в том числе Постумии, жены Сервия Сульпиция, Лолии, жены Авла Габиния, Тертуллы, жены Марка Красса, и даже Муции, жены Гнея Помпея… Но больше всех остальных любил он мать Брута, Сервилию: еще в свое первое консульство он купил для нее жемчужину, стоившую шесть миллионов, а в гражданскую войну, не считая других подарков, он продал ей с аукциона богатейшие поместья за бесценок. Когда многие дивились этой дешевизне, Цицерон остроумно заметил: «Чем плоха сделка, коли третья часть остается за продавцом?» Делом в том, что Сервилия, как подозревали, свела с Цезарем и свою дочь Юнию Третью.»
     (Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Божественный Юлий.)

     «Но вскоре обнаружились первые признаки самой большой и опасной войны, какая когда-либо велась в Галлии. Замысел ее давно уже созревал втайне и распространялся влиятельнейшими людьми среди самых воинственных племен. В их распоряжении были и многочисленные вооруженные силы, и большие суммы денег, собранные для войны, и укрепленные города, и труднопроходимые местности.»
     (Плутарх. Избранные жизнеописания. Цезарь.)


     13. Гости Сервилии

     Громкий смех Юнии доносился из триклиния.
     Сервилия хотела пройти мимо, но обычное женское любопытство остановило ее в нескольких шагах от двери. Хозяйка дома задумалась: «Так заразительно дочь не смеялась с тех пор, как… О, боги! Неужели опять пожаловал этот развратник?»
     Отбросив всякие приличия, Сервилия приоткрыла дверь.
     Картина выглядела несколько скромнее, чем увиденное в библиотеке во время предыдущего визита народного трибуна. Девушка сидела на скамейке и качала прелестными ножками. Курион лежал на полу и игриво пытался поймать ногу соблазнительницы. Когда это ему удавалось, девушка визжала в восторге и делала слабые попытки освободиться.
     В момент, когда Куриону удалось завладеть прелестной добычей, Сервилия, словно вихрь, ворвалась в комнату.
     На этот раз первой заметила опасность Юния.
     — Что ты себе позволяешь, Гай Скрибоний?! — гневно воскликнула девушка.
     В следующий момент Юния со всей силы ударила «обидчика» свободной ножкой.
     Курион явно не рассчитывал на подобную реакцию девушки. Раздался глухой грохот, вызванный соприкосновением тела трибуна с мозаичным полом.
     — О, моя голова…, — застонал Курион.
     Он медленно оторвал голову от пола, и его взгляд остановился на … Сервилии. Это видение, похоже, прибавило Куриону головной боли — он опять застонал и закрыл глаза.
     — Мама, я пойду? — спросила дочь и, не дожидаясь разрешения, выскользнула из комнаты.
     Курион с опаской приоткрыл один глаз — видение никуда не исчезло, наоборот, стало еще ближе.
     Неудачное падение народного трибуна несколько смягчило гнев Сервилии и даже вызвало улыбку. Однако эта улыбка нисколько не успокоила Куриона. И действительно, последующая речь Сервилии не предвещала ничего хорошего.
     — Курион, я же тебя предупреждала, — укоризненно покачала головой Сервилия и дернула за веревочку у двери.
     Раздался пронзительный звон колокольчика. На его звук появился здоровенный раб, с которым Куриону уже довелось встречаться на вилле Сервилии. Зная о бесконечной преданности Корнелия своей хозяйке, Курион мгновенно позабыл о поврежденной голове.
     — Сервилия! У меня радостные вести! — воскликнул трибун. — Ты первая, кому я их сообщаю.
     — Что ты можешь сообщить, чтобы я помешала Корнелию расколоть твою голову как перезрелый орех? Не знаю, что станет с твоим лицом, но думаю, ему не позавидуют даже прокаженные.
     — Умоляю, Сервилия, не нужно трогать лицо, — не на шутку испугался Курион.
     Сервилия продолжала улыбаться. Курион не прочел на ее лице ни злобы, ни ненависти, но эта загадочная улыбка все меньше и меньше нравилась трибуну.
     «Просьбы не помогут», — сообразил он и тут же выдавил из себя:
     — Цезарь победил галлов! Верцингеториг пленен!
     — Корнелий, подожди за дверью, — распорядилась Сервилия. — Ты смущаешь народного трибуна.
