Чёрный Бумер - Красный Шифер окончание

- Да что говорить: амеры – по жизни тупоголовые. За шестьдесят лет всё никак не могут «калаша» скопировать!

Это Лёха: он очень убедителен в своей залихватской презрительности. Краснов кивает. Возможно, он и не почувствовал подколки в Лёшкином весело-категоричном тоне. Да и в любом случае подколка адресована не столько Олегу свет Викторычу, сколько одному экс-майору из Пентагона, который… которая(!) легко могла бы надрать уши, меж коих висит эта глумливо-вызывающая ухмылка. Но гражданочка экс-майор Долорес Собербиа, ласковая, как Багира, и обнимчивая, как Каа, нынче далеко. Вот наш «маугли» и пользуется свободой, оттягивается.

Так, а к чему это вообще было-то? А! Краснов сказал: «Эм-шестнадцать – говно против товарища Калашникова!» Ну что ж, это в России все знают. Достаточно лишь прикоснуться к деревянному макету «калаша», на уроке НВП, чтоб убедиться в абсолютном его превосходстве над всем прочим стрелючим-трескучим в мире. Да даже и не касаясь, в России любой эксперт объяснит вам, почему «калаш» - лучший автомат, почему «уазик» - мегаджип, и почему его коллекция вкладышей – наикрутейшая в классе.

И уж ясно, очевидно и логично, что самая мощная армия мира вооружена несуразным барахлом, а солдаты индустриально развитой державы уж полвека скрежещут зубами… от зависти к боевитым кочевникам пустыни и мятежным неграм джунглей!
 
Редки и наивны дилетанты, которые скажут: «М16А2 – прекрасная автоматическая винтовка. Дальнобойная, послушная, точная. В неё можно по-настоящему влюбиться, когда выведешь за пять секунд свой вензель на фанерном щитке метрах в четырёхстах. А любовь требует жертв: уж можно потратить пять минут в день на чистку затвора и патронника... Хотя, конечно, «калаш»…».

- «Калаш» - он недаром во всём мире, аж на гербах его рисуют! – разумеется, Краснов не мог не привести этого аргумента. А следующее будет – душещипательная история про то, как несчастные американские вояки, обездоленные собственной оружейной промышленностью, бросали свои ненадёжные и капризные «эмки» да вооружались трофейными вьетконговскими «калашами». Впрочем, не поспоришь: «калашей» в мире действительно много. И это, безусловно, крайне отрадно для национальной гордости. Не хотелось бы омрачать, но я – скотина космополитствующая.

- Верите ли, Олег Викторович, и «Кольт», и «Фабрик Насиональ», и «Хеклер унд Кох» перманентно порывались втюхать свои пукалки всем бедуинам и папуасам. Нахаляву раздавали, ещё денег приплачивали – ан не берут, черти привередливые!

Тут уж невозможно не почувствовать иронии – и Краснов усмехается. Безусловно, «калаш» - машина добротная, кондовая, надёжная. И он популярен, очень популярен... как был популярен и большой добрый друг всех насекомых Советский Союз… до своей скоропостижной бюджетной грыжи…

 Так, а с чего вообще весь этот экскурс? А! Краснова заинтересовали нетипично «распрямленные» рожки автоматов у наших «собровцев» - и он спросил.

- «Сотки», - ответил я. – АК-101. Под натовский боеприпас.

Краснов скривился:
- Как это непатриотично!

Я заметил, что ещё менее патриотично и даже чудаковато было б идти на операцию с фамасками, штейерами или М-16… в «собровских» руках. Ну и пошло-поехало…

Тема, на самом деле, бесконечная. Но, наверно, мне, со своих дилетантских позиций, смешно будет объяснять профессионалу, офицеру милиции, про кучность очередей АКМа («при везении - можно всех зайцев перебить в рощице… соседней»), про стабильность пули АК-74 («бывает, даже от самого крепкого берёзового листика не рикошетирует») и про качество замечательного советского пороха марки «вуфл». К тому же, у нас вроде как дело есть: банду брать идём. В лице зловещего и беспощадного Мишки Хламаря.

Гм. Как поведали гайцы, мужик этот частенько стоит со своим Кразом на обочине. И ничего подозрительного: просто стоит, клянчит у дальнобойщиков солярку. Никакого состава преступления, а сплошная экономия. Да, ничего подозрительного: просто люмпен-мусорщик, в дырявом ватнике и с ведром. Разве может кто-то таиться в кустах за его спиной?

