Глава 2. Детство в аквариуме

Глава 2.

Ученые мужи любят искать причину опасных странностей взрослых в их несчастливом детстве. Все это чушь. Детство мое было счастливым. Воспоминания всплывают яркими, выпуклыми и почти осязаемыми картинами. Вот я встаю поздним летним утром, когда солнце уже так высоко, что немилосердно заполняет все широкие окна веранды, заливая обжигающим светом двуспальную кровать с периной, отчего веки моих закрытых глаз просвечивают ярко-розовым и золотым. Мне жарко, я вся покрыта мелкими бисеринками пота, пробуждаюсь от этого ощущения, откидываю длинные влажные от пота волосы со лба ,отбрасывая толстое ватное двуспальное одеяло (уж так я устроена, что всегда, даже в оглушающую жару сплю под теплым одеялом), и долго лежу в блаженном полусонном забытьи, когда мои мысли медленно, словно ленивые глубоководные серебристые рыбы скользят в моей голове и не оставляют следа. Простыни восхитительно пахнут крахмальной свежестью, за окном поют невидимые птицы, и в разгаре июнь, летний месяц, когда надежды кажутся вечными. Опустив босые ноги на прохладный пол, я долго смотрю в окно на зеленые ветки липы, растущей у нашего двора, и эта липа тоже мне кажется вечной, потому что насколько я помню, она была всегда. Веранда заполнена невесомым, прозрачным и свежим воздухом, таким, какого мне не почувствовать более никогда в жизни – ни в одном месте на земле. Окно открыто, и мир неотделим от комнаты, и наполняет меня настолько естественно, что пройдут годы, прежде чем я пойму, что утратила. Этим воздухом пронизано все мое детство. Большая комната, поделенная на квадраты солнечными лучами, теплые доски пола, такие приятные для босых детских ног. А затем по контрасту – шероховатость, крашенного много раз, слой за слоем, отчего стертые углы ступеней стали похожи на тектонические пласты, крыльцо, с которого виден весь мой мир: друг Мишка, умный беспородный пес, помесь лайки и дворняги, (потом пойму, что тоже беспородна), квохчущие куры, гараж, сложенный руками отца из серых шершавых блоков, красные ворота, за которыми – снова лето и горячий песок переулка. А дальше – а дальше огромный ленивый пруд, с заросшими белым и розовым клевером берегами, старыми призрачно-серыми тополями, и с сосновым песчаным пляжем на другой стороне. Вода гладкая, шелковая, и если перевернуться на спину, то кажется, что кроме неба и воды нет ничего на свете. В светлый предзакатный час, когда солнце бьет под определенным углом, вода и небо становятся одного цвета, граница эта и вовсе исчезает. Облака лежат, словно зефир на стеклянной полке и воздух напоен нежностью и такой невыразимо прекрасной свободой…
Но для того, чтобы обрести свободу вовсе необязательно выходить за ворота, достаточно пробежать, едва касаясь босыми ступнями упругой и прохладной земли, по узкой дорожке в огород, между дровяником и хлевом, вдоль поленницы, которая всегда, сколько себя помню, пахла свежей древесиной и ловила шершавыми спилами мои неосторожные локти и плечи. Слева по курсу – крашенный красно-оранжевой краской дощатый туалет. Возле него - неизменная клумба с гладиолусами и хризантемами, букет из которых десять лет сопровождал меня первого сентября в школу (мама говорит, что клумба скрашивает туалет, смешно, потому что получается, что цветы предназначены для того, чтобы прятать наше дерьмо). И вот она, черемуха, на толстых ветвях которой я так любила прятаться от всего мира и читать книжки, где все – любовь, и все - приключения. Как странно, у меня было все, что нужно для счастья, а я бежала искать его подальше от дома. В моей детской комнате (маленькое пространство за огромным теплым боком печки) было окно, из которого были видны дома с красными крышами, и когда я была совсем маленькой, мне казалось, что за ними и есть край света, граница мира. Почему я не осталась там, ибо это правда – за красными крышами, и в самом деле кончался мир? Мир моего детства.
Когда я перешла черту, стало ясно, что мой мир был лучше, чем окружающий. Впрочем, ни у кого из нас нет выбора, мы не можем оставаться детьми вечно, нас выпихивают под зад коленом во взрослую лигу.
Какой странный городок предстал передо мной, когда я научилась видеть реальность. В доме напротив, где живет мальчик, с которым я иногда играла, оказывается обитает семья алкоголиков: муж и жена (его мать и отец) в вечном соревновании друг с другом за первенство отключиться (победит муж, который через десять лет отравится паленой водкой насмерть, а она до сих пор изредка выходит из дому, когда все уже перестают этого ждать, худая, с седыми грязными космами). В доме, примыкающем к их забору, мать бьет свою дочь, которая ей мешает жить с новым мужем. Детские крики и плач из-за забора все еще возмущают, но уже не удивляют прохожих.
А возле моего прекрасного ленивого пруда в красивом двухэтажном особнячке вырос единственный любимый сын, который так избивал свою молодую жену, что она от него сбежала босиком в 30-ти градусный мороз. Так мать нашла сыну новую, куда более покладистую и терпеливую. Чего только не бывает на свете, говорила моя мама, но в ее голосе не было удивления. Пьянство, безобразные драки, измены, бессмысленные убийства. Все это было почти привычно, этакий необходимый элемент реальности, без которого собственное благополучие кажется недостаточно убедительным.
Все всем известно – до такой степени, что иногда мне казалось, что в нашем городке собрались супер-люди, обладающие способностью читать мысли. Мир, похожий на аквариум, где у домов стеклянные стены, и некуда спрятать свою голую душу. И за стеклом плавают и медленно кружат чудовища, так похожие друг на друга, что нет надежды, что ты лучше других.
Меня оберегали родители, и хотя число запретов иногда зашкаливало, теперь я понимаю, что таким образом они меня избавили от огромного числа неприятностей.
Когда я уже была студенткой и приезжала домой только на выходные, произошла та история, взбудоражившая весь город. Тихую девочку, отличницу, ученицу 9 “Б”, свою единственную дочь, мать не дождалась с дискотеки. Прометавшись по комнатам квартиры в спящем доме до утра, она обратилась в милицию. Матери ответили, что нечего шум поднимать, мол, просто не проспалась еще где-нибудь с кем-нибудь в кустах ее дочура. Дочуру нашли к полудню – только не в кустах, а в сливных сооружениях плотины городского пруда. И совсем одну. Мертвую девочку поймал на удочку пенсионер, любивший порыбачить в том месте, где вода с шумом и ревом вырывалась на свободу из плотины. Самое рыбное место – сокрушенно объяснял дед, самое рыбное место (город-аквариум, самое что ни на есть рыбное место, не правда ли?). Хорошо еще, что выловили сразу, и ее не успели объесть эти самые рыбы.
Люди недоумевали – что случилось? Патологоанатомы показали, что девочку сначала изнасиловали, причем она была девственницей, затем пытались задушить, затем, забить до смерти, и только потом догадались утопить. То, что ее так долго и неумело убивали натолкнула на мысль, что преступники – дети. Вскоре выяснилось, что она ушла с дэнсинга в сопровождении двух своих знакомых мальчиков – соседей по подъезду. Одному было 14, другому – 16. Они почти сразу признались, что сделали это, но так и не смогли объяснить, зачем. Единственное, что могло быть принято за объяснение – это “она нам доверяла” и “никому не должно было прийти в голову заподозрить нас”.
Провинциальные массы требовали смертной казни. И эти дети просили не выпускать их до суда под подписку – боялись, что их просто растерзают. Потом был суд, какие сроки им дали, я уже не помню, да это и не важно.
А вот еще одна история – две сестры убили общую подружку. Собрались, чтобы вместе повеселиться. Вместе пили, потом сообща, по-сестрински, ее убили. Забили насмерть – в пьяном угаре казалось, что она страшно провинилась, и бьют за дело. Протрезвели – не смогли вспомнить, за что. Испугались. Девчонки еще совсем – одной было 17, другой 22 года. Решили, что лучший выход – свалить вину на другого. Ночью, на санках, перевезли труп через центр города, Ии оставили его под дверью квартиры известного на весь городок уголовника, только что вышедшего из тюрьмы после четвертной по счету отсидки. Вы, законопослушные граждане законопослушного городка и представить себе не можете. Но, все же можете попытаться – открыв дверь квартир, вы обнаруживаете под порогом труп явно не первой свежести – тут и возмущение изрядно потрепанной невинности, и понимание неотвратимости незаслуженного наказания – кто поверит рецидивисту, что с трупом под собственной дверью он незнаком? Мертвую девушку он положил на санки (какой криминальный вид транспорта?!” и увез в лес неподалеку от военной базы за городом. Там несчастную подругу и нашли через несколько дней. Милиция ломала голову, и чтобы избежать этого трудоемкого процесса, начала трясти, в первую очередь, недавно освободившегося рецидивиста. Рецидивист, недолго запиравшийся, рассказал невероятную историю, которой уже и сам мало верил. И так бы он и сел за неизвестную ему дамочку, мертвенькую к тому моменту уже почти месяц, если бы не такая эфемерная и ненадежная вещь, как совесть. Младшей из двух сестер-убийц покойница стала сниться во сне. Приходить, как она выразилась в письме, которое и оставила дежурному в отделении милиции. В этом письме она рассказал, что произошло, призналась в убийстве, и заявила, что жить более не может – потому что покойница сначала укоряла ее во сне, а потом стала являться ей и днем. После чего вернулась домой и повесилась. Старшую сестру осудил на восемь лет, к ее огромной досаде.
Все это было так несправедливо! Потому что страдали невинные. А вот если бы умирали виноватые… Когда эта простая мысль посетила меня, я как раз перевязывала запястья своей лучшей подруге, которую я нашла бесчувственной и гладко-мокрой, словно больной тюлень, в окровавленной ванной. Она перерезала себе вены из-за несчастной любви. И я подумала – неужели никто не может перерезать горло этому козлу?! Это же так логично и так просто! Неужели нет рядом ни одного нормального человека, которому это может прийти в голову?! А потом вдруг поняла, что мне это сделать совсем нетрудно и незачем ждать помощи. Я сама – скорая кардинальная помощь, я могу уравновесить все весы, решить проблемы и наказать всех виновных. Потому что умирать должны только виноватые. Мне исполнилось 27 лет и виноватых к тому моменту набралось немало. И что-то я не заметила, чтобы бог спешил их покарать.
Всех нас бьют - так или иначе: кого-то в прямом смысле окружающие, кого-то в переносном - бесконечно изобретательная жизнь. И кто из нас в бессильной ярости не представлял себе, как убивает своих обидчиков, виновников своих бед? Христианская же религия месть считает грехом: ударили тебя по левой щеке – подставь правую. Бог – вот истинный защитник всех обиженных, сирых и убогих. Ну, я могу цитировать неточно и не собираюсь вступать в теологические споры. Только вот готова поклясться, что матери изнасилованной и убитой единственной дочери или брошенной жене с тремя детьми, чей муж ушел в молоденькой сучке как только его карьера пошла в гору, а до этого 20 лет жил на ее шее, гораздо больше бы понравилось решить проблему кардинально – не ожидая возмездия, а самой наказать виновного.
Вот, наверное, вы читаете и думаете, что я сумасшедшая с манией величия – решила, что могу судить и карать, как Господь Бог. Мне очень жаль, если вы так подумали. Я же всего-навсего хотела помочь своим друзьям, потому что о них знаю все - и о боли, и об их собственных ошибках. Судить о чужих людях я никогда бы не взялась, потому что даже лучше, чем кто бы то ни было, знаю, сколько странных вещей может в них скрываться, и как неоднозначен бывает любой, даже самый страшный или прекрасный поступок. И вот уж точно, что я не собиралась помогать себе самой – не такой уж я плохой человек, даже при всех моих странностях смею заверить, что ничем не отличаюсь от всех нормальных людей. А может быть я даже лучше, чем большинство – по крайней мере я не могу смотреть равнодушно на страдания своих близких . А уж корысть точно не входит в список моих грехов. Ну, убедились, что у меня трезвый ум и все в порядке с логикой?
В какое дурацкое время мы живем – пытаемся навести порядок и мир в нашей жизни с помощью абсурдных методов – обращаясь к адвокатам. Мы пытаемся уничтожить последствия, тогда как следует уничтожить причину всех бед. И не просто уничтожить, а наказать этим и облегчить страдания.
Кто точно достоин наказания, так это отвергшие любовь. Мой собственный опыт убедил меня в этом в юности, и по сей день я ни разу не пожалела об этом. Ну, остался бы он жив, вырос, оброс волосами и прыщами, перетрахал всех окрестных девушек и меня, скорее всего, в том числе, женился (конечно же, не на мне), наплодил детей, спился, а потом при случайной встрече с пьяными слезами на глазах, сказал бы, что ничего прекраснее в его жизни, чем то морозное ясное утро и чистый прозрачный лед не было. Уж это я точно знаю, потому что и на моей памяти нет более яркого и живого пятнышка. Этот день, как яркая бабочка, застывшая в толще времени и янтаря, она давно мертва, но жива навсегда.