Ирка и Ирина

Предисловие:
мне хотелось рассказать о любви, которая могла бы случиться со мной, но это не моя история. Мне хотелось рассказать также о людях, по-разному воспринявших эту любовь. О тех, кто был жесток и о тех, кто был сострадателен к этому редкому чувству. И в этих, сострадательных людях, вся наша надежда.

Ирка и Ирина

Ирка сидела под лестницей, прямо на цементном полу, прислонившись к батарее.
От выпитой, впервые в жизни, водки немного тошнило, стоило закрыть глаза, как начиналось головокружение. Вот уже несколько дней Ирка ждала Ирину Владимировну в подъезде ее дома. Но выйти навстречу ей Ирка не решалась. Для храбрости она и выпила немного водки, таясь от родителей. Сейчас она пожалела об этом. «Ну как же я такая ей покажусь»,- с мукой и страхом думала девочка. Хватит того, что Ирина Владимировна, последний раз, застав ее у дверей своей квартиры, спросила недоуменно:
 «Колоскова, Ира, ты ко мне?»
«Нет»,- быстро ответила Ирка, - я это, знакомого ищу, номер дома перепутала».
Обычная девчоночья любовь. Страх и смущение, мечты и надежды, а также отчаяние, неуверенность в себе. Только объект любви не мальчик, не юноша, не взрослый мужчина, а молодая женщина.
Ирка была самой обыкновенной девчонкой. Среднего роста. Самые обычные серые глаза, которые она всегда щурила, если ее обижали, или она была не уверена в себе, широкие, темные брови,. Единственным, по Иркиному мнению, красивым в ней были ее волосы. Они были и впрямь чудесные, густые, темно-пшеничного цвета. Стоило ее немного вспотеть, они заворачивались в кольца. Мать была недовольна, когда после пятого класса Ирка коротко подстриглась. До этого у нее были замечательные косы.
Семья у Ирки тоже была самая обычная. Отец работал водителем, мать медсестрой. Еще была старшая сестра Лена, которая училась в большом городе, и были двойняшки Саня и Ваня. Денег всегда не хватало, несмотря на то, что отец подрабатывал, как мог. Мать тоже часто работала сверхурочно. Все домашние дела ложились на Ирку. Приготовить, постирать, убрать в квартире, забрать братьев из детского садика. Пятилетние Саня и Ваня – белоголовые, голубоглазые, веселые, были отчаянные непоседы и шалуны. От них одних Ирка уставала больше, чем от всех своих домашних дел. Делать уроки Ирка не успевала. Трудные предметы: математика, физика, химия были запущены основательно. Порой, в бесплодной попытке решить сложную задачу, Ирка засиживалась глубоко за полночь. Толку от этого почти не было. Только плюс к усталости, она еще и не высыпалась, поэтому на уроках клевала носом, случалось, засыпала. Ирка постоянно подавала повод к насмешкам одноклассников. Когда ее вызывали к доске, она суетливо выбегала, одергивая форменную юбку, испуганно таращила глаза, переводила их с доски на учителя, с учителя на класс. Класс потешался. Стоило Ирке отвернуться к доске, а учителю наклониться над журналом, как в Ирку летел смачный ком жеваной бумаги. Ирка зазубривала все назубок и тараторила без остановок. Учителя из жалости ставили ей троечки-четверочки, за письменные троечки, за устные – четверочки.
Так, в нелепой суете, криках близнецов, кухонном чаде, надоедливых нотациях матери, проходила Иркина жизнь.
Самой собой Ирка становилась только в селе у бабушки. Родители «сплавляли» ее туда с Саней-Ваней, а сами уезжали с Ленкой на Азовское море, погостить у знакомых, отдохнуть.
Бабушка была доброй, строгой и справедливой одновременно. Бабушка была из «грамотных», работала в колхозе бухгалтером, а когда вышла на пенсию, читала книги.
Частенько ее видели в сельском автобусе, с авоськами книг. Ехала сдавать их в районную библиотеку. Вечером Иркой бабушкой усаживались на лавочку. Темнело, в воздухе стоял неповторимый аромат свежескошенного сена, хор лягушек и пение сверчков сливались в томительную дивную музыку. Низкие яркие звезды на черном небе сияли величественно и торжественно. Бабушка рассказывала о своей жизни, как во время войны и после ей было тяжело, но она вытянула четверых ребятишек, в том числе и Иркиного отца. Бабушка внушала Ирке, что никогда в жизни нельзя сдаваться, «перед судьбой не склоняй головы»,- заключала она.
Как было там хорошо. Полоть огород, подставляя спину жаркому близкому солнцу, потом бежать купаться на пруд и прыгать с вышки. Ирка поглядывала с крыши сарая за Санькой и Ванькой, играющих с дворняжкой Туманом, и читала книжки, которые специально для нее брала в библиотеке бабушка.
Ирка принялась вести дневник. Она хотела разобраться в своей жизни и понять свою жизнь. Там в городе, она трепыхалась на месте, ее засасывало какое-то болото. Для вязких повседневных огорчений, насмешек, к которым она привыкла, даже и слова то эти бабушкины не подходили «Перед судьбой не склоняй головы». Здесь она была совсем другим человеком. И таким, именно таким человеком: естественным, радующимся жизни, все подмечающим, далеко не робким, она хотела остаться навсегда. На всю свою жизнь.
«Джек Лондон»,- выводила в толстой тетради она, - мне нравится все, но больше всего рассказ «Конец сказки». У меня еще не было любви. Хотя нет, медсестра Владислава, она работает с мамой. Она такая красивая, я всегда теряюсь и глупею, когда она обращается ко мне. Я боюсь ее. Хотя она и красивая, но злая. Про это все знают. Я мечтаю о ней, но это глупые мечты. Разве можно любить злого человека?
Рассказ «Конец сказки» о том, что любовь остается и продолжается, даже когда любимая женщина предала тебя. Грант Линдей великодушен и благороден. Он – сильнее обстоятельств. Как бы мне хотелось стать такой, как Грант Линдей.
«Алексей Алексин,- тоже нравится почти все. Спасибо ему. Я увидела себя со стороны, в каждом его рассказе или повести я узнаю все-все: нашу школу, себя, наших учителей, соседей, вообще людей. Спасибо этому писателю. Благодаря ему я стала верить в себя. У Алексина и робкие, незаметные, некрасивые люди могут быть героями.
Самое лучшее у него, это рассказ «Домашний совет». И он тоже об измене, предательстве. А также о том, что человеку под силу справиться с этим.
С началом сентября вольная жизнь Ирки кончилась. Потом, когда ей уже было ужасно много лет, а именно двадцать пять, она всегда мысленно благодарила Бога за те каникулы, те книги, за тот год, такой счастливый для нее и такой горький. Ей в тот год исполнилось пятнадцать лет. Двадцать четвертого сентября, в воскресенье дома отмечали ее день рождения. Мать и отец все приготовили, пока она спала. Шикали на Саньку с Ванькой, «Пусть Ириша поспит». За праздничным столом, Ирка как будто увидела своих родителей заново. Такие принаряженные, торжественные, на лицах усталость и любовь. Странно, до этого она никогда не допускала мысли, что они ее любят.
Отец вышел из-за стола. Вернулся и протянул пакет, сказал: «Это тебе, Иришка, говорят очень хороший костюм». Ирка развернула пакет и ахнула. Таких вещей у нее никогда не было. Это был спортивный финский костюм, синий с белым. Его и на физкультуру то носить, было жаль. А обувь… Ирка поморщилась, старые кеды малы даже на босу ногу. В понедельник первым уроком была физкультура. Мать успокоила: «Ты пока туфли одень, белые закрытые, а во вторник я освобожусь с дежурства, и купим тебе новые кеды».
