Крылья. Научиться летать

 Крылья. Научиться летать.

 Есть отношения, которые длятся годами, но на самом деле
 не существуют.
 фильм «Над облаками», реж. М. Антониони.

 


Глава I.

 Александрийский столб. Стоит Пабло в своей куртке а-ля герилья и ждет ее. У него большие очки, кисло-лимонные. Он ждет Арлекино. Арлекино – не он, а она. Почему его кто-то прозвал Пабло, он и сам забыл. Может, просто Пикассо написал его своей кистью? Но он этого не помнил.
 Мимо проходят две парочки. Смеются, глядя на Пабло. Какого черта он тут стоит в этих очках? Одна девушка, видать ей не хватает самовыражения, громко извергает из своего чрева губами липкими и накрашенными: «Убожество! Ты посмотри на него!».
 Детка проходит мимо, а он улыбается, прошептав: «Сама убожество!» и замазав жирной точкой ее сальные губы. Ну вот и Арлекино. Где была? Ждал, что появится из-под арки главного штаба. Но пришла с другой стороны. Так всегда и бывает. Улыбка. Опоздание не в счет, каждый имеет право, если оно есть.
- Пойдем!
- Пойдем!
- На крышу?
- Туда.
- Надо зайти за вином. По дороге зайдем.
- Хорошо.
 Вот и двор. Кажется, эта парадная. Пабло ведет за собой Арлекино. Нет. Выхода на крышу нет. Только на стене разложилось огромное лицо из обсыпавшейся зеленой краски. Арлекино постукивает своими сапожками, а глаза так и бегают, ищут выхода. Тревога ее направлена по всем сторонам, а вырваться хочется. Надо посмотреть другие парадные.
 Еще раз по лестнице вверх, потом вниз. Выхода нет. Но Пабло помнил, что где-то здесь есть выход на крышу, он где-то рядом. Обошли первый двор, второй. Нет. Вроде бы, там куда с самого начала поднимались… Даже надпись на стене напоминала ему об этом, ведь здесь он уже был, был в другое время, в другую эпоху, но был. Неужели все так поменялось, и все крыши закрыли на замки, и выходов больше нет? Нет, они должны быть.
 И как это должно было произойти, одна из дверей сама раскрылась, ведь кто хочет вверх, тому и двери не помеха. Она раскрылась, и они прошли, еще не зная, что это именно та лестница.
 Вот и чердак. Закрыто. Нет, подожди, замок сломан, надо кирпичи отодвинуть. Пабло отодвигает кирпичи, и они проходят внутрь. Большой и низкий чердак, а вон и выход на крышу. Пабло зовет Арлекино.
- Сюда!
- Иду.
 Садятся на подоконнике.
- А вино как открывать будешь?
- Открою. Ключом.
 Смотрят прямо на Исакий. Внизу и в стороны расположились другие крыши. С другой стороны виден Эрмитаж и Петропавловская крепость.
- Летать умеешь?
- Нет.
- Я вижу твои крылья. А говоришь, что не умеешь?!
- Научи.

 Учить? Чему он мог научить, если он сам только учился? Но ему это не мешало, а только вдохновляло. Летать? И зачем? Для него это было жизнью. Он звал ее в полет, как зовут отпить чаю. Ведь ничего не оставалось настолько желанного, как сам полет.
 Пабло помог Арлекино раскинуть ее прекрасные белые крылья. Они его ослепили, он словно бы впервые видел такую белизну, от которой у него в глазах потемнело, и сквозь мозаику граненой светотени он мог ощущать жгучее прикосновение ее крыла, которое касалось края его крыла, и покрывало его горячим потоком отчаяния. Пабло знал, что Арлекино принадлежит другому. Он вспомнил ее глаза, когда она говорила, что у нее есть кто-то, кто приютил ее сердце. И тут перед ним открылись два полных графина с островками неизверженной смеси лавы. И взгляд, пытающийся поймать что-то неуловимое в воздухе, по сторонам. Так ртом хватаешь воздух, когда кислород исчерпан, его не хватает, а рот машинально открывается и закрывается, пытаясь поймать последние молекулы кислорода. Теперь этот кислород обжигает крылья и заставляет их подниматься и опускаться, так костер, который пылал на крыше только разжигался.
 И волной, порывом их унесло в самый верх, потом несло по улицам города с неимоверной скоростью. И с каждой улицей было связано особые воспоминания. Здесь улыбка, там слеза, тут кровь, текущая по опухшим губам, здесь горечь расставания…
- Что ты видишь?
- Пабло, я вижу только воздух и этот свет. А ты?
- Я его тоже вижу. Я его всегда видел.
- Ты видишь, внизу горят пятна. Я почему-то знаю, что это люди.
- Я знаю, знаю. Ты сейчас их видишь такими, какие они есть.
- Какими?
- Без зла, без добра.

