семьдесят

Они были прекрасной парой, как говаривали их недалекие знакомые, да и посудите сами - ни строчки ругани в романе о их жизни, ненаписанном, но с таким упоением читаемом, ни одного вскрика от предательства в их дуэтом исполняемой самодельной песне, ни единой тайны, скрытой друг от друга, а, точнее, открывшейся...
Устраивая ежедневные свидания, встречаясь на улице, в кровати, на крыше высоченного дома, в метро, они дарили друг другу цветы, да и в самом деле, почему это должен делать кто-то один?
Книги покупали обязательно "близнецами" - по две штуки, чтоб читать вместе, и, как в детстве, спрашивать: "Ты где сейчас? А я уже дальше, знаешь, что там произошло..."
Замерзнувшие после долгих прогулок по парку, умершему под легкостью снега, согревались, притянувшись, она - к нему, он - к ней... Укрывали озябшие руки в одеждах, он - в её, она - в его... Так и стояли долгими блаженными минутами, став чудным четырехлапым двухголовым существом...
Но приходят, рано или поздно, размышления, сомнения, опасения.
"Так что же мне делать? - он раздумывал, вглядываясь в свое на редкость удачное зеркальное отражение. - Моё чувство так глубоко, так красиво и... прекрасно, но... оно же проходяще... Как же мне уберечь его? Может, мне уйти, уехать, не видеть её? Не прикасайся, и не испортишь... Нет, пожалуй, истерзаюсь, измаюсь... А, может, начать встречаться редко, дозировано? Так, глядишь, и протянешь дольше обычного? А если... Ликвидировать её? В памяти, не испорченной настоящим, всё так безоблачно... Ох, чур меня, чур!.. Что за дурные мысли, когда любишь, положено оберегать любимую, беречь её... Да что же мне делать?! Вот-вот потеряю её для себя, растеряю... Из моих рук, как вода..."
Он готов был разрыдаться. Отошел от зеркала.
Что он сделал, и какие чувства испытывал к ней после, осталось неизвестным. Она же просто любила, всю жизнь. И даже чуть-чуть после. Но не его, другого.