Мы идём пешочком: всего-то километра два с половиной. Почему б не прогуляться по свежему ночному воздуху? Да и лес ночью красив, чарующе красив. Всего-то – шумозащитная полоска вдоль дороги, а какая экспрессия, какая насыщенность гаммы. Сказочный лес, друидский! Малахитовые мшистые стволы пронзают кисельно-кисейную, белесовато-зеленоватую дымку; изумрудная листва там и тут взрывается ярко-алыми рубинчиками пичужек, спящих в ветвях; железно-резиновый хлам на обочине расцветает всеми оттенками бирюзы и сапфира… Лепота!

Жаль, Краснов не видит.. Вооруженный лишь натуральными колбочками-палочками, он то и дело спотыкается, хватается за моё плечо. Лёшка, неслышно скользящий метрах в двадцати впереди, недовольно оборачивается:
- Олег! Шаркай потише, пожалуйста!

Они с Красновым на «ты», по-простому. Чего уж там: прошлой осенью они как-то порезвились в одном милом провинциальном городишке. Лёшка раза три за пару дней спас Краснову жизнь, попутно учинив геноцидик некой экстремальной братве, и угостил хорошим «планом». Что безусловно располагает к доверительности.

Мы же с господином подполковником – блюдём меж собой полный протокол: «Артём Викторович – Олег Викторович». Козыряем своей памятливостью на отчества собеседников.

И вот на какого чёрта, спрашивается, Олег Викторович увязался с нами? Остался б лучше братву свою серую развлекать. Но нет: ментов развлекает штурмовик Сапсан, а опер Краснов – потащился с нами брать банду. Такой уж герой скипидарный.

К тому ж, он думает, будто операцию проводит ГУБОП и что он тут главный. Ну, конечно, не поспоришь: операция – в интересах ГУБОПа. Нам-то, положа руку на каменное сердце, вообще-то, по барабану разбой на трассах. Даже не так: чем больше беспредела на дорогах – тем звонче монета у наших собственных экспедиторских контор. Ибо уж наши-то фирменные конвои – одолеет разве лишь... нет: не хватает фантазии! И нам приятно, когда клиенты ценят надёжный сервис…

Но – порой мы делаем одолжения своим «красным» друзьям, даже если себе в убыток. Ладно, пусть Краснов думает, что он тут начальник. Будет жарко – просто вырублю его по-подлому, до антракта. Дешевле выйдет, чем прикрывать этого «десперадо» с Большой Садовой.

Лёшка замирает, поднимает сомкнутый кулак над плечом. Пульс участился: вижу, как затрепетало, заплескалось оранжевым его сердечко. Я придерживаю Краснова. Да, вот он, по курсу: большой и угловатый синий кусок железа в белёсо-зелёной ночи. Тот самый Краз. В кабине, за рулём – серый человеческий силуэт в красной каёмочке. Серый – значит, неживой. Приплыли!

«Пойду погляжу, чо-как!» - шепчет Лёха.

- Не наследи там, смотри! – прошу.

- Обижаешь! Я ж – алдовый разведчик!

Ну-да, ну-да. Порой этот парень достаёт меня своей пафосной ностальгией по детству: спецназ, Кавказ – и прочая скаутская романтика. Ладно, пусть идёт: живых там нет, а мёртвые не кусаются.


***

Краснов при исполнении: преисполняется оперативно-следственного вдохновения. А для пущей вдохновенности – кладёт свой ноутбук на капот Краза и высыпает белую дорожку. Втягивает. Горделиво потрясает головой.

Краснов – как та учительница французского языка, впервые пригубившая коньяк и усосавшая целую бутылку. Небось, со школы никакой дури не нюхал, не пыхал - если вовсе когда пробовал. Но стоило Лёшеньке «раскумарить» товарища подполковника индийским планом – и тот со всем энтузиазмом увлёкся экспериментами на поприще полинаркомании. Можно сказать, «по крошке выдалбливает из себя мента»…

- Господа, позвольте вас угостить! Кокс отменный – отвечаю!

Двое «собровцев», которых мы прихватили для массовки, лишь молча мотают головами: на службе мы.

Лёша – не такой дисциплинированный, по части корпоративных инструкций. Зато – являет неожиданное раболепство перед властями:

- Ну, если господин пристав просит сесть… или подсесть...

Предостерегаю по-испански:
- Долорес тебе яйца оторвёт, если узнает!

Отвечает равнодушно:
- Она и тебе оторвёт, за «не уследил». Если узнает.

- Уэво, уэво! – восклицает Краснов, воскрылив своими чистыми и щедрыми руками. – Какова семантика, каково тайное родство наречий! А уж на письме…

Он ухмыляется похабно и многозначительно, как пятиклассник, дошедший в учебнике испанского до смешного слова «huevo» - «яйцо». Краснов продолжает свои полиглотские изыскания:

- И уж не нужно знать язык Сервантеса и… эээ… Веласкеса, чтоб проникнуть в суть. Особенно, когда рядом с «уэво» - сладкозвучное имя «Долорес»! Воистину, фам фаталь! Но – где роковая Долорес и где мы?