И вот понедельник. Высокая, чернявая, чем-то смахивающая на Владиславу, одноклассница Галина, первой подошла к Ирке, растерянно застывшей в раздевалке в своем великолепном костюме. У Галины был костюм «Адидас». И теперь их таких модно «прикинутых» стало двое. Девчонки в раздевалке замолчали. Галку и уважали и побаивались. Она легко и хорошо училась, никого и ничего не боялась, и только будучи в плохом настроении могла съязвить или обидеть. Раньше Галина Ирку не замечала. Никогда над ней не смеялась, но никогда с ней и не разговаривала. Просто не замечала.
Они минут пять молча смотрели в глаза друг другу. Может быть, Галя почувствовала, что перед ней уже другой человек. Тот, который больше не спустит насмешек. Может быть, она просто решила снизойти до Ирки. Чудеса дня рождения продолжались. Галя улыбнулась и вполне миролюбиво сказала: «Ну, Ирина, в таком костюме дефилировать на физре, даже жалко. Достойной одежде нужны достойные занятия. Давай к нам в секцию. Тем более, говорят, толкового физкультурника прислали. Прозвенел звонок. Вначале они не поняли, что вошедшая в зал девушка и была тем самым «толковым физкультурником». Девушка была невысокого роста, стройная. Она была одета в синий шерстяной спортивный костюм с белыми буквами СССР на груди. Она направлялась к ним с самым решительным видом. Затихли даже мальчишки. Пока она дошла до них, они уже построились в шеренгу. Тридцать две пары глаза устремились на нее. «Кто ты? Какая ты? До тебя был классный парень, все в школе только и говорили о Спартакиадах, которые он проводил, о секциях, разрядах. А ты, ты сможешь ли нам его заменить?»
 «Меня зовут Ирина Владимировна,- начала она звонким от волнения голосом. Я – ваш новый учитель физкультуры. Сразу скажу, что предмет свой второстепенным не считаю. Буду строго спрашивать. И, она почему-то остановила глаза на Ирке, и…помогать, подтягивать тех, кому он будет не даваться в силу каких-то объективных причин».
«Не потерплю опозданий, прогулов по неуважительным причинам, также не потерплю лень».
«Теперь будем знакомиться с Вами, она открыла журнал и стала проводить перекличку».
Ирка подумала: «Ох, и нелегко мне с ней будет».
«Колоскова»,- Ирка задумалась и не заметила, как Ирина Владимировна подошла к ней. Ирка взглянула ей в лицо, лицо было серьезное, а глаза были чудные, глаза смеялись и пытались утаить смех и радость, и еще они были красивыми, темно-серыми с глубокой синевой, окаймленные черными пушистыми ресницами.
«Да,- тихо ответила Ирка.
«Я попрошу тебя, (пауза), постарайся к следующему уроку приобрести спортивную обувь. В этих туфлях ты можешь поскользнуться и получить травму. А сейчас ты свободна».
Ирка почувствовала, как загорелось все ее лицо, как навернулись слезы, она поскорее выбежала из зала. Она плакала в туалете, сама не зная почему. Ее не обидели, но как-то…все было не так. «А надо как?»,- спрашивала она себя. И понимала, что именно перед этой строгой и смеющейся девушкой она и хотела быть Грантом Линдеем.
Это желание было так ново, и осознание этого желания было так удивительно, что слезы высохли сами собой. На уроках Ирка внимательно слушала объяснения учителей. И это тоже было непривычно, и не только для нее. Даже математичка (а в математике Ирка особенно «плавала») пару раз удивленно посмотрела в ее сторону.
Домой Ирка шла медленно, задумчиво подкидывая туфлями листья. Ее догнала Галя. «Не тушуйся,- сказала она, будут секции баскетбола, волейбола, легкой атлетики. И, вообще, она – мировая девчонка». «Кто?- переспросила Ирка». «Ну как кто, наша новая, Ирина».
«Галя, а почему ты ее называешь девчонкой?»
Галя фыркнула, потом сказала: «Ей же только двадцать четыре года, и, потом, она не замужем». «Странно, конечно, продолжила Галя,- красивая, молодая, умная, но в жизни всякое бывает. Я вот, например, тоже очень долго замуж не буду выходить. Буду ждать своего человека. Ну все, я догнала тебя сказать о секции, в среду после уроков баскетбольная, в четверг легкоатлетическая»
«Спасибо, Галя, - от души поблагодарила Ирка.
«Не за что. Ты становишься молодцом, только не сдавайся больше», Галя пронзительно глянула Ирке в глаза и, резко повернувшись, ушла.
Лежа в постели, прислушиваясь к голосам поздно ужинавших отца и матери, к возне братьев, Ирка все вспоминала и вспоминала, как она вошла в зал, как стояла около нее. И ведь можно будет видеть ее не только на уроках, но и на на занятиях в спортивных секциях.
И все пошло хорошо и счастливо. Вся жизнь. Вы скажите мне, автору, что так не бывает. Бывает. Поверьте – бывает. Любовь меняет человека. Любовь написана на его лице огромными буквами. И ее невозможно, да и не нужно скрывать.
Ирка провела свой собственный «личный совет». Результатом этого совета стали твердые четверки по математике и физике, неизменные пятерки по химии и общей биологии и литературе.
Ирка знала, кем она хочет быть. Грантом Линдеем. А Грант Линдей был хороший хирург. Итогом следующего «личного совета» стали купленные на сэкономленные от завтраков деньги гантели. С ними по комплексу для юношей из «Физкультуры и спорта» Ирка занималась утром и вечером.
В секцию стала ходить легкоатлетическую. Прошла осень, прошла зима. в конце зимы, Ирке удалось прыгнуть в длину за четыре с половиной метра и пробежать стометровку за четырнадцать с половиной секунд. Ирка подошла к Ирине Владимировне, та держала секундомер и переводила радостный взгляд с него на Ирку. Тогда Ирка стояла у дома Ирины Владимировны первый раз. Топталась под окнами, от долгого топтания ей пришла в голову потрясающая мысль. Когда окна во всем доме погасли, Ирка отправилась на находящуюся неподалеку стройку. Сначала она протоптала дорожки для огромных букв. Потом выложила эти дорожки кирпичами. Домой она пришла вся у кирпичной пыли в третьем часу ночи. Отец накричал на нее, мать, ее, такую взрослую протянула несколько раз ремнем, но ей не было больно. Она долго не спала.
Утром Ирина Владимировна распахнула шторы и увидела на белом снегу огромные, выложенные оранжевыми кирпичами, буквы ЛЮБЛЮ и вереницу протоптанных дорожек около них. Ирина прижалась лбом к стеклу и так стояла долго, не замечая времени.
Три раза в неделю Ирка видела Ирину, слышала ее голос, отвечала ей. А однажды, однажды она просто обмерла от счастья. На уроке разучивали сложный прыжок через коня. Гимнастику Ирка не любила и боялась. Она долго пряталась за чужими спинами, пока Ирина Владимировна, стоявшая возле коня, в нетерпении не крикнула: «Ира, Колоскова, прыгай же, наконец». «Надо ведь хотя бы попробовать!». Ирка разбежалась, сильно оттолкнулась, но, каким то чудом тормознула и отлетела от торца коня.
Это был позор. Послышались откровенные шуточки, насмешки. Ирина Владимировна подошла к быстро вскочившей Ирке. Ирка смотрела в пол, лицо ее пламенело. «Ничего,- услышала она спокойный голос, попробуем еще раз после уроков». Зал был пуст. Ирина Владимировна сидела на скамейке, держала в руках какой-то конверт и, устремив глаза в зарешеченные высокие окна, о чем-то думала. Она даже не сразу услышала Иркино покашливание. И первый раз она взглянула на Ирку с грустью и неуловимым оттенком боли на лице. Кроме того, она была бледна.