 Арлекино склонила голову на плечо Пабло и зарыдала.

- Что с тобой?
- Я всегда знала. Меня не хватает…
- Успокойся. Тебя едва хватает на себя, а ты хочешь, чтобы тебя на все хватало.

 Глава II.

 Пабло ждет ее. Пабло смотрел через свои первые очки, которые он почти не ощущал. Они еще были такими легкими! Обвораживающий взгляд охватывал его, по нему пробегала судорога от ее простого взгляда. Но она пока не появлялась. Пабло ждет, смотрит по сторонам. Стоят кислые монохромные люди, с тусклыми лицами серости и обыденности. Он же переходил с одной ноги на другую, пошагивая, и смотря в ту сторону, откуда должна появиться она. Шестая линия Васильевского острова. Он ее тут часто встречал и провожал домой.
 Она подходит своей обычной походной, улыбается, целует. Каждый раз, как в первый раз, каждый раз ожидание этого поцелуя. Глазки немного скошенные, смотрят зелеными огоньками из-под узких щелок. Эти угольки всегда рождали в Пабло уверенность в чем-то, что именно – он не знал, но знал, что если они рядом, то можно ими и время измерять, и мерить ими свою жизнь.
 В этой жизни есть люди, которые меняются, есть люди, которые почти не меняются, а есть те, для которых время – не больше опыта, само по себе оно не существует. И он верил, что есть вещи, над которыми время не властно. Он верил, и мерил время глазами, которые с каждым днем становились для него все роднее. Он мерил глазами, не потому, что они не менялись, а потому что он мог на них положиться, и это его вдохновляло, и успокаивало его тревогу. Он уже не мог без этих угольков, что без них останется? Пустота, полная пустых идей.
 И вот они вместе. Он смотрит на нее. Она трепетно улыбается. Эти руки. Они всегда вдохновляли его, они пахли красками мира, всей радугой цветов, бесконечных красок мироотражения. Взгляд всегда знал, даже если не знало сознание. Это чувство… Она ведь знала его лучше себя, а он знал ее. И для этого не нужно слов, они так банальны!
 Но кто-то сказал, что женщинам нужны слова, потому что ими живут. Но ничего глубже «люблю!» Пабло в себе не находил, потому что именно это выражение было настолько банальным, сплошным, что оно охватывало все недосказанные щелки. И это «Несказанное, синее, нежное», отражение неба на ее щеках, завораживало его.
- Знаешь, люди отучились наслаждаться пейзажами…
- Возможно, но не я. Они теряют себя на время, растрачивают…
- Посмотри туда. Смотри как красиво.
- Знаю.
 Краски смешивались в Пабло странным образом. Они не только были где-то там, но они доходили до него и проникали сквозь его кожу, впитывались в кровь, делая его причастным ко всему окружающему. Он не мог ей этого объяснить простыми словами, поэтому смотрел на нее и наслаждался каждой дугой ее глаз, каждым изгибом на ее нежном лице. Такое ощущение, что он изучал ее до малейших подробностей.
 Потом в его руках горячей лавой текло ее тело. Он таял в этой горячей смеси, он отдавался урагану, вихрю эмоций, который охватывал его. На расстоянии ее теплота обжигала его. И Пабло рисовал эскизы ее тела, помнил каждый из них, даже те, что разрывал в гневе, когда ему что-то не нравилось. Он переносил ее на пленку, и вкладывал в нее свою душу вперемешку с частицами ее души.
Ее рука опускается на шею Пабло, он чувствует теплоту, обжиг жеста. Улыбается. «Куда ты денешься с подводной лодки?». Он не забыл ее слова.

 Глава III.