- Во-во! – Лёха прикладывается к дорожке. Употребив – фыркает.

Ладно, грех обижать милицию в её лучших и человечных побуждениях. В конце концов, я усталый, сонный – взбодриться и прочистить мозги не помешает…

Краснов помпезно разгуливает по шоссе, размахивает обеими руками, дирижирует некой эпической симфонией, слышной лишь ему. Заводит свою сыщицкую арию. Высок полёт его пегаса с синей полосой по борту. Сейчас в его рязанской будке слились эстет-мокрушник Стэн, главный нарко-коп из бессоновского «Леона», и этот авантажный фэбээровец, в исполнении Дефо, из «The Boondock Saints».

Дело в том, что Лёша, совратив нашего приятеля-альгвазила на путь порока и декаданса, занялся и его культурным воспитанием: подогнал «винт» с приличными «кинцами». Корм – в коня. Конь – бьёт копытами и раздувает «заиндевелые» ноздри. Изъясняется выспренними ямбами, затмевающими не только Шекспира, но и самого Васисуалия Лоханкина.

- Однако ж, к делу, други! Проведём дознанье. Что видим мы в кабине Краза? (распахивает дверь) Мы видим Мишку Хламаря – и мёртв бедняга, как мертвее не бывает. Так что ж его сгубило? Кто – убийца беспощадный? Вот он! Вот где притаился он!

Указывает на окровавленный здоровенный пистолет, поднятый с пола кабины. Отпечатки на нём – только труповы: это мы уже проверили.

- …Беретта девяносто три, пятнадцать пуль имеет в магазине, притом – горазда бить очередями…

Я уже говорил, что Краснов – большой спец по оружию?

-…Но здесь – единой пули предовольно, калибра девять миллиметров, патрон – системы «парабеллум». Вошла она в отверстье ротовое – а вышла сзади, разворотив к чертям затылок. И выпал ствол неумолимый из кисти хладной Хламаря!

- Аминь! – вставляет Лёха.

- Нет, не аминь, мой юный друг! – Краснов грозит пальцем. – Далековато нам покамест до «аминя» - и до закрытья дела производством! Поскольку главный и фатальный остался нам вопрос неясный. Зачем, зачем, с какого перепугу, с какого ужаса кромешного пред демонами бытия спустил Хламарь курок, ртом объявши дуло? Ну что ж, я мыслю так: был Михаил, как многие компатриоты, не чужд объятий утешительных зелёного з… зловещего дракона алкоголя...

Краснов на секунду принюхался к лицу пациента – к тому, что осталось. Этакая иллюстрация профессионального презрения к брезгливости, достойная медика-первокурсника в анатомическом театре.

-…Да, был он пьян, и пьян вельми. Да что греха таить: он пьян был в зюзю, до усрачки. И может, пребывал в запое долгом. И даже – в помутнении рассудка. С того, видать, пригрезился ему тот Чёрный Бумер, каким стращал Хламарь округу. Иль – выдумал его без мысли задней, да потом уверовал и сам. Сидел, хмельной, в кабине по ночам – и страх лелеял лютый. И что ж он видит, три часа назад, Хламарь наш легковерный, чья мнительность стократ усилена водярой? А видит он (приглушенный баритон Краснова трепещет пиитической паникой; глаза, блестящие, ясные и прозорливые, благоговейно закрываются)… А видит он – летящий по дороге «Актрос», что уносит прочь колёса без оглядки… Но нет, отнюдь не то видение нагнало жуть летальную на Хламаря. А дело в том, что вслед за фурой мчится Бумер Чёрный… Да, тот самый. Исчадье из кошмаров Хламаря, самим же им изобретённое – вот, перед ним, щерится фарами в ночи, и скалится стальной ухмылкой! Как не прийти в смятенье? Как душе не сникнуть? Как не возжелать любой ценой избыть кошмар невыносимый? И верный пистолет – всегда к услугам смертным!

Краснов умолк, скорбно потрясая своей гениальной головой. Он – хороший актёр, до такой степени, что я на миг даже призадумался: «Дядь Олег, а ты, часом, не рехнулся, нарконавт-аматёр?»

Но нет – с мозгами у Краснова полный порядок. Уже обычным тоном он резюмировал:
- Да, очень, очень убедительно… найти в кабине ржавого Краза, под говнодавом задрипанного Мишки Хламаря - итальянский волын в три таких Краза ценой… - обратился ко мне: - Артём Викторович, как по-вашему, навскидку, когда Хламаря грохнули: до нашего проезда – или после?