Иркино сердце рванулось. Почему-то вся ее злость устремилась на злополучного коня. В эту секунду Ирка готова была прыгнуть не только через коня, но и через высоченный школьный забор. Как это выразить Ирка не знала. Она только тихо сказала: «Вы, наверное, из-за меня не успели пообедать». Ирина Владимировна прикусила губу.
«Нет, Ира, не из-за тебя, я и есть-то, совсем не хочу. Пойдем. Я буду страховать тебя, ты не ударишься, не разобьешься, тебе только надо решиться».
«Это Вы из-за меня расстроились?», упавшим голосом почти прошептала Ирка.
«Нет. Ну, то есть, немного огорчилась за тебя, но ведь ты справишься».
Окрыленная Ирка летела к злополучному снаряду, как ветер, пролетая над конем, она успела оттолкнуться руками, но слишком сильно. Наверняка она бы не устояла на ногах, если бы Ирина Владимировна не подхватила ее. Подхватила и секунду удерживала.
В эту секунду можно было вместить вечность. Ирка чувствовала теплоту ее плеч упругость груди, чувствовала, как ловко и сильно сомкнулись у нее за спиной кисти рук.
И еще они почти соприкоснулись лицами. Ирка замерла как пойманный зверек, не выказывая никакого желания крепко стоять на ногах, глаза ее были закрыты.
Наступила весна. Весна – удивительная радость сама по себе. Прибавляется день, как будто продляется жизнь. Небо становится синее и высокое-высокое. Начинают петь птицы. Да, разве есть человек, чья бы душа не откликалась на зов весны. Иркины «личные советы» продолжались. Следствием этого стали упорные занятия аутотренингом, пробежки по утрам и кроссы в выходные дни. В школе над ней уже никто не смеялся, повода не было. Бывшая недотепа, Ирка вдруг обнаружила упрямый неуступчивый характер, первый же из бывших насмешников ощутил на себе и стальные Иркины мышцы, когда на потеху всему классу был поднят за шиворот над партой.
Однажды утром Ирка решила попробовать бегать в парке, хотя до парка было далеко. Она увидела одинокую фигурку в знакомом синем шерстяном костюме. «Ирина Владимировна, здравствуйте», - задыхаясь сказала она. «Ира!,- воскликнула Ирина,- вот молодец, тоже бегаешь».
Потом они постояли вместе. Ирина Владимировна положила руку Ирке на плечо и, глядя радостно ей в глаза, сказала: «Как замечательно жить на свете. И как подумаешь, сколько еще впереди. Жизнь всегда приберегает для тебя что-то новое. И обязательно удивит, и обязательно утешит, всему свой час».
Впрочем, последние слова Ирина говорила уже не Ирке, а самой себе, в ответ на какие-то свои потаенные переживания и ожидания.
Ирка перестала спать по ночам и похудела. Любовь требовала выхода. Ей хотелось подойти к Ирине Владимировне, обнять ее и долго-долго говорить с ней о ее жизни, ведь Ирина Владимировна не только спортсменка, она интересный, много знающий и, вероятно, много переживший человек. Ей хотелось чем-то помочь ей, лишний раз чем-нибудь порадовать ее.
Вначале, Ирка собиралась о своей любви молчать. Но молчать уже было невозможно. Ирина Владимировна сама все прочитала в ее глазах. Ирка посещала все три спортивные секции, которые вела Ирина. Провожала иногда физкультурницу до дома. И вот, дошла до того, что стала дежурить в ее доме под лестницей и ждать, сама не зная чего.
При этом ее любовь, перешедшая все границы разумного, готова была в страхе сжаться от строгости, гнева, отпора, которого она бессознательно всегда ждала.
Наконец, Ирка услышала знакомые шаги. Она вышла из-за своего укрытия.
И, преградив учительнице путь, сказала с отчаянием человека, бросающегося вниз с высоченной скалы, «Ирина Владимировна, я люблю Вас». Тишина, казалось, никогда не кончится. Ирка так и не осмелилась взглянуть в лицо Ирине. Наконец она услышала тихий голос: «Я никогда не ожидала именно от тебя, что ты придешь ко мне в таком виде. Однако, поговорить нам, действительно, нужно. Приходи ко мне завтра в это же время».
Вы знаете, дорогой читатель, что означает крылатое выражение (простите за каламбур) «На крыльях любви»? Оно означает то, что человек бежит и летит над землей одновременно. И что бывает это редко, у многих людей только один раз в жизни.
Ирка чувствовала себя, как приговоренный к казни человек, которому в последние секунды приговор отменили и освободили из-под стражи. «Она! Меня! Пригласила к себе!»,- только это билось и звучало на разные лады в ее голове. Первый раз за долгое время Ирка заснула счастливым спокойным сном.
Ирина Владимировна встретила ее у дверей, сказала дежурные слова: «Проходи, раздевайся. Будешь чаю?».
Ирка посмотрела ей в лицо. Ирина взгляд не отвела. В глазах ее были и горечь и досада. Она начала говорить. И говорила долго. Это было то, о чем так мечтала Ирка. Мечта сбылась, но неправильно. Это был вынужденный разговор человека, поставленного в условия, когда по-другому он не может поступить, или не знает, как поступить. И сидели они, не обнявшись, а далеко друг от друга, по разные стороны стола.
«Ира, я давно все поняла, но ожидала, что это…пройдет у тебя, что ли. Ну, сколько мальчиков, да и девочек, частенько, влюбляются в своих учителей. Тебе надо забыть эту любовь, так будет лучше и для тебя и для меня. Допустим, я тебя понимаю, но люди твою любовь не поймут. Люди часто жестоки, не отдавая себе отчета в своей жестокости, не думают, что отмерить, то есть судить надо «семь раз», а резать. В этот момент Ирина сглотнула и повторила, - а резать по живому, может и вообще не нужно. Одним словом, забудь об этом чувстве. По крайней мере, я прошу тебя никак не проявлять его на людях.»
После этих слов у Ирки стало черно в глазах, она хотела прокричать из самого сердца, что у нее отнимают то, что дороже жизни, что также важно и прекрасно, как сама жизнь. Она только вышла из-за стола, упала на колени и, обхватив колени Ирины, рыдала громко и безутешно, она сжимала кулаки и била ими о пол, она тряслась и не могла остановиться.
«Ира! Да, Ира же!»-, прокричала Ирина.
«Разве мне,- кричала Ирина,- мне не хотелось, упасть в пыль на глазах у десятков людей и также обнимать ее ноги. Я сама..сама, - сказала Ирина в несколько приемов, задыхаясь от слез, и, закрывая лицо руками, я сама не знаю, как живу до сих пор, как я ожила после всего, что было со мной.
Потом они, обе притихшие, сидели рядышком на кровати Ирины. И Ирина, обняв Ирку за плечи, сказала тихо: «Ира, я ничего не смогу тебе дать. Я утратила способность любить». «Что с тобой случилось Ирина?». Так они сравнялись в возрасте. Не было больше отчества в разговоре один на один, и вежливое, но прохладное обращение «Вы», заменило так роднящее и так обижающее порой обращение «ты». Вот какую историю услышала Ирка.
