Солнце. Счастье. Любовь

Однажды утром я открыл глаза и увидел солнце. Оно светило прямо в маленькое окно гостиничного номера. Его свет дарил тепло и доброту, дарил нежность и умиротворение.
Рядом со мной, раскинув руки, досматривала последние сны, дочка. Самое любимое для меня, создание на свете. Её детское личико, с милой улыбкой, прикрывала тень.
Я блаженно потянулся и подумал, что нет наверно человека на свете, более счастливого, чем я. У меня было все, что понималось по словом «счастье»: деньги, жилье, заботливые родители, обожаемая жена, и красавица Катерина, слушавшая мои сказки про троллей, на ночь.
О чем еще можно было мечтать? Только о том, чтобы эта идиллия продолжалась как можно дольше.
Но, увы, сам предполагаешь, а Господь располагает.
Никогда бы не подумал, что смогу превратиться из наивного парня, с удачной карьерой, в такое чудовище. Может Бог, отнял у меня все нажитое, потому что считал мои заслуги перед ним неоправданно мизерными, или что я недостаточно ценил данное ИМ?
Но я ценил. Я действительно знал цену каждому моменту моей счастливой жизни. Знал, как мне повезло. Как бережно надо относиться к счастью.
Мы ездили каждый уикенд на пикники. Раз в месяц были у обоих родителей, воспитывали ребенка сами, делали свою работу, и давали работать другим. Искренне сочувствовали друзьям, еле оправившимся от выкидыша. Катались в гости к Санта-Клаусу. Делали пожертвования в фон борьбы со СПИД. Обустроили собственный дом. Рассчитались с кредитом на двадцать лет раньше. Купили машину. Участвовали в театральных постановках местного театра. Читали книги по вечерам. Ездили в кино в Хельсинки. Знакомились с новыми людьми и открывали новые проекты.
Мы были полны сил и замыслов. Мы были счастливы. Я был счастлив.
Нельзя не быть счастливым, когда тебя окружают любящие тебя, люди.
Я слышал голос дочки по утрам. Чувствовал нежный поцелуй жены, просыпаясь. Я был уверен в себе и в завтрашнем дне. Я полагал, что если работать и любить, то можно сохранить счастье и не дать ему уйти от тебя.
Я ошибался. Меня жестоко наказали за наивность и заблуждения.
Я отлично помню тот день.
Утром светило солнце. Кэти, как всегда спала, уронив подушку на пол. Я поцеловал её в маленькую, румяную, щечку, и выглянул в окно.
Соседи по коттеджам, уже укладывали вещи в машины. Кто-то ехал назад, домой, на север. А кто-то, как мы, стремился на юг, где теплее.
Подмосковье даже для меня, довольно теплое место. Если не брать в расчет Барселону и Турин. Но множество комаров и не слишком хороший сервис, немного охлаждали.
Мне, с моим знанием языка, с трудом удавалось общаться с русским водителем, нанятым мной, для поездки к прабабушке, в Воронеж.
Жена весьма скептически относилась к моим поездкам в Россию. Её позиция основывалась на просмотре новостей, где ничего хорошего о соседней стране, никогда не говорили. Я знал Россию к тому времени уже семь лет. Знал людей. Дружил с русскими коллегами. И приглашал их в гости. И имел некоторые мысли об открытии своего дела в Мурманске.
Но на тот момент, я целиком был поглощен идеей, свозить дочь к бабульке, которая видела правнучку, только на фото. Бабушка часто говорила с ней по телефону и слала открытки.
Жена имела противоположное мнение. И в то утро мы не нашли общего языка.
Уже у машины, на глазах водителя мы начали ругаться. Хотя раньше не ругались почти никогда. Наша ссора, напоминала один сплошной женский монолог. Я молчал.
Мне становилось все хуже. Какие-то предчувствия давили. Неуловимая тягость. После получаса истерик, я предложил ей просто поехать в аэропорт на нашей машине с водителем. Она отказалась. И очень настойчиво желала продолжить путь до Воронежа вместе. Она вновь отказалась. Потом согласилась. Довольно странно. В чем в чем, а в умении мыслить правильно, моей любимой женщине было не отказать. Мы с ней были в этом одинаковы. Обдумывали каждый шаг.
А тут. Такая сумбурность.
Я смотрел на машину, на жену, на дочь. И настоял на своем. Вызвали такси и она с Катериной, уехала в Домодедово. А я сказал водителю, что будем перегонять машину обратно. И взялся оплатить ему даже обратный путь на поезде.
Александр согласился.
Мы вдвоем поехали обратно. Выглядело все очень глупо. Мне было стыдно перед Сашей. Но он кажется, понимал.
Мария позвонила из самолета. Дочь капризничала и кричала в трубку, чтобы я ехал домой. И тогда, по телефону, моя очаровательная жена, последний раз сказала мне, что любит меня. То были горестные слова. Сейчас я знаю их цену, а тогда… это были обычные слова.
На третий час пути, пошел дождь. Солнце скрылось. И словно в грядущее одиночество, я смотрел сквозь стекло на изрытую ямами, дорогу.
Сидел, держа на коленях ноутбук. Что делал, не помню, просто открыл его и положил на колени. Может быть компьютер спас меня? Не знаю.
Александр говорил мне о своей девушке. О двоих детях. Я многое не понимал. Разговорный русский, тогда был мне труден. Единственное, что запомнилось отчетливо, это его искренность в голосе. И его чуть небритое лицо.
Потом, когда завизжали тормоза, и меня ударило, перед глазами проскочили ветки и яркие вспышки фар. Все исчезло.
Я пришел в себя от голосов вокруг. Кто-то громко кричал над самым ухом. С невероятным усилием я открыл глаза. Ничего не чувствовал, но тяжесть сдавливала со всех сторон. Как тиски. И первым я увидел лицо Саши…
Это было чудовищно. Мне хотелось кричать от испуга и от боли. Не от своей боли, а от его. Хотя он уже вряд ли чувствовал свою боль.
Его пронзительный взгляд, тупо уставился на меня. Или почти на меня. Но мне казалось, что он смотрит, прямо мне в лицо. Белки его глаз, с каждой секундой все больше краснели, пока не налились кровью. Он не моргал. Рот был раскрыт в удивлении.
Я пытался позвать его по имени. Тщетно. Только сдавленный хрип.
Еще полчаса я лицом к лицу с мертвецом, пролежал в груде металла. От машины почти ничего не осталось.
Мне рассказывали, что только чудо, могло позволить мне, выжить. Искореженный корпус оставил достаточно места, чтобы сохранить мне жизнь.
Но что это была за жизнь на тот момент? Не жизнь. Кошмар, ставший явью.
Я почувствовал первую боль, когда начали вскрывать машину. И тогда очень позавидовал Саше. Бесчувственность ушла. И я не сумел быть мужчиной и сдержать крик.
Слезы моментально брызнули из глаз. Непроизвольно. Болело все. И ноги и руки и туловище. Нестерпимо. Я кричал громко.
Не могу сказать, как меня собрали. И был ли я единым целым. Однако в больнице, в Москве, безумная боль, давала знать о всех частях тела. Что там было в первую неделю, слабо себе представляю. То просыпался, то терял сознание. Память вычеркнула воспоминания. Потому как муки физические, оказались сущим пустяком в сравнении с моральным потрясением. Врачи, говорили о неком счастье, что я выжил. Они были не правы.
Счастье изменило свой смысл. С тех пор оно звалось так же, но значило иное. И было ли это, счастьем? Затрудняюсь ответить.