- Однозначно после. Но – практически сразу. Убийце нужно было убедиться, что мы прошли. Вернее, не совсем мы: что «бумер» этот прошёл… Так… А сейчас, с вашего позволения, я кое-что уточню... - роюсь в "палме". - Вообще-то – иррацуха какая-то… Не вижу логики, а вижу…

Да, упрекните меня самого в тривиальности логики – но парень этот, владелец компьютерного магазина и БМВ-750, Игорь Семенов, был… разведён… три года назад… Жена? Та же простая русская фамилия. А имя – ещё проще и «русее», до невозможности… Евдокия Семёнова, семьдесят пятого года рождения. Вот кем нужно быть, чтоб в семьдесят пятом году двадцатого столетия обозвать свою дочь «Евдокией»? Дразнить же будут – всю школу. Или – не будут? Серьёзно, колись, Евдокия, кто твой папа, а? Как его фамилия?

Да, упрекните меня в тривиальности мистических озарений – но я уже знал, как фамилия папы… Может - потому что отчество у нашей Евдокии - "Кимовна"... Впрочем, у меня давно было предчувствие чего-то такого… странного, экзотического… Всё это дело – густо расписано потусторонними полутонами, и где-то в перспективе непременно маячили какие-то призраки прошлого…

Людей – шесть миллиардов. В России – полтораста миллионов. Но, говорят, демография у нас отрицательная – и пространства всё больше, а мир с каждым годом всё тесней. Один мой приятель, вернувшись из города, где не был никогда прежде, пожаловался: «Прикинь: за три дня – НИ единой случайной встречи со старым знакомым. Ни одноклассника, ни сокурсника, ни бывшего коллеги. Просто мистика какая-то!» Да, действительно: мне повезло больше. Повезло ли?

Докладываю Краснову, самым естественным и будничным голосом:

- Девичья фамилия его бывшей жены - Лим. Евдокия Кимовна. Думаю, банды никакой нет, а есть оскорблённая брошенная супружница. Теперь я примерно прикидываю, как она действовала. Стоит на обочине миниатюрная, худенькая азиаточка. Это даже побезобидней ментов или Хламаря с ведром. А Хламарь – распускает слухи про «Чёрный Бумер». Пара бутылок в зубы – и он ещё не такого наплетёт. А потом – страхом держится, что соучастие пришьют. Неважно: это нюансы… Вот… Дальнобойные мужчины сажают барышню в кабину, принимая за плечевую. Но она даёт им понять, что не такого сорта фемина – а больше ничего не даёт. Водилы обижаются, настаивают. Она их убивает, а фуры сжигает.

- Убивает? – Краснов задрал брови на максимум. – Посмею напомнить, Артём Викторович, в двух найденных трупах – ни пулевых, ни ножевых. А у одного – перелом кадыка и основания черепа. Хотелось бы знать, как это сделала гражданочка Лим Евдокия Кимовна?

Краснов умён – он просто подыгрывает, понимает: настал черед моих театральных эффектов.

Я пожимаю плечами. Я люблю природу, но эта осинка – всё равно обречена. Слишком близко к трассе стоит. Потому и чахлая такая – всего в руку толщиной. Хрясь! Осинка падает, жалобно шелестя листочками.

Потряхиваю кистью, поднимаю глаза на Краснова:
- Примерно вот так!

***

Разумеется, интермедия из прошлого. 1994 год. Питер. Я хотел забить на этот ногомашеский конкурс: собрался в Москву, поступать на филфак… хлопоты… Но сенсей-сан, чёрт бы его, был грозен до плаксивости.

«Как же так? Пять лет занимался – и теперь от дана откажешься? Сейчас-то? Ну, Тём! Самому ж обидно будет!»

Конечно. До слёз. А особенно – за родную «школу» обидно, что лишится моего столь вожделенного дана. А самое ужасное и вероломное – ну как в Москве получу?

Не знаю… У меня было такое ощущение, что на том кумитэ мне просто подставлялись – только б украсить школу и ассоциацию ещё одним чёрным поясом. Россия! Тщеславие – детское! А может, мне и не поддавались - но я был просто зол. Озверел… Хорошо, хоть не травмировал никого.

Она сидела рядом с отцом, легендарным «Ким-Лим-Ломом». Краса, гордость, надежда, всё такое. Вела группу в его школе, как и я – в своей. Коллеги, в каком-то роде. Как к коллеге она и подошла ко мне, после боя.

- Привет, Железнов! – обратилась по фамилии, игриво и интимно, как к однокласснику (смешно, что иногда обращение по фамилии бывает игривым и интимным). К слову, я тогда ещё не «офранцузился». – Ну ты и хищник, однако!

Я сделал какой-то неопределённый извинительный жест, что-то буркнул. Я кое-что слышал о ней – она тоже была безмерно далека от вегетарианства.


///
«Сучка та ещё! Злая, как… Андрюхе, вот, Немятину руку вывихнула…» - рассказывал один паренёк из её группы, на год младше меня.

- Просто так вывихнула? – поинтересовался я.

- Ну, не совсем просто… Понимаешь, они с ней… Да она чуть ли не со всеми пацанами в группе… Ну, понимаешь! Типа, индивидуальное углублённое занятие на дому (по его осуждающей физиономии было ясно, что сам он остался не охвачен индивидуальной программой). И вот, значит, в разгар процесса – говорит Андрюхе, мол, хватит, чего-то расхотелось мне. Прикинь? В разгар-то?

- Он не послушался?

- Ну и руку вывихнула, собака страшная!

- Вообще-то, когда барышня говорит «нет» - невнимание и «невынимание» считается изнасилованием…

- Нет, ну блин, в разгаре-то? Западло же! Сам бы - вынул?

- Да я б и не сунул дамочке, способной вывихнуть мне руку!


///


- Ну что, Железнов, не слишком притомился?
- Да нет, вроде…
- «Спаримся»?

Усмехаюсь: двусмысленность предложения - очевидная и нарочитая. Все разошлись, мы вдвоём. Возможно, все и разошлись, чтоб мы остались вдвоём: заведение принадлежит её героическому папашке, который вполне откровенно поощряет разврат дочурки.

Она была хороша, проворна, технична – но я просто тяжелее раза в два. Что и дал почувствовать, придавив к мату своим корпусом.

- Сдаюсь-сдаюсь! – симпатичная и шустрая кореянка хихикнула, невзначай тронув бедром ту часть моего организма, которая однозначно потребовала продолжения «спарринга». – Пойдём в душ?

Да, действительно, какие условности? Мы – взрослые люди, коллеги, анатомию худо-бедно знаем…
Сцена в душе. Она: «Ну что, чемпион?» Я: «Да, знаешь, чего-то не хочется» - - «Да? По тебе не скажешь, хи-хи!» - - «Евдокия Кимовна! Уберите, пожалуйста, руку! Или я сочту ваши действия домогательством и приму меры!»

Сцена в душе – прокручена от и до в моей жестокой душе. И со всей наглядностью продемонстрирована в моих неумолимых серых глазах.

Кореянка усмехается, вздыхает:
- Нет, Тёма Железнов! Не позволю я тебе меня... поиметь!

Богаты нюансы языка: мы оба прекрасно понимаем, что в данном случае «поиметь» - означает «не поиметь, когда имеется намерение быть поиметой». Умница девочка.

Снова вздыхает:
- А вообще, зря. Зачем эта глупая месть за Андрюшу Немятина? Он сам виноват: хреновый контроль над телом. В конце концов, именно этому мы и учим, правда?

- Предпочитаю не смешивать ката с кобеляжем! – вру, конечно: я с каждой, наверно, второй своей ученицей от души «накатался» по татами тахты… Я – добросовестный наставничек: куда ж без персональных тренировок на растяжку?

- Зануда…

Душ мы приняли вместе, но я был стоек (во всех смыслах) и она больше не приставала… Может, и впрямь зря я занудствовал: всегда питал слабость к красоткам ориентального типа. Может, она б подобрела и не стала б, чёрт возьми, мочить несчастных дальнобойщиков и мусорщиков! Да, может, я отчасти виноват в этих безобразиях… Что ж, мне - и искупать!

***

Подкатил ментовский «уазик» с поста. «Ох-ох-ох, дела, дела!»

Прежде, чем задать главный вопрос – интересуюсь:
- Мужики, не в курсе, у кого тут в округе может быть дом, крытый вот таким? – подпрыгнув, достаю из кузова Краза кусок красной брассовской черепицы.

Чешут фуражки.

- Да, пожалуй, в Лиховке… новый дом… Его Кулябин отстроил… Ну, это, бандит-коммерс… В прошлом году посадили, и сейчас там китаёза живёт.

- Неприкаянный и бомжующий пасынок Востока? – уточняет Краснов, хотя, конечно, всё уже предельно ясно.

- Да не… Баба… Ну, она на самом-то деле русская… Ну, типа, говорит по-нашему, всё такое… Только косоглазая – потому и зовём «китаёзой». А так - хрен знает, откуда она. Из Москвы, наверно. Ну и, телка-то фартовая, при бабле баба!

Да, наверно. Мы тоже, когда проводим операцию там, где не имеем постоянных агентств, – обычно покупаем дом. Парадокс в том, что для местных это не так подозрительно, как сомнительные чужаки, ныкающиеся по гостиницам и норам. К тому ж, и к комфорту мы неравнодушны. Как и наша подруга Евдокия Кимовна…

- Давно она там?

- Китайка-то? Месяца три…

А разбой на трассе месяц назад начался. Но – главное-то… Ладно, разберёмся на месте! Больше вопросов ментам я не задавал. Самого меня терзал лишь один вопрос: вернулась ли она домой после расправы над своим подельником? Хотелось бы верить… А проверить – в любом случае не грех.

Краснов попросил:
- Друзья и соратники! Дозволите ли вы нам воспользоваться сим одром?

Чего уж скромничать: мог бы и по-английски попросить!

- «Козла», - переводит Лёха, - одолжите, мужики?

И тотчас шмыгнул за руль. Поэтому путь до деревни с подходящим названием Лиховка мы проделали преимущественно на двух колёсах. Краснова это не смущает: он с Лёшкой достаточно наездился. Краснов рассуждает:

- И, стало быть, от прежнего хозяина остался всякий строительный хлам. Удобно: красная черепица – не выдаёт крови на себе. Очень удобно при перевозке трупов.

- Олег, - говорю, - всего пропало пятнадцать водителей. Два трупа нашли. Сгоревшими вместе с фурами. Зачем ей прятать где-то остальные тринадцать?

- Как зачем? А зачем вообще прячут трупы? Чтоб улик меньше было… Тут по-другому вопрос надо ставить: что помешало ей спрятать те два бренных тела?

Качаю головой:

- Нет, Олег. Трупа – два. И они сгорели. Остальных – действительно, скорей всего, перевозили в кузове Краза, но, думаю, они живы. Сидят в подвале этого дома.

- Хотелось бы надеяться…

- Лёх, тут тормозни.

До дома – метров триста.
- Я пойду один: это моё дело!

Возражает Сапсан:
- Артём, опасно. Дамочка, видать, резкая. В доме - возможны заложники. Предлагаю штурм провести по науке!

Конечно, ему хочется оправдать командировку своих орлов. Да, глупо получилось: мы заложились на что угодно, вплоть до тотально-криминальной пандемии во всей правоохранительной популяции района, выдвинулись толпой – а столкнулись с одной-единственной маленькой кореяночкой. Но…

- В том-то и дело, Андрей, что дамочка резкая, и заложники вполне вероятны. Но мы с ней в каком-то роде приятели. Надеюсь, она постесняется кого-либо мочить в моём присутствии...


Да, она в доме. Вижу ее алый силуэт в холле: сидит на винтовой лестнице, подальше от окон, контролирует ситуацию и другой алый силуэт, что держит перед собой, уперев пистолет в затылок. Явно ждёт гостей. Терпение – восточное.

Вообще-то, наивно: полдюймовка пробила бы стену ровно так же, как мой сканнер. Я бы, наверно, оборону в подвале держал. Точнее – когти рванул бы пошустрее. Но женская логика – известная головоломка. Я до сих пор не совсем уразумел, чего она пыталась добиться, затеяв эту катавасию?

Подхожу ближе: ага! В левой руке – какой-то пульт. Скорее всего – блеф: не думаю, что дом заминирован. Но тем не менее, «зелёный свет» на ликвидацию я бы не дал…

Стучу в дверь, припомнив, как звали её в юности:
- Доки! Зайти можно?

- Не заперто!

Захожу. Она сидит. Мужик перед ней – живой, но в отключке. Может, накачала чем-то. Пистолет держит грамотно. Это важный нюанс. На всякий случай и на заметку вам, уважаемый читатель (простите уж ещё одно лирическое отступление). Если где когда увидите человека, который прячется за заложника и при этом приставляет дуло к виску, сбоку, по-киношному – знайте: перед вами два лоха. Один – потому что дал себя захватить; другой – потому что не может извлечь выгоды из этой ситуации. Во-первых, он открывает для поражения свою руку и оружие. Во-вторых, когда кисть так вывернута, локоть оттопырен - стрелять неудобно физически. Ну и психологически – тоже труднее выпустить пулю, когда она полетит не от тебя, а перпендикулярно линии взгляда, прямо перед самой твоей террористической физиономией; да ещё и глаза мозгами забрызгать может – смотря какой ствол. Это в-третьих и четвёртых.
И совсем другой коленкор, когда держишь пистолет за виктимным затылком: ствол уже направлен на «освободителей», в удобной для стрельбы манере. Вот как у неё сейчас…

- Знакомый голос! – приятное, чуточку легкомысленное удивление. - Ну-ка, включи-ка свет! Там, справа от двери!

Включил.

- Что-то я не узнаю вас в гриме! Личико-то открой!

Снимаю «очёчки», не теряя прицела.

- Железнов? Вот так встреча! Какими судьбами?

- Да вот, понимаешь, докатился слух такой, что хулиганят тут на трассах, людей почем зря валят… А я любопытный…

- Ты чего, ментом, что ли, заделался? – презрение каустическое, раствор предельный.

- Не совсем. Скорее – бандитом, - спешу утешить я. – А ещё вернее – журналистом.

- Ах, да! Ты ж, вроде, на филфак поступал? А в руке у тебя, - кивок на мой «глок», - фотоаппарат новомодного дизайна?

- Почти… Доки, на хрена тебе всё это надо было, а?

- Всё – что?

- Три убийства. Надеюсь, что только три… Разбой. Похищение людей. Заложничество. Как-то, знаешь, диковато, что ли?

Она усмехается с обворожительно невинностью:
- Ой, тех двух мудаков – я в состоянии необходимой обороны заломала. Знаешь ведь: чертовски не люблю, когда меня насилуют!

- Из этого следует, что остальные к тебе не лезли?

- Нет, кто не лез – тех я отпускала. А те, кто здесь - тоже лезли по-хамски. Но не так разозлили. Ничего: посидели сколько-то деньков в погребке, остыли малость. Только на пользу!

- А Хламарь?

- Старый испитой козёл, готовый за штуку баксов распускать всякие жуткие слухи? Подставляя, между прочим, человека, который ему ничего худого не сделал? Готовый возить в кузове связанных бедолаг, которые ему тоже ничего не сделали? Тебе его правда жалко?

- Ой… «Никого не жалко, никого – ни тебя, ни меня, ни его»… Кстати, и как ты думала муженька своего подставить? Только не говори, что волын, та «берка», из которой ты Хламаря грохнула – на него оформлена!

- Почему?

- Потому что стволы такого класса гражданам по закону не полагаются. Никак. И если это пушка твоего супруга – могла б без затей застучать…

- Не мой стиль. Нет, ствол – из моих арсеналов. Да и, сказать тебе по правде, я не собиралась сажать Игорька. В конце концов, на весь последний месяц у него алиби. Только что этот… эпизод с мусорщиком – можно навесить. Но не всерьёз, конечно. Помурыжили б пару неделек, попинали бы немножко… Он заслужил, уродец!

Как-то у Успенского встретилось мне интересное суждение одного японского самурая: «Мстить нужно, пока кровь горячая. А не ждать годами – ибо так мстят корейцы!» Ндя уж… А ещё недавно я смотрел весёленький фильмец «Олдбой». Ндя… Тут не просто женская логика – тут ещё и национальный колорит!

И анекдот… вспомнился. Старый, про двух ковбоев. «Билли, видишь, на том берегу, среди моих корешей стоит мой злейший враг!» - - «Который из?» - - Бац! Бац! Бац! – из Кольта: «Вот тот, который остался!»

- И ты была уверена, за три месяца, что твой муж поедет именно по этой трассе? А если б – сорвалось у него?

- Да ладно, так и так - нормально оттянулась!

- Уж куда там… Как выкручиваться-то думала? Вырезать весь свой «живой уголок»? Или превратить этот домик в замок Иф? Или – в Козельск?

- Зачем? Я так думала: или меня по горячим следам в эту ночь вычислят – или нескоро. Если б до утра не нагрянули – этого обратно в подвал бы сунула. Но я бы так и так их всех отпустила, как только Игоря освободят. Сама – застрелюсь. Дом сожгу. В смысле, сначала подожгу – потом застрелюсь.

- Мне безумно жаль огорчать тебя, но твоего Игоря уже отпустили. Может, мне просто выйти и не мешать?

- Да ладно уж – поболтаем, коли нарисовался… Чертовски рада тебя видеть… - она вздохнула, поморщилась: - Знаешь, мне уже всё равно. У меня… болячка такая нехорошая. В глаза не бросается – но и не лечится. Мне полгода осталось. Поэтому я так и так пулю в прическу пустить хотела. Но, раз есть ты… Повторяю: чертовски рада тебя видеть!

- Я что тебе – труподел по вызову?

- А что, тебе не доводилось убивать женщин?

Придётся смириться: есть сейчас в моем благородном «таблоиде» нечто такое, что, наверно, исключает более общую формулировку вопроса.

Задумчиво бормочу:
- «Сколько я зарезал, сколько перерезал…»

- Не кривляйся, Тёма Железнов! Нет, думаю, ты не убил ни единой тётки. По причине рыцарства. Но – правила подразумевают исключение. И сейчас по этой же причине – рыцарства – ты сделаешь мне эксклюзивное одолжение!

- Извини, но за прошедшие годы я морально деградировал и стал свиньёй! Тебе надо – сама и мочи себя!

- Я замочу заложника!

- У меня, что - надпись 911 на груди? У меня задание редакции – пресечь безобразия на трассе. А про «спасать» кого-то – мне ни слова не сказали!

- Ай. Насмотрелся, блин, американских фильмов. Мы не в кино, Тёма!

- В том-то и дело, что мы не в кино, Доки. Только в дурацких фильмах террорист рычит «оружие на пол!», и дурные полицейские бросают стволы, оставляя этого рыкуна при заложнике и волыне. Но тем не менее… - кладу «глок» на столик, отступаю на шаг. - Доки, я честно дам тебе уйти, если обещаешь не шалить... в этом районе...

- Спокойно, спокойно! Ладно… Говоря «сейчас меня шлёпнешь» - я не имела в виду буквально «сей момент». Потрепемся… Давно не виделись…

Мы трепались довольно мило и долго. Шутили, травили байки из нашего занятного жития. Обнаружили изрядное сходство своих философских позиций. Вообще мы с ней – в чём-то родные души. Она – норовила проучить мужланов-грубиянов, не умеющих держать себя в руках. Я же, помнится, все старшие классы проходил с длинным «хаером» и в вызывающе анархистской футболке, провоцируя интерес гопников к своей персоне (всяких тряпичных поясов поверх футболки, понятное дело, не носил)…

За окошком светало. Я валился с ног: уже часов сорок, а то и сорок пять без сна. Какая-то часть меня была бодренькой, шутливой, анекдотистой – но всё остальное пребывало в полнейшем коматозе и анабиозе.

Доки глянула на часы, прищурила свои и без того неширокие глазки.
- Что ж… Ладно, всё хорошее кончается.

И, решительно-отрешённо нахмурившись, она щёлкнула предохранителем. Её смуглый пальчик с перламутровым ноготком медленно выбирал спуск… То есть, самого пальца я не видел – но почти что слышал железное ворчание просыпающегося кровожадного механизма.

Всё было вполне предсказуемо…

Я пребывал, как уже сообщалось, в прострации: так же отрешенно и машинально наблюдал, как откидывается назад её симпатичное личико (она мало изменилась: ей можно было дать и пятнадцать), скрываясь за пышной вспышкой, распустившейся перед моим кулаком. Эта ярко-рыжая вспышка – напомнила мне давешний закатный вопль солнца в зеркальце Актроса: агония вампира, сгорающего дотла. Мучительная и утешительная в одно время: нет жизни – нет и жажды…

Хотелось бы написать, что лицо её расцвело долгожданным покоем и умиротворением – но то была бы брехня. Нет, это всё ж таки больно – когда в лоб входит девятимиллиметровая пуля. Наверно…

Я вышел из дома. Снаружи, естественно, никто не спал: слушали мой микрофон. И все были усталые. Поэтому я почувствовал себя вдвойне свиньёй, когда попросил ребят из штурмового взвода: «Терпил - вывести, тру...дной судьбы девушку - оставить, дом - сжечь!»

Что ж, вот наконец я и исполнил её просьбу. Не стал занудствовать и капризничать… И впервые прикончил особу противоположного пола. Всё бывает в первый раз…

Нда… Самый курьёз в том, что первая грохнутая мной гражданочка – ещё и весьма симпатична мне. Ну что ж, селяви… И наша «ви» – вьётся дальше. Вьётся серой лентой под колёсами «Актроса», которым рулит сейчас Лёха. Вытягивает руку из кабины, прилепляет к обтекателю на крыше синюю мигалку. Сюр.

- Безбашенная история! – говорит Краснов. – Даже не знаю, чего в отчёте писать. Коли выложу, как есть, - Петька не поверит… что я только один раз за командировку закинулся коксом!

«Петька» - это генерал-майор Сокольский Пётр Владимирович, замначальника ГУБОПа. Тоже симпатичный мужик, пофигист тот ещё, по большому счёту, – но в употреблении наркотиков замечен не был.

Что ж, по крайней мере, проблем подполковника Краснова - у меня нет…

Лёха роется в «плейлисте». Ищет что-то подобающее моменту. Простое, ясное… ностальгическое. Да знаю я, что он сейчас поставит!

Краснов прислушивается, полуулыбаясь. Ну точно! Краснов негромко подпевает, зажмурившись:
«Белый снег, серый лёд…»

Мы с Лёхой переглядываемся. «Спасибо!» - говорю глазами. «Аминь!» - отвечает он.

Две тысячи лет война
Война без особых причин
Война – дело молодых
Лекарство против морщин…

Поразительно верное наблюдение. Остаётся добавить, что в этой войнушке – царит полный унисекс…

Проехали мотель: до нашей базы километров двести осталось, там выспимся. И – что это? Никак, чёрная бэха-семёрка с питерскими номерами? Да, та самая. Идёт на своей крейсерской – сто семьдесят.

Лёха вылезает на встречку – чтоб не тревожить волной. При обгоне.
«Ну тут-то – конечно! Тут трасса пошире!» - мысленно ворчу я. Хотя, наверно, такая же: глаза слипаются. Одно знаю точно: когда едешь с Лёхой – мысли о смерти лучше гнать куда подальше!