     — Это была великолепная победа — о ней будут помнить спустя тысячелетия, — к трибуну вернулось красноречие. — Сервилия, ты даже не представляешь, как гениально Цезарь расправился с галлами. Я не покидал Гая Юлия ни на мгновение, и все видел своими глазами…
     — Станет Цезарь терпеть подле себя красноречивых бездельников.
     — Уважаемая Сервилия, ты заблуждаешься на счет отношения Цезаря ко мне. В последнее время мы чрезвычайно дружны. А в силе моего слова покоритель Галлии очень нуждается.
     — Я знала, что Гай Курион самолюбием не обделен, но эта болезнь уже называется манией величия. Признайся, что ты прятался в Галлии от кредиторов, и я тебя пойму.
     — Дались тебе мои долги, Сервилия. Признаюсь по секрету, что со всеми кредиторами я в расчете. Должны мне, а не я.
     — Не смеши, Гай Скрибоний. Меня с утра беспокоит головная боль, и смех лишь усиливает ее.
     — И самый большой должник — Цезарь, — продолжил Курион.
     У Сервилии после этих слов случился такой припадок веселья, что она схватилась за живот и взмолилась:
     — Пожалей, Курион. Ты убьешь меня своим остроумием.
     — Я совершенно не имел цели рассмешить тебя, достойная Сервилия. Впрочем, о долгах рассказал я зря. Цезарю может не понравиться такая откровенность. Прошу тебя, почтенная матрона, пусть мое признание останется между нами.
     — Хорошо, Курион, — заливаясь смехом, произнесла Сервилия. — Думаю, если Корнелий тебя задушит, Цезарь будет безмерно благодарен за избавление от подобного кредитора.
     — Между прочим, Гай Юлий дал двести всадников, чтобы я в добром здравии достиг Равенны…, — похвастался Курион.
     — … и попытался в очередной раз соблазнить сестру его легата и мою дочь, — продолжила Сервилия.
     — Для кого ты бережешь дочь? Для Цезаря? У него десятки таких Юний, — Курион знал нехорошие свойства своего языка, но сдержаться не смог.
     — Это уже наглость, — сделала вывод Сервилия. — Собственно, твои вести не стоят и асса. О победе Цезаря я узнала бы и без твоей помощи. Пожалуй, пришла пора пригласить Корнелия.
     — Подожди, Сервилия, — Курион мгновенно сообразил, что сболтнул лишнего. — Цезарь очень скоро будет в Равенне.
     — И когда же? — Сервилия от любопытства позабыла о своей неприязни к Куриону.
     — Вместе со мной Цезарь послал людей готовить гладиаторские бои. Они состоятся в Равенне через…, — Курион задумался.
     — Ну, когда же? — нетерпеливо промолвила Сервилия.
     — Подожди немного. Мне нужно вычислить дни, ушедшие на дорогу, — наконец народный трибун удовлетворил любопытство Сервилии. — Через десять дней.
     — Это точно? — засомневалась женщина. — Еще не было никаких объявлений по поводу гладиаторских игр. Разве десяти дней достаточно, чтобы их подготовить?
     — Цезарю довольно и меньшего срока. Вереницы пленных галлов на подходе к Равенне. Направлены гонцы в лучшие гладиаторские школы.
     — Из чего же следует, что Цезарь появится в Равенне через десять дней?
     — Возможно, он появится на день раньше, но такое зрелище не пропустит. Я слишком хорошо знаю Цезаря. Тем более, слышал, с каким энтузиазмом Гай Юлий давал указания относительно устройства игр.
     — Если ты вздумал подшутить надо мной, Курион, то пощады не жди, — предупредила Сервилия.
     — Все будет, как я сказал, — заверил Курион. — У меня только одна просьба: не сообщай Цезарю о моем визите. Возможно, он хотел появиться неожиданно. Однако я, как преданный друг твоей семьи, не мог не предупредить тебя.
     — Подожди зачислять свою особу в мои друзья.
     — Как будет тебе угодно, Сервилия, — смирился трибун. — По крайней мере, я могу рассчитывать на обед, прежде чем буду выброшен на улицу?
     — Так и быть. Раз ты пробрался в триклиний — накормлю, — смилостивилась Сервилия. — За обедом и расскажешь о галльских делах подробнее.
     — Сервилия, я так и не попробовал твоих знаменитых морских ежей…, — заныл страстный гурман.

     Настал день гладиаторских игр.
     Цезарь появился в Равенне ранним утром, и сразу же направился к дому Сервилии. Пыльный плащ небрежно брошен на плечи какой-то статуи.
     — Гай Юлий! Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть, — счастливая Сервилия спешила навстречу проконсулу.
     — И я рад тебя видеть, — Цезарь обнял давнюю подругу на глазах управляющего и рабов.
     Объятия длились недолго.
     — Извини, Сервилия, я весь в пыли как раб-каменотес, — Цезарь убрал руки с белых одежд женщины.
     — Я приказала подготовить к твоему приезду терму. Тепидарий и кальдарий доведены до нужной температуры, можешь пользоваться парильней. Сегодня ночью в бассейне сменили воду.
     — Спасибо, Сервилия. Ты умеешь предугадать любое желание. Приятно, когда о тебе проявляют столь трогательную заботу. Даже не спрашиваю, каким образом ты узнала, что я появлюсь в Равенне именно сегодня. Прими искреннюю благодарность.
     Цезарь снова прильнул губами к бархатистой щечке Сервилии.
     Внезапно проконсул Галлии замер без движений. Сервилия заметила, что взгляд Цезаря устремлен куда-то за ее спину. Женщина обернулась.
     На некотором удалении стояла Юния, во всем своем великолепии. Девушка заметила, что на нее обратили внимание, и улыбнулась. Прелестный дефект, который достался ей по наследству от матери (щербинка между передними зубами) обнажился. Зеленые глаза с нескрываемым восхищением смотрели на Цезаря.
     Вдруг Юния смутилась, потупила взор, но в следующий миг вновь направила зеленое, излучающее таинственный свет оружие на проконсула.
     — Помнит ли Цезарь мою дочь Юнию? — спросила Сервилия.
     — Как можно ее забыть? — произнес Цезарь, не узнавая собственного голоса.
     — Она очень гордится знакомством с тобой, — продолжала Сервилия. — Со времени последней встречи только о тебе и спрашивала.
     — Ну, уж? — засомневался военачальник, и вновь пристально посмотрел на Юнию.
     Та слегка покраснела и несмело спросила:
     — Это правда, что Гай Юлий любит гладиаторские бои?
     — Да, люблю, — согласился Цезарь.
     — Подожди, Юния, — вступила в разговор мать. — Гай Юлий очень устал с дороги, а крови достаточно насмотрелся в Галлии. Дай же ему отдохнуть.
     — А в чем дело? — спросил Цезарь.
     — Сегодня в Равенне состоится выступление гладиаторов. Юния очень желает посетить зрелище, а у меня болит голова, — пояснила Сервилия.
     Цезарь в очередной раз перевел взгляд на Юнию. Теперь та смотрела на гостя умоляюще.
     — Я буду в амфитеатре и смогу сопровождать Юнию, — любезно предложил свои услуги Цезарь.
     — Благодарю, Гай Юлий, — прощебетала довольная Юния.
     — Начало игр через два часа. Тебе следует торопиться, Цезарь, — заметила Сервилия.

     Сервилия не зря напомнила о времени. Всегда занятый Цезарь, решающий одновременно несколько проблем, не упускал случая получить маленькие радости. Терма была одной из них. И когда Цезарю удавалось посетить римскую баню, то покидать ее он не спешил. Правда и сейчас он совместил приятное с полезным: продиктовал писцу прямо в кальдарии два срочных послания. Но уж затем в полной мере насладился прелестями термы. Сюда же проконсулу подали кушанья и напитки по приказу заботливой Сервилии.
     Около получаса две искусные полуобнаженные рабыни натирали проконсула различными эссенциями. Цезарь не обращал на них ни малейшего внимания, но и не торопил. Он лежал, закрыв глаза; на лице застыла печать блаженства.
     И вот, наконец, Цезарь, слегка порозовевший, в белоснежной тоге с пурпуровой каймой покинул терму. Усталость прошла, и гость Сервилии снова был полон энергии и сил.

     — Цезарь, вы можете опоздать, — вновь напомнила о времени Сервилия.
     — Не беспокойся, Сервилия. Я приказал не начинать бои, пока мы с Юнией не займем места в амфитеатре.
     — Ты, как всегда предусмотрителен, Гай Юлий, — отметила женщина. — Только одна просьба…
     — Исполню любую просьбу, — с готовностью произнес Цезарь. — Мне доставит удовольствие отблагодарить тебя за заботу.
     — Гай Юлий, береги мою дочь — там всегда толпы, давка, всякое случается. Держи ее подле себя.
     — Буду держать так близко, насколько возможно, — заверил Цезарь и для убедительности обнял Юнию за талию.
     Увы! Прелестный цветок оказался едва не на голову выше бесстрашного покорителя Галлии. Поэтому рука его легла не на талию, а гораздо ниже. Цезарь понял ошибку, но не спешил ее исправить. Ладонь, потихоньку перемещаясь, почувствовала все восхитительные изгибы тела юной прелестницы.
     Девушка опять покраснела, но это было единственное, что она сделала.
     Таким образом пара направилась к двери. Цезарь был не в силах убрать руку, Юния не смела это сделать.
     Позади них раздался язвительный голос Сервилии.
     — Цезарь, не воспринимай мою просьбу так буквально. Не держи мою дочь за то, что ты по ошибке счел талией. Или рука проконсула так устала, что не может подняться выше?
     Рука нехотя скользнула по телу девушки и безвольно ударилась о бедро своего хозяина. О, чудо! Непоколебимый воин, неисправимый развратник смутился и невнятно пробормотал слова прощения.
     — Так будет лучше, — удовлетворенно произнесла Сервилия. — Если бы ты подобным образом вел Юнию до амфитеатра, Рим получил бы много пищи для сплетен.
     — Благодарю за заботу о моей репутации, — ответил Цезарь уже твердым и спокойным голосом. — Вероятно ты будешь спать, когда мы с Юнией вернемся. Спокойной ночи, Сервилия!
     — Желаю и вам приятно провести время.