 Нескончаемые арки. Черные очертания арок тянутся вперед с двух сторон. Четко геометрически тянутся до самого горизонта арки, а там желто-зелено-бирюзовая полоса, совершенно немыслимые оттенки. Никого нет. Тишина. Прохладный свежий утренний ветер бьет в лицо, растекается по косточкам. Никого нет. Стоит Пабло один посреди этой дороги. Пустота, такая пустота, что прямо вены лезут наружу, чтобы ухватить немного свежего ветерка. Доносится гул поезда, проезжающего постороннего. И Пабло стоит посередине. Он знает, что должна появиться она, но откуда и откуда он знает, он сам не знает. Пытается вспомнить, но безуспешно. Глаза бегают по сторонам, но никого нет. Справа. Слева. Впереди. Сзади. Нет. Откуда? Откуда будет слышен звук ее сандалий, шорох ее платья?
 Прямая походка, ноги идут по одной черте, словно нарисованной на асфальте. Взгляд прямой и оголяющий мысли. Подходит прямо к Пабло. Волосы ее падают на его плечи. И он плачет и плачет без конца.
 Поднимает голову, а ее нет. Ее и не было. Не было ее рук, ее глаз, ее волос. Только эта пустота, окружающая все вокруг. Бежевые арки двумя почти сходящимися линиями, темные очертания, уже ярко синяя полоса неба, и звук шагающих ног по пустому тротуару. Четкий звук шагов по асфальту, четкое отражение рук, их явственность, – все делало утро каким-то особенным, не таким как все. Дойдя до Невы, Пабло бросило в дрожь. Его уставшие руки, просунутые в карманы, дрожали от холода, но при этом, он был рад этой прохладе. Эта прохлада освежала его и давала надежду. Все угасало, когда горели яркие зеленые угольки, но и они были неполными без прохлады одинокого утра, когда только есть бесконечные арки и желто-зелено-синяя полоса на горизонте.


 Глава IV.

 Она смотрит Закат. Кто бы мог понять, что она чувствует в этот момент? Банальная красота? Сколько про это уже написано? Ее это не интересовало. Она красила этот закат своими красками. Туда добавляла белил, туда красного цвета, туда синего. Идет одна. Чертов Пабло! Он даже не знает, что она чувствует! Прищуривает глаза и раскрывает, словно пересматривая картину заново и заново. Все мешалось в голове. Даже слова обиженного Пабло смешивались с красками. Все было отражено в каких-то мазках. Его губы, твердившие что-то неясное, его хмурые брови. Сукин сын! Она же ведь…
 Какая уже разница?! А попытайся объяснить…
 Ноги идут к концу горизонта, грудь трется об полы куртки, соски стремятся вырваться, чтобы взлететь вместе с мыслями в неописуемые просторы. Пабло уже нет, нет его утра, нет его печали. Остались только глупые воспоминания о его глупой улыбке и печальных глазах. Черт бы побрал эти грустные глаза? Откуда они взялись? Они же ведь не были тем приятным цветом неба, который она любила больше темного цвета печали. Как пропасть манит, так и они манили ее вглубь своей печали.

 Глава V.

 Арлекино смотрит своими глазками полными понимания. Что ей нужно? Какого черта он тут делает? Такие глупые и симпатичные веснушки разбросаны по ее щекам. Глаза пытаются проникнуть под кожу, под мясо, чтобы вонзиться в костный мозг, чтобы током пройти по всем клеткам тела. Но, проникая, они пропадают в пучине пустоты, такой странной своей безнадежностью. Каждая надежда обламывается странно и забавно, ударяясь о щит структурированной души, такой бездушной, что готова играть образами и воображением.
- Научи летать!
- Зачем?
- Научи.

 Глава VI.

 Пабло сидит напротив ее окна и смотрит на закрытые шторы. Она там с кем-то. Когда он был там, на месте того, кто сейчас ласкает ее, целует ее губы, проводит руками по волосам. Она на него смотрит с нежностью и улыбается. Он ей варит по утрам кофе, приносит в постель, ложится с ней. Она ему отдается, словно ищет в нем спасения.
 Что произошло? Время? Неужели она теперь не любит Пабло, и три года вместе – всего лишь насмешка над временем? Пабло пришел сюда к ее дому, потому что не смог забыть ее. В каждом своем движении, действии он видел ее отражение. Просыпался и думал о ней, засыпал, пытаясь ее забыть. Искал глазами везде: в метро, в парке, на улицах, в кафе. Ждал ее, хотел случайно на нее наткнуться, услышать ее голос.
 Вот его разделяет несколько метров и закрытые шторы от нее. Но она не одна. Она даже не знает, что он там сидит и смотрит в пустые бардовые шторы, которыми он когда-то отделял мир красоты от остального мира, тоже красивого, но «зашторного».
 Он сидит на качели, раскачивается медленно, и смотрит, словно не видит ни штор, ни того, кто там за ними. Он чувствует только ветер, который проносится ударами по его лицу. Его бросает в стороны. Он падает с качели, переворачивается по полу, пытается встать, но ветер бьет его безжалостно. Удар за ударом рушатся на голову. В голове гудит. Чертов звук, надо вставать, а то его разнесет. Звенит в ушах от ледяного удара, раздваиваются окна. И теперь уже два окна смотрят с двух сторон на него. Эти чертовы шторы закрыли перед ним все. И он не может вырваться из-за ширм. Ветер его бросает, подносит вверх и швыряет на пол. А матушка Кибелла только подстилает ледяные осколки. Снег мешается с кровью. Изо рта течет кровь, а ветер разносит ее каплями по стенам.

 Она подошла к окну оттого, что ей захотелось выглянуть на улицу, посмотреть какая погода. Но она ничего не увидела, только большая капля застывшей крови на окне привлекла ее внимание. Но кровь уже свернулась и превратилась в коричневое пятно, поэтому она даже не поняла что это кровь. Только подумала, что надо вытереть это пятно, которое мешало смотреть, открыла окно и стерла его, выбросив тряпку на улицу.

Глава VII.

 Жизнь сама по себе не различает будущего от настоящего и прошлого. Все понятия времени плавно перетекают из одного состояния в другое, не теряя при этом главного – ритма жизни. иногда люди беседуют с прошлым, приводя его в настоящее. Такая игра образов помогает строить свое отношение к окружающему миру. Понятие изменчивости человека весьма относительно. Кто-то кому-то говорит, что он почти не изменился. Другому же говорят, что он очень изменился. Но все это слова, которые не могут отобразить никакой сути понимания тех или иных процессов в голове, в сердце человека. Что делать, если сердце зачерствело? Что делать, если его осушают?
 
 Пабло поднял голову и посмотрел на небо. «Почему мы так мало смотрим на него?». Кому в голову пришло вылить столько белил, чтобы оно так смотрелось? Эти розово-молочные тучи на ярко-бирюзовом небе. Все переливается. Дома тянутся вверх, но их держит земля, как всех людей.
- Научи меня летать!
- Зачем?
- Я никогда не летала.
- Знаешь, один раз взлетев, ты захочешь летать всегда.
- И что?
- Полюбить летать – это прекрасно. А еще лучше не любить ничего…
- Почему ты так говоришь?
- На самом деле, нет ничего прекрасней любви. Остается только летать. Потом крылья ломаются о крыши, и ты окровавленный падаешь вниз…
- Вниз?!
- Вверх вниз. Вниз не так, как привыкли мы думать, а наоборот. Для простого человека – это вверх. Но уже нет ни низа, ни верха, поэтому я могу говорить, что вниз или вверх – это не имеет значения.
- Научи!
 Пабло посмотрел на нее, улыбнулся своей улыбкой, в которой чувствовались понимание и жалость, надежда и нежность, сила и тревога. Потом он достал из кармана маленький рубиновый камешек, из которого поплыли в разные стороны очертания непонятных городов, смотрящих с разных сторон своей тишиной. Это были города, о которых все давно уже забыли. Они, поднявшись, унеслись в просторы космоса, сбросив с себя оковы притяжения.
 Арлекино почувствовала, как у нее растут крылья. Лопатки щекотало, было приятно. Карие бездонные глаза устремились в направлении нескончаемого неба. Крылья росли и росли, она их чувствовала, чувствовала их приятную тяжесть, их приятный свежий запах, похожий на розовое масло. Крылья чуть не перевесили ее, но она удержалась на ногах. Она взмахнула крыльями и радостно взлетела, будто бы знала всегда, как надо летать. Какое непонятное чувство – это чувство первого взлета!
- Эй! – крикнула она Пабло.
 Но, посмотрев вниз, она его не увидела. Потом она начала лихорадочно смотреть по сторонам: где Пабло? Вверху, внизу, по сторонам – его нигде не было.
 И вряд ли могла она понять, что Пабло теперь живет в ней, он стал ее крыльями, стал частью ее. Теперь он несет ее к морю, к той скале, на которой написано рунами: «Есть вещи, которые мы не можем понять лишь потому, что не привыкли их понимать».

Апрель 2005