Две юные, подающие надежды, спортсменки встретились на республиканских сборах. Они занимались одним видом спорта – бегом. И в беге они были в одном виде –спринте. Они познакомились и подружились. Обе они отличались высоким интеллектом, любознательностью, веселым нравом. После сборов писали друг другу длинные письма. Письма летели из Воронежа в Москву, письма Ирины. И из Москвы в Воронеж, письма Кристины. Они стали приезжать друг к другу так часто, как это только было возможно. А потом Ирина почувствовала, что радуется Кристине не только, как подруге. Это новое чувство было странным и пугающим. Ирина отдавала себе отчет, что ей хочется смотреть на Кристину без конца, мучительно хочется дотрагиваться до нее и испытывать ее прикосновения. Она осознавала и то, что иногда стесняется Кристины. Некоторое время Ирина боролась с собой. Говорила сама себе, что влюбленность (а пришлось признаться таки, что чувство это – влюбленность) может быть сначала и к человеку своего пола. Но шло время, а юноши были для Ирины только товарищами. Она не испытывала трепета, когда разговаривала с кем-либо из них. Однажды Ирина вместе с несколькими мальчиками и девочками из ее класса отправились на дачу к новичку, пришедшему учиться к ним в самом начале десятого класса. Новичка звали Олег, его отец работал в горкоме партии. Олег включил видеомагнитофон, которого доселе никто не видел. Фильм назывался «Эммануэль». Фильм потряс Ирину. За какой-то час она узнала о чувственности, эротике столько, сколько женщины старшего поколения не узнали и за всю свою жизнь. Этот фильм снял тяжесть с души Ирины. Она приняла свою влюбленность. Она поняла, что общество не имеет права посягать на свободу выбора человека в таком сложном чувстве, как любовь. Что же касается Кристины, то та, в тот же вечер, когда Ирина, бледнея и краснея, рассказала ей о своем чувстве, без лишних слов обняла ее и стала целовать. Потом они проговорили до утра. Кристине тоже нравились женщины, она влюблялась в воспитательниц в детском саду, в одноклассниц. В отличие от Ирины, Кристина без мучений приняла свою особенность. У нее был даже небольшой опыт. Кристина за три года знакомства привязалась к Ирине, было и влечение. Влечение Кристина скрывала до поры до времени (не хотела пугать Ирину). Ну а теперь…Теперь, приезжая друг к другу, они ложились спать вместе, в одну постель. Они не задавались вопросом, правомерен ли секс между женщинами. Для них он был продолжением любви, ее неотъемлемой частью. Все складывалось само собой, гармонично. А гармония не порождает вопросов, потому что эти вопросы бессмысленны и никчемны. Однако, если родители Кристины, вымуштрованные своей сумасбродной дочкой, никогда не решались без стука войти в ее комнату и закрывали на все глаза, то мать Ирины, вырастившая ее одна, без мужа, повела себя очень жестко. Разговор был короткий и безжалостный: «Итак, или с этой твоей распущенностью будет покончено раз и навсегда, или ты мне не дочь. Можешь жить со мной в одной комнате, но называй меня по имени отчеству, я тебе больше на мать.». Бестолку, проплакав всю ночь, Ирина собралась и уехала в Москву. Кристина обняла ее при встрече и утешала, как могла. И заботилась о ней так трогательно, что Ирина иногда просто плакала, но уже от счастья. Кто сидел днем и ночью с Ириной, когда она болела воспалением легких? Кристина. Кто съездил в Воронеж, прихватив в качестве тяжелой артиллерии своих родителей? Кристина. И после этого Ирина стала регулярно получать от матери суховатые сдержанные письма. Они вместе тренировались и выступали, вместе учились в одном институте. Они сроднились душой и телом, как один человек. Их развел только большой спорт. Ирина получила травму, сильнейший разрыв связок, лежала в ЦИТО (центральный институт травматологии и ортопедии), Кристина забегала к ней и подбадривала: «Мы еще с тобой медали возьмем на Европе». Однако, на чемпионат Европы поехала одна Кристина, Ирина смотрела ее полуфинальный и финальный забег по телевизору, чуть-чуть Кристине не хватило сил до золотой медали. Ирина радовалась за нее, а сама ходила с палочкой. Жизнь все же показала им, что она у них не одна на двоих, а у каждой своя.
Ирина понимала, что в большой спорт она уже не сможет вернуться. А, если попробует, то с равными шансами может, как войти в сборную страны, так и остаться хромой на всю жизнь. Врачи никаких гарантий не давали. Выбор был за ней.
И он нелегко дался ей. Как мастер спорта, она могла идти работать тренером в детско-юношескую спортивную школу. Но она не хотела, чтобы спорт стал для детей тяжелой работой, не хотела, чтобы струны их нервов напрягались до отказа на соревнованиях. Одним словом, она не хотела для своих учеников своей судьбы. Она мечтала, чтобы ее ученики охватывали понемногу все виды спорта, и чтобы занимались они спортом только тогда, когда тело их и душа требовали движения, она хотела, чтобы спорт радовал их. Поэтому она решила стать обычным учителем физкультуры.
Ирина заканчивала пятый курс. Кристина почти не жила дома. В основном она тренировалась на подмосковной спортивной базе легкоатлетов. Несколько раз она выезжала за границу, выступала на предолимпийской неделе. Она была одной из главных претенденток на золотую медаль. Впервые за последние годы Ирина и Кристина почти не видели друг друга. Ирина улыбалась при встречах, делала вид, что все хорошо. А хорошо уже не было. Кристина отдалялась и уходила. Отдалялась даже когда сидела за одним столом с ней или ложилась рядом, чтобы ненадолго отдохнуть. Это нельзя было ни определить, ни выразить словами, поэтому Ирина не знала, что делать. Она надеялась: «Вот кончится эта Олимпиада, Кристина отдохнет и все будет по-прежнему».
И грянули фанфары Олимпийских Игр. И Кристина, первая среди спортсменок Советского Союза стала олимпийской чемпионкой сразу на двух спринтерских дистанциях: сто и двести метров. В эти три жарких долгих дня, оставшихся до закрытия Игр дня на нее обрушилась немыслимая лавина славы. Ирина могла видеть ее по телевизору постоянно. Она смотрела. Она восхищалась и гордилась. Да разве с этой девушкой, которая теперь навсегда останется в истории спорта, они разговаривали, шутили, дурачились. барахтаясь в сугробе зимой и в осенних листьях осенью, не это ли горячее, сильное, гибкое тело, которое она знала, как свое собственное, оказалось самым мощным и быстрым. Не только соперницы не устояли перед ее рывком. Само время, обычно неумолимое, покорилось ей. Мировой рекорд был улучшен на одну десятую секунды. А потом Ирина увидела в коротком репортаже из советского пресс-центра Кристину, стоявшую в обнимку с гимнасткой, тоже олимпийской чемпионкой. Ирина встречала Кристину в аэропорту. Кристина подошла к ней вместе с той девушкой, гимнасткой. Представила ее ошеломленной Ирине, при этом лицо Кристины выражало твердую решимость, временами, сменявшуюся полной непроницаемостью.
Ирина поняла, что это - конец. Слишком хорошо она знала свою любимую. Характер любимой теперь знал весь мир. Знал, что бывает, когда Кристина чего-нибудь очень хочет. Именно в эти секунды Ирине хотелось опуститься на колени, упасть на пол, обхватить ее и не отпускать. Плакать и умолять, напоминать и уговаривать.
Она не помнила, как приехала домой. Это был дом Кристины. И это был ее дом. Был… Ирина побросала вещи в чемодан. Она выбрала распределение в далекий южный степной городок.
«Ира,- спросила Ирка,- ты ее любишь до сих пор?»
«До сих пор»,- эхом ответила Ирина.
«А как же она?»
«Она прислала мне одно письмо, звала назад»
«Почему же ты не поехала?»
«Потому что я не смогу пережить эту боль второй раз»
«Ты больше ей не веришь?»
«Я, Ирочка, верю только в то, что счастье, как и жизнь, дается человеку только один раз»
Ирке казалось, что после их объяснения что-то изменится, не может, не должно не измениться. Однако, все продолжалось по-старому. Или даже нет, хуже, чем по-старому. Ирина Владимировна больше не улыбалась ей, совсем. Для Ирки это стало ударом. Она перестала ходить на физкультуру, перестала посещать спортивные секции. Она, что называется, опустила руки. Уроки не готовила. Равнодушно смотрела на двойки, которые ей ставили.
Ирина Владимировна видела, что Ирка перестала ходить на ее занятия. Неделя подходила к концу. В пятницу обеспокоенная Ирина подошла к классному руководителю Ирки Розе Африкановне Сепыгиной. Роза Африкановна была своеобразной женщиной. Одевалась она крайне небрежно, справедливо полагая, что суть человека не в одежде. Дисциплина у нее не было никакой, несмотря на ее грозные возгласы «Так!» и «Итак!» Над ее отчеством подтрунивали. И, все же, несмотря на некоторую бестолковость, человеком она была неплохим и детей любила.
«Роза Африкановна,- сдерживая волнение, спросила Ирина, - «что с Ирой Колосковой?»
«А что с ней?»,- повторила Сепыгина, глянув на Ирину снизу вверх из-под очков.
«Она не ходит на мои занятия».
«Ирина Владимировна, а что с Вами, ведь Вы обычно сразу выясняете причину отсутствия учеников на Ваших уроках?»
Ирина опустила глаза. Минуту Роза Африкановна испытующе смотрела на девушку. Потом задумчиво сказала: «Ира стала хуже учиться, причем резко хуже. Понимаете, она сидит отрешенная и потерянная. Я не знаю, в чем дело. Теперь вот выясняется, что Ваши уроки она и вовсе игнорирует. Я вызову в школу родителей. Они у нее строгие, пусть разберутся. Или мы будем разбираться, что там такое случилось в семье».
«Роза Африкановна, пожалуйста, - расстроено сказала Ирина, - не вызывайте пока родителей Иры, я сама с ней поговорю».
«А Вы, Ирина Владимировна, знаете, что с девочкой? И в чем же дело, что за тайны?»
Ирина умоляюще взглянула на пожилую учительницу и сказала: «Я Вас очень прошу, позвольте мне попробовать».
«Хорошо»,- после некоторого раздумья ответила Сепыгина.
Вечером этого же дня Ирина Владимировна уже звонила в квартиру к Колосковым.
Ей открыл отец Ирины. Это был невысокий крепкий мужчина с загорелым лицом, иссеченным ранними морщинми. «Вы к Ире?- он удивился, - по какому же предмету Вы?
По физкультуре? А что у нее, собственно, с физкультурой? Она тут недавно несколько грамот приносила, сказала с городских соревнований».
Ирина почувствовала, что попала в неловкое положение, она терялась, не зная, как выкрутиться.
«А как Ваше имя отчество»,- спросила она, и из вежливости, и, чтобы потянуть время.
«Владимир Павлович»,- ответил Иркин отец немного насмешливо, - а Вас, смею спросить, как величать?»
«Ирина Владимировна».
«Ну, вот, Вы с Иркой выходит, полные тезки».
«Да»,- огорченно опустила голову Ирина.
«Конечно, поговорите, - пристально глянул на Ирину Иркин отец. Вы проходите, она там у себя, уроки, что ли делает».
Ирина постучала и, не дожидаясь ответа, распахнула дверь. Ирка, лежавшая на кровати, сразу поднялась, отошла от кровати и вжалась в стену. С первого взгляда на ее лицо, Ирина поняла, что девочка плакала и долго. Сердце у Ирины кольнуло болью.
«Это я,- вдруг с отчетливой горькой ясностью осознала Ирина,- я мучаю ее. Мучаю, но что я могу сделать? Что? Будь она взрослой, можно было бы найти слова, доводы. А так…Ребенок с непосильной ношей. Могу ли я помочь. Ну, разве что, мелькнула мысль, разве что…»
«Ира,- начала Ирина тихо,- ну что же ты все сидишь в комнате, на улице хорошо так. Я вот зашла за тобой, пригласить тебя погулять».
«Вы - меня?- дрогнувшим голосом спросила Ирка, Вы, правда, только ради этого пришли?»
«Да, Ира,- грустно ответила Ирина, - я беспокоилась».
Ирка еще какие-то минуты глядела нерешительно. Потом надела куртку и прошла мимо Ирины, нарочито сторонясь ее и избегая соприкосновений.
Когда они вышли в коридор, их встретила обеспокоенная мать Ирки.
«Вот, отец сказал, - начала она, комкая полотенце, - что у Иры в школе что-то не так?» «Вы уж будьте так добры, расскажите нам».
«Ира просто устала,- ответила Ирина, ей гулять больше нужно, переутомилась, силы не рассчитала».
«Ну-ну,- недоверчиво протянула мать,- что же, Вам учителям виднее, идите, погуляйте».
На улице Ирина взяла Ирку под руку, но та руку напрягла, пытаясь освободиться, Ирина почувствовала твердые, как камень мышцы. Удивилась, усмехнулась про себя, но тут же Ирку отпустила.
«Почему Вы молчите?»,- вдруг напряженно спросила Ирка.
«Устала, я Ира»,- как можно беззаботнее постаралась ответить Ирина,- сама знаешь, какой в спортзале гвалт стоит весь день.
«Знаю,- кивнула Ирка, а куда мы идем?»
Ирина посерьезнела, ответила: «Ко мне».
Ирка снова напряглась, но ничего не сказала. Молча, она поднималась по лестнице, молча вошла в квартиру. Ирина поставила сумку, сняла плащ. «Раздевайся, Ира», - сказала она. Ирка медленно стащила куртку. Она не успела ее повесить, только держала в руках, когда Ирина обняла ее, привлекла к себе и стала целовать в губы, в щеки, в подбородок. Ирина гладила ее волосы, плечи, немного отстраняла от себя и вновь привлекала, шептала, в самое ухо Ирке, касаясь его губами, ласковые слова. Куртка выпала из Иркиных рук. Потом они вошли в комнату. Ирина подошла к окну, задернула шторы.
Разложила диван, застелила его бельем. Разделась, то есть буквально сняла с себя все. Потом, обнаженная села на диван и взглянула на Ирку. Ирка смотрела на нее во все глаза и молчала. Тогда Ирина встала, подошла к ней и вновь обняла ее. Иркино сердце часто-часто забилось. «Ира,- сказала Ирина устало,- ты ведь хотела этого, ты мечтала об этом. Я знаю, о чем мечтает влюбленный человек. В том числе и об этом тоже. И в этом нет ничего такого, чего нужно стыдиться или бояться». Иркины руки осторожно легли на талию Ирины, потом скользнули по обнаженной спине. Теплые ладони, легко скользя, несли с собой и тепло и ласку. «Ну, - сказала Ирина, смелей». Дальше Ирке казалось, что все происходит не с ней, вернее, наверное, все-таки с ней, но она словно видела себя со стороны. Но, даже пребывая в этом жарком блаженном мареве, наслаждаясь ласками Ирины, радуясь им, целуя и лаская ее в ответ, Ирка мучилась одной мыслью. «Ира,- сказала она Ирине,- немного робея, я читала то ли у Мопассана, то ли у Цвейга, как молодой парень проиграл все в карты и хотел уже покончить с собой, когда одна женщина…, тут Ирка помялась, ну ты понимаешь, она отдалась ему и так спасла его. Я не хочу сказать, что со мной было до такой степени плохо, но ты…ты пожертвовала собою ради меня. Ирка говорила так, и она чувствовала именно так. Она чувствовала боль за Ирину. Боль за то, что любимой женщине пришлось делать то, отчего она, может быть, и не была в восторге, только ради того, чтобы вытащить ее, Ирку». «Да нет, Ира,- ответила Ирина, тебе не надо упрекать себя ни в чем, не надо считать себя виноватой. У меня, в моей жизни сейчас, ты – единственный любящий меня человек, человек, которому не все равно, плачу я или смеюсь, человек, который думает обо мне постоянно. Сначала у меня была мама. Потом была Кристина. Потом я потеряла Кристину и осталась совсем одна. Одна, потому что она заменяла мне всех. Именно тогда я почувствовала, как ушла от меня моя молодость. Больше не было в моей жизни ни боли, ни радости, ничего. Даже пустоты не было. Мне казалось, я больше никого не смогу полюбить. А теперь я думаю, что смогла бы, наверное, не сразу, но смогла бы. И только об одном я сейчас жалею, о том, что ты намного младше меня. Если бы тебе было хотя бы восемнадцать лет».
Утешенная Ирка стала говорить какие-то благодарные слова, но слова путались, и глаза Иркины закрывались (сказались бессонные ночи и нервное напряжение). Ирина сказала: «Ну, засыпай…». Ирина приподнялась на локте и стала смотреть на спящую Ирку, так трогательно было это юное лицо, прямой нос, сдвинутые темные брови, пухлые губы, русая, свернувшаяся в колечки, челка. Ирина протянула руку и стала гладить и расправлять эти колечки. Она испытывала нежность к Ирке, и понимала, как незащищены они обе.
Ирина действительно была одинока, после ухода Кристины. Она не хотела никаких отношений ни с кем. Особенно ее раздражали мужчины. Ирина была красивой всегда, кроме того, ее мягкость и деликатность притягивали, они делали ее особенно женственной. Раньше со всеми молодыми людьми и мужчинами разбиралась Кристина. Ирина не знала, что она им говорила, но они сразу прекращали всяческие поползновения к ухаживаниям. В Н-ске, городе, в который распределили Ирину, молодые люди работали водителями, строителями, рабочими депо и электромеханического завода. Они останавливали ее на улицах и в магазине, говорили грубоватые комплименты, пытались взять за руку. Выслушав ее вежливый, но твердыйотказ в ответ на любые их предложения, они злились, начинали говорить пошлости, пытались высмеять ее. От таких случайных встреч и стычек, у Ирины оставалась боль, обида, горечь. Учительский коллектив был обычный: женщины, все замужние, семейные. Всем им осточертенело говорить об успеваемости, они без конца обсуждали свои семейные дела. Сначала они попытались вовлекать в свои обсуждения Ирину, и это было еще полбеды. Настоящая беда началась, когда они всерьез задались целью сосватать ей кого-нибудь и стали одолевать разговорами о кандидатах, пытались вызвать ее на откровенный разговор. Дома Ирина иногда плакала от безысходности, а на работе она стала молчать. Коллеги, то есть основная масса, посчитали ее гордячкой и ощутимая стена холодности, чуть ли не бойкота окружила ее. Ирина отсиживалась в своей маленькой комнатке при спортзале, называемой тренерской. Только работа утешала ее. Она любила физкультуру и спорт, много знала, могла увлечь своими уроками. Особенно она любила малышей начальной школы. Со старшими классами возникали проблемы. Старшие мальчики поглядывали на Ирину, но, наверное, (и слава Богу), никто из них не влюбился в нее так насмерть, как Ирка.
После первого объяснения с Иркой, Ирине хотелось бежать от этой любви, но, увидев бледное, заплаканное лицо девочки, Ирина поняла, что не может и не хочет быть жестокой, даже вынужденно жестокой. Она подумала также, что, отталкивая Ирку, она, возможно, отталкивает от себя и свою собственную будущую любовь, и уж, наверняка, отталкивает преданную дружбу. А сама она так нуждалась в дружеском слове, ей было не то, что не с кем поделиться своими настроениями, переживаниями, впечатлениями, ей зачастую не с кем было даже просто поговорить. И потом… Хотя она отдавала все силы работе, продолжала по привычке тренироваться сама, молодое тело протестовало против столь упорной аскезы. Часто ночами Ирина просыпалась и не могла уснуть уже до утра. И сильнее неудовлетворенного сексуального желания, было чисто женское желание кого-то ласкать, любить, желание, чтобы кто-то, очень хороший, добрый пожалел бы ее и приласкал, чтобы этот неведомый добрый человек полюбил ее. Никак не думала Ирина, что этим человеком окажется ее ученица, такая юная. А ведь она, Ирина влюбилась в Кристину в таком же возрасте.
Ирина поглядела на часы. Одиннадцать. Так жалко будить. Она очень легко, невесомо коснулась губами Иркиных губ. Ирка сразу открыла глаза. «Ну как, - с улыбкой спросила ее Ирина,- удалось хоть немного поспать?» Кивок и ясная радостная улыбка были ей ответом. «Ира,- оживленно сказала Ирина, а ты знаешь, что ты смеялась во сне?».
«Правда?»- Ирка недоуменно захлопала ресницами. «Да, правда-правда,- весело сказала Ирина, - как стерегущая твой сон с первой до последней секунды, подтверждаю этот факт».
Потом они шли к Иркиному дому и разговаривали, перебивая друг друга с таким нетерпением и торопливостью, словно их вот тут вот, сейчас, должны разлучить навсегда. Вдруг Ирина остановилась. «Ира,- сказала она, а что же мы твоим родителям скажем, - и тут же поправилась, - что я им скажу?». И тут Ирка, сама, поражаясь своим удесятерившимся силам и отваге, серьезно ответила: «Ира, ты гуляла со мной всего пятнадцать минут, прочитала нотацию по поручению классного руководителя и ушла. Остальное время я провела…да, где угодно. На вокзале была, на поезда глядела». «Сейчас»,- шепнула Ирка, увлекла Ирину в тень, наскоро обняла и поцеловала. И с удовлетворением и прямо-таки счастьем, ощутила, что Ирина удерживает ее». Тогда Ирка тихо сказала: «Пора», и сильно, но осторожно высвободилась из Ирининых объятий.
Дух Гранта Линдея, героя, на которого Ирка так хотела походить, поселился в ней.
И начался самый короткий, последний отрезок во взаимоотношениях Ирки и Ирины. Они сами не знали, что только-только родившееся их счастье уже отсчитывает последние недели, дни и часы.
Директором школы, в которой физкультуру преподавала Ирина Владимировна Корнеева, школы, в которой в девятом классе А училась Ира Колоскова, была женщина, с которой боялись спорить, которую не решались обсуждать. Она мгновенно узнавала о пересудах. С теми, кто в этих пересудах участвовал, словно нечаянно, происходили крупные неприятности, а то и беды. Любители обсудить чужую личную жизнь навсегда прикусывали языки. А обсудить было что. Через десятилетие с лишним на телемосте прозвучит обескуражившее весь мир сообщение «В СССР секса нет». Страна чудес, СССР преподносила очередное чудо, чудо природы. Эта женщина, директор школы, дожила до этого телемоста. Как понимающие ухмылялась она, и картины ее прошлого, прошлого, где любая встающая в памяти картинка, была - самый необузданный, безмерный, животный секс, вставали перед ней. Развратниками, сладострастными людьми рождаются или становятся? Да, темперамент у людей разный. Но, каким бы он ни был, одни люди слушают свет своей души – совесть и борются с соблазнами. А другие предпочитают опьянять себя сексом, наркотиками, водкой. Директор школы, Шебалевская Галина Анатольевна была из той категории людей, для которых секс стал идолом и высшим наслаждением. Обезличенный секс, секс в котором уже давно не было никакой любви. Она знала о сексе все и досконально. Обычно, сладострастие у человека сосуществует бок о бок с жестокостью. Директор школы была жестока. Слова: понимание, снисхождение, прощение были ей незнакомы, или она сознательно эти слова и смысл их презирала.
Мать Ирки была недалекой женщиной. Пуще всего она боялась позора, не раз тыркала Ирку фразами типа «не давай», «попробуй в подоле принести».
Родителей мы себе не выбираем. Еще, Иркина мать любила посплетничать, обсудить чужую жизнь, напитаться этими впечатлениями. Но Ирке она была мать и, по-своему, хотела ей добра. Вначале, отметив, что дочка повеселела, легко исправила двойки, с готовностью делает работу по дому, лишь бы ее на часик отпустили погулять, мать только обрадовалась. Потом, вглядываясь в сияющее лицо дочери, мать заподозрила неладное, медленный, ползучий, вековой страх проник ей в сердце. И мать стала следить за Иркой. И легко установила, куда рвется дочка. В дом к учительнице физкультуры. Той самой, красивой, что так странно тогда приходила к ним. И, тогда, припомнила мать, она увела Ирку в восемь вечера, а вернулась Ирка в двенадцать ночи. Что там может происходить? Не иначе встречается там Ирка с парнем. К такому простому заключению пришла Иркина мать.
Ничего, не говоря мужу, она поспешила в школу, наткнулась на Шебалевскую и все ей выложила. «Физкультурница»,- протянула Шебалевская, - ладно, идите, я все выясню». Галина Анатольевна Шебалевская не спешила. Она зачастила на уроки физкультуры к Ирине Владимировне, причем именно тогда, когда та вела физкультуру в девятом А. Обычно, после окончания занятий, Ирина оставалась в тренерской, писала планы, а Ирка, изнемогая от обожания, сидела тут же и держала в руках обед для Ирины: булочки, бутерброды. И Шебалевская заглядывала в тренерскую именно в это время.
Она все поняла. Она знала, что делать. И только последнее желание «застать на месте» их, Ирку и Ирину, сдерживало ее до поры.
У директора школы были свои соглядатаи и доносчики. Они, следя за Ириной и Иркой, сообщили Шебалевской, в какое время Ирка бывает у Ирины.
Нельзя сказать, что Ирина Владимировна не понимала, что ей грозит, не понимала, что кольцо сужается. Она оправдывалась сама перед собой тем, что «это» было у нее и Ирки только один раз. Она не стала к Ирке ни строже, ни сдержанней, она радовалась ее приходу, обнимала, но не более того. Границы были поставлены. И Ирка эти границы приняла. Она была готова все принять от Ирины, лишь бы та не прогоняла ее, не отталкивала ее.
Они просто сидели за столом, пили чай. С того памятного вечера, ощущение, что они не успеют всего сказать друг другу, не покидало их. Итак, они разговаривали, когда раздался звонок. Ирина открыла дверь. Вошла Шебалевская. Она поздоровалась, цепким, ничего не пропускающим взглядом, окинула комнату, потом пристально и презрительно стала всматриваться в лица Ирины и Ирки. Ирка ответила дерзким вызывающим взглядом, а Ирина смутилась. Это было уже что-то, но совсем не то, чего ожидала Шебалевская. Директриса была разочарована. Тем не менее, она была хозяйкой в школе, Ирка и Ирина были в ее власти. Поэтому, все с той же презрительной миной она осведомилась: «Ирина Владимировна, объясните, что делает у Вас ученица девятого А класса Колоскова». Ирина пожала плечами: «Ира просто у меня в гостях». «Вот как,- протянула Шебалевская,- значит это самое обыкновенное дело, когда ученики ходят в гости (она сделала нажим на слове «гости») к своим учителям. Причем, регулярно, заметьте, Ирина Владимировна, регулярно. У Вас завтра первый урок, вместо урока, пожалуйте ко мне, мне надо Вам кое-что объяснить». «А с тобой, - обратилась Шебалевская к Ирке, будет отдельный разговор». Обозленная Ирка ответила: «Мне с Вами не о чем разговаривать!»
«Ира, Ира,- сказала Ирина, когда за Шебалевской закрылась дверь,- зачем ты с ней так. Ведь она запомнит, будет мстить, испортит тебе аттестат.. Какой же тебе тогда медицинский?».
А Ирка уже сама ругала себя. Она вспомнила разговор с одноклассницей. Как тогда, в сентябре, Галка догнала ее после уроков. «Ир,- начала она без предисловий, ты влюблена в Ирину Владимировну?» Ирка дернула плечами: «Какое тебе дело». «Ты не злись,- миролюбиво сказала Галя,- я ведь все понимаю, не просто вижу, это всем видно, я понимаю. Осознаешь разницу? Где-то я читала, что для любви пол и возраст не имеют значения. Возможно. Я даже рада за тебя. Мне кажется, я все бы отдала, чтобы так влюбиться, неважно в кого. Только вот, Ирину ты зачем подставляешь? А? Зачем ходишь за ней по школе хвостом? Это тебе ничего не будет, а ведь Ирину могут уволить. Причем им, этому «трибуналу» с Шебалевской во главе и доказательств никаких приводить не надо будет. Ты, что не знаешь, что Ирину не любят?» «Кто ?»,- изумилась Ирка.
«Педколлектив, так называемый»
«Почему?»
«Да потому,- с досадой ответила Галина,- потому, что она красивее их, моложе, умнее, достойнее во всех отношениях, в конце концов».
Ирина Владимировна не спала почти всю ночь. Она уже знала, что будет с ней в ближайшее время. Еще не уехав из этого города, она вспоминала все, что происходило с ней здесь. Уроки, занятия в секциях, соревнования. И Ирку.
Утром, в кабинете директрисы состоялся разговор. Шебалевская не предложила Ирине даже сесть, она вышла из-за своего стола и, встав напротив Ирины, посмотрела ей прямо в глаза. Шебалевская решила сыграть «понимание», но сыграть так, чтобы сильнее унизить Ирину.
«Ирина Владимировна, - сказала она,- я понимаю Ваши проблемы с личной жизнью, но, Вы не могли подыскать себе кого-нибудь вместо этой влюбленной малолетней дурочки?»
«Не называйте ее дурочкой»,- не сдержавшись, гневно ответила Ирина.
Директриса хмыкнула и продолжала, как ни в чем не бывало: «Вы могли привезти свою подругу, интимную, так сказать, подругу с собой».
«У Вас нет ни такта, ни совести, ни сердца,- без кровинки в лице сказала Ирина,- Вы искалечены сами и калечите других. Заявление об уходе я оставлю у секретаря».
Ирина шла домой, даже не вытирая слез, катившихся по лицу. Прекрасный весенний мир смотрел на нее размытым, он дробился и тонул в ее слезах.
А в это время в школе…До девятого А докатилась новость: молодая учительница физкультуры увольняется. Ирка неподвижно стояла у своего стола. Она застыла. И душа ее застыла, будто прохваченная студеным ветром, вымороженная им. «Ира, да очнись же ты Ирка,- говорила ей Галя,- да что теперь, ведь я тебя предупреждала. Послушай, что можно еще сделать. Может быть, можно. Поговори с родителями. Мол, с их согласия и ведома…И, вообще, Ирина была Вашей знакомой. Вашей семьи, понимаешь! Это я чушь говорю, ну а вдруг прокатит. Ты ей сейчас не заступница. Не ты, а только кто-то из взрослых».
Минуту Ирка смотрела на нее отрешенно. Потом, сорвалась с места, чуть не сбив входящую в класс Розу Африкановну. Сепыгина еще успела крикнуть: «Колоскова, куда ты, урок начался!»
Ирка бежала на работу к отцу. Она любила отца. Он понимал ее больше, чем мать. Во всяком случае, ей так казалось. Отец о чем-то весело разговаривал с другими водителями, когда Ирка, вся в слезах, кинулась с разбегу ему на шею.
Отец растерянно глянул на окружающих мужчин, те один за другим вышли из бокса. Сначала ему пришлось Ирку, которая вся заходилась от рыданий, сильно тормошить. Потом, он силой усадил ее, и в кратких паузах между всхлипываниями, услышал, наконец, хоть что-то понятное. «Ира,- громко сказал он,- что ты плачешь, как за покойницей! Она ведь жива и здорова, твоя Ирина Владимировна. Ты понимаешь, главное, она ЖИ-ВА И ЗДО-РО-ВА. Ну, уезжает, ну и что. Значит надо ей так. Пусть уезжает, а мы летом в отпуск к ней приедем. Все поправимо, Ира!».
Только эти слова отца, немного вразумили и успокоили Ирку. «Помоги ей, папа, - тихо попросила она, - помоги».
Владимир Павлович обычно не спешил с работы. Он любил людей, природу, мир, вообще. И были только короткие паузы между его тяжелой шоферской работой и домашними делами, когда он мог вдохнуть этот самый «мир» полной грудью. Но, сегодня, обеспокоенный, состоянием дочери, он спешил. Застав дома жену, он устроил ей пристрастный допрос, о чем знала, о чем молчала. Потом, крепко потер лоб, надел кепку и строго сказал жене: «Ирку трогать не смей, не приставай к ней ни с какими расспросами. Не жди меня скоро».
Когда-то Ирина, обеспокоенная состоянием Ирки, звонила в дверь к Колосковым.
Теперь Колосков, обеспокоенный не менее, чем тогда Ирина, нажал на звонок ее квартиры.
И он тоже все мгновенно понял. Красное и припухшее лицо Ирины, лежащий на полу чемодан, разбросанные в беспорядке вещи.
«Можно войти?»,- спросил он осторожно.
«Входите, Владимир Павлович»,- надтреснутым голосом сказала Ирина.
«Я тут обо всем подумал,- начал Колосков,- и вот, что я Вам скажу. Я привык полагаться в жизни на свое чутье. И оно меня, обычно, не подводило. Я знаю свою дочь. Ни на подлость, ни на грязь какую она не способна. И Вы у меня, хотя я Вас вижу второй раз в жизни, вызываете доверие. Поэтому, всем дрязгам, которые моя жена разводит, я просто-напросто не верю. Я хотел бы услышать от Вас, конечно, если Вы в состоянии сейчас говорить, что произошло».
И Ирина рассказала все Колоскову. Сначала о себе. При этом она не замалчивала тот факт, что не воспринимает мужчин и не способна их любить. Рассказала о своей матери и о Кристине, рассказала о своем одиночестве. И, наконец, об Иркиной влюбленности. Ей было так нестерпимо плохо сейчас, что ей было все равно, кому и что рассказывать.
Она рассказывала свою и Иркину историю, отвернувшись от Колоскова. И, только закончив говорить, повернулась к нему.
Владимир Павлович крепко хмурился. Попросил разрешения закурить.
Но, наверное, Ирка, не зря была его дочерью. Природную доброту она унаследовала от отца. «Пусть Ира сама все решит,- наконец сказал он, но только тогда, когда окончит школу и институт. Это ее жизнь и ей решать, кого любить и с кем быть. Ирина Владимировна, я прошу Вас только об одном. Чтобы Ваши отношения с Ирой были,- тут он посмотрел Ирине прямо в глаза. Вы должны быть с ней только старшей сестрой».
«Я Вам так благодарна»,- заговорила Ирина дрожащим голосом, она почти плакала.
«Да за что же?- Колосков с нескрываемым состраданием смотрел на нее.
«За то, что Вы не осудили, за то, что слушали, за то, что поняли»,- говорила Ирина.
«Все бывает в жизни,- грустно сказал Колосков. Могу я Вам чем-то помочь, Ирина Владимировна? Я готов поговорить с классным руководителем Иры, с директором школы».
«Нет,- Владимир Павлович,- уже ничего не поправишь. Я уеду. А Вы… Ире будет тяжело первое время, поддержите ее, отвлеките ее».
«Ну, тогда,- сказал Колосков, поднимаясь и пожимая Ирине руку, - счастливого Вам пути и, вообще, счастья Вам».
«Да, совсем забыл,- Владимир Павлович вопросительно взглянул на Ирину, - я же Ире обещал, что летом мы приедем к Вам, что мне ей передать?»
«Вы, пожалуйста, разрешите нам попрощаться, я все сама ей скажу».
«Конечно, она придет,- сказал Колосков,- обязательно придет».
Выходя из подъезда, задумавшийся и грустный Колосков столкнулся с дочерью.
«Ну что папа?» – Ирка умоляюще посмотрела на него.
«Иди Ира, иди, она сама все тебе скажет».
Владимир Павлович обнял дочь и поцеловал ее в лоб.
«Только держись там, помни, что она страдает не меньше тебя. Нечего на нее еще свои печали вешать. Тебе надо не плакать, а ее успокоить. Быть сильнее обстоятельств. Если уж ты ее, как говоришь, любишь».
Ирка влетела одним махом на Иринин этаж. Ирина открыла дверь. Она была настолько расстроена, что даже не пыталась это скрыть.
Ирка с порога обняла ее и стала целовать ее заплаканные глаза. «Все будет хорошо,-говорила Ирка, гладя Ирину по голове, расправляя ее спутавшиеся волосы. «Ты, - продолжала Ирка,- самый прекрасный человек на земле и у тебя все будет хорошо».
Ирина взяла Иркины кисти в свои руки и поцеловала их.
«Спасибо тебе Ирочка за все. Послушай меня. Мы можем увидеться через четыре года, когда ты окончишь школу, и будешь учиться в институте. Твой папа разрешил. Я сама напишу тебе».
Ирка проводила Ирину на вокзал. У самого вагона поезда, отправлявшегося на Москву, стояли Иркины одноклассники, а также школьники из разных классов, те, которые занимались у Ирины в спортивных секциях.
Ирина огляделась. Столько глаз. Больше, чем полгода назад, они смотрели на нее вопросительно, испытующе. А сейчас она видела в этих глазах уважение, сочувствие, а также немую готовность что-нибудь сделать для нее. Только она попроси.
Ирка не выходила из вагона, нагло сказав проводнице, что у нее есть билет.
Поезд тронулся.
«Ира,- Ирина посмотрела на нее измученными глазами,- тебе пора». Ирка изо всех сил прижала Ирину к себе. А потом кинулась к выходу. Поезд набирал ход. Ирка протиснулась под рукой проводницы и выпрыгнула из вагона».
И побежала рядом с поездом. Потом за поездом, пока он не скрылся из глаз. Потом она просто бежала. Она хотела измучить себя настолько, чтобы не чувствовать ту боль, которая нарастала у нее в душе и от которой ей некуда было деться.
Она бежала час, она бежала второй час, до тех пор, пока перестала чувствовать под собой ноги, пока нудной зубной болью не заболело сердце.
Тогда она упала прямо на шпалы, в лицо вонзились камешки гравия.
И вