Мозоль

"Наверное, вот еще почему я так и не стал хорошим частным сыщиком - чересчур много грезил о Вавилоне".
Р. Бротиган

Таня преподавала русский язык иностранцам. Питер платил щедро и носил галстук. Но уроков с ним Таня ожидала по другой причине.

Питер часто выходил покурить, а Таня возбуждалась от его мужественного дыхания, с особой горчинкой. Сидя совсем рядом, она представляла, как целуется с ним, как чувствует вкус языка. В такие моменты ее чувственность оказывала медвежью услугу: Таня как будто засыпала и теряла ощущение реальности. Тогда ее начинала одолевать эротическая фантазия о куннилингусе.

Таня придавала особое значение языку как органу осязания. Она коллекционировала ощущения от поцелуев с различными мужчинами. Могла забыть возраст, черты лица, профессию любовников, но никогда характерные каждому из них вкус слюны и форму языка, его поверхность, особенность прикосновения. Опыта орального секса у Тани почти не было. А без такого рода ощущения она не могла познать себя изнутри до конца. Ведь существует правда чувственности : язык может соврать при помощи слов, но никогда при ощущении!

Вскоре Питер смог читать адаптированные тексты из художественной литературы, и Таня принесла ему собственное стихотворение в прозе. Расчет прост: соблазнить курильщика сначала словом, а потом перейти к действию.

**

После встречи осталось воспоминание о ходьбе. О том, как шли рядом. Как видели просветы между домов, алое закатное небо и двух рыжих котят, греющихся на люке у входа в сырую подворотню.

Мы ставили ноги в одном ритме, не замечая его. Дышали одинаково, шагая навстречу солнцу. В гостинице радость движения сменилась оцепенением. И ты придумал путешествие в долину ручья.

Короткие рыжеватые волосы, покрывающие мой лобок, ты сравнил с листьями осоки, выгоревшей на солнце. Ты захотел плыть по течению, и гладкая поросль льнула к языку. Влага испарялась, источая запах позднего лета у пруда или ручья, а может, просто заброшенного водоема.

Ты сказал, что я благоволю пролиться в твои уста. Смешно! Но ты не замечаешь пафоса, потому что уже полон им, плывя по течению. Основательно исследуешь путь, оказавшийся длинным и лукавым в своих изгибах, прихотливой защищенности от посторонних глаз и рук.

Мы молчим, под влиянием влаги твой язык скользит и тянется туда, к входу и выходу, вратам рожденья. Я дышу глубоко и ровно, как полагается во время великого путешествия из одного мира в другой.

Но вот дыхание участилось, потому что ты нетерпеливо ищещь переправу. Поднимаешься мягким касанием, стремясь к вершине, чтобы обрушиться снова вниз, к руслу.

Не мешаю и не кричу, ведь я не дикарка. Я так благодарна за допущение к ритуалу! Понимаю, сейчас ты у ворот забытья, таинства из таинств, ты обретаешь себя. Родник близок, и ты вспоминаешь прошлое.

Весло аргонавта приноравливается к течению, плавно скользя от берега к берегу. И плоть становится вожделением, целью, которая уже не может ответить отказом, обнаруживая себя золотым блеском.

Мои руки перебирают пряжу на голове героя, в долине ручья. Я не издаю ни звука, не вижу, не слышу, не помню себя.

Но ощущаю единообразный ритм движения, как при нашей ходьбе, когда даль манила закатом. И картина домов, перспективы улиц, рыжих котят, твоей малиновой рубашки всплывает в обновленном сознании. Руки ласкают локоны, собирая их в шелковистый клубок. Он превращается в огненный шар, висящий над крышей.

Твой рот вбирает канавку ручья, и поцелуй отзывается болью, ожидаемой судорогой. Острие языка напоминает копьё, безжалостное, рвущее волокнистую ткань, чтобы пустить пучок света в глубину илистого дна.

Два рыжих котенка греются у подворотни, на канализационном люке. Я глажу их по шерстке, касаясь волос любимого.

**

Питер восторженно смотрел на шевелящийся рот Тани, потом спросил: "Как называется миниатюра?"

"Cunnilingus", - выдохнула она и покраснела. Питер вышел на балкон.

Вернувшись, он застал женщину раздетой на узком диване. Все произошло в страшной спешке. Питер боялся, что войдут сослуживцы, Таня не могла расслабиться.

Питер стоял на коленях перед обнаженным животом Тани и жалил ее длинным языком. Она поймала себя на мысли: все происходит, как в примерочной! Как и в тесной кабинке перед беспощадным свидетелем-зеркалом Таня была не довольна собой и своим выбором. В роли платья или шляпы выступал исполнительный Питер.

Не собираясь останавливаться на полпути, Таня легла на полу. Прикосновения холодных пальцев любовника были также неприятны, как и сцена на диване. Кроме того, Таня презирала мужчин с мозолями на коленях. Рыжеволосый Питер обладал на редкость нежной кожей и быстро натер себе ноги.

Потом Таня сидела у стола и пила кофе. Рыжие волосы Питера слабо блеснули в Танином воображении, и она опустила голову на руки, облокотившись.

"Ага! Вот я и поймал тебя! Забудь свои грезы, от них портится кожа локтей", - пошутил Питер, смазывая свои колени кремом.

Вечером Таня долго смотрела на себя в зеркало. Возможно, прагматик Питер прав: от постоянного трения возникают мозоли. Если прекратить мечтать об ощущении, к которому она так стремится, выкинуть из головы медузу фантазии, мозг станет яснее! И Таня увидит наконец саму себя?

Засыпая, она все же предалась мечтаниям и уснула успокоенная. Во сне видела Его, в малиновой рубашке, в вечернем городе, на пустынной улице, с двумя рыжими котятами. Таня чувствовала во рту горечь и сладость одновременно, а под руками тепло шерсти. И котята тоже лизали ее...

Утром, нанося макияж, вдруг обнаружила: душа прорвалась сквозь желеобразную серую массу. Солнце выглянуло из-за туч.
"Сегодня это произойдет", - сказала себе.