Через месяц. Только через месяц, ко мне приехала мать. Она как смогла, быстро сделала паспорт и визы, чтобы навестить искалеченного сына в стране, которую ненавидела из-за погибшего на войне, отца.
Я лежал, не в силах произнести не слова. Держал её руку у себя в перемотанной ладони и плакал. Бинты на голове становились мокрыми.
Мама сидела рядом со мной несколько дней. Пока я не смог шептать. Первое, что я сказал ей, что я её сильно люблю. Она улыбнулась. Она это всегда знала.
Доктор, принес мне остатки ноутбука, заслонившего мою грудную клетку от куска трубы. И как мог, рассказал мне, что произошло.
Выяснилось, что мне действительно повезло. После встречи с «Камаз», редко кто выбирается живым.
Александра уже похоронили. На похоронах, его жена, беременная третьим ребенком. проклинала меня и всех иностранцев. После выздоровления я ходил на его могилу. Просил прощения. Хотя за что? Просто прощения… За то, что остался тут, а он нет…

Еще через месяц, моей больничной муки. Отец привез Катерину.
Она ладошками ощупывала гипс и бинт, проверяла, целый папа или нет. Но сначала очень боялась подойти и узнала только по голосу. И по глазам, таким же, как у неё.
Мария не приехала.
Отец умалчивал про неё. Но я попросил рассказать все на чистоту. Правда оказалась мне не по силам. Я попросил оставить меня одного на несколько дней. Было тяжело.
Мария приезжала в больницу и увидела меня всего в шрамах и полумертвого. Но не осталась. Вернулась домой и подала на развод.
Почему она это сделала. Неизвестно. Я никогда не задавал ей это вопрос. И не буду. Ныне, мы чужие люди. И кроме Кэти, нас ничего не связывает.
 
Я уехал к родителям, почти через полгода, после аварии. С внешностью, которая мне досталась на следующие три года, я мог только работать через Интернет и по телефону. Работа, единственное, что мне оставалось тогда.
Я заработал приличные деньги. Начал все сначала, так как не стал затягивать судебное разбирательство при дележе имущества. Грусть и разочарование сопровождало меня на каждом шаге. Отношение ко мне у многих поменялось. Бывшие друзья, после общения с Марией, стали чужими. Её родители, говорили, зачем ей нужен муж-урод.
И когда я испытал все прелести жизни инвалида и человека со шрамом на лице, я, наконец, понял, что значит счастье.
Кроме денег, приобрел, ненависть, цинизм, недоверие, тягу к чтению, желание иметь цель, и умение её достигнуть.
Я полностью выздоровел. Принял прежний облик, на зависть всем своим врагам. Вложил немало денег в собственный бизнес. Не стал никому мстить, пусть мой успех, станет моей местью.
За тот немалый срок, я успел разувериться в людях, как в существах духовных.
А прошлая моя жизнь, стояла вдалеке, призрачной дымкой, показывая мне постоянно, насколько больно бывает при чрезмерном накоплении иллюзий в одной голове.
И когда я, встав рано, вижу спящую дочь в её кроватке, я радуюсь и поднимаю с пола подушку. Но каждый год, вечером, седьмого августа, я плотно закрываю у себя, шторы…
Чтобы не дай Бог, увидеть утром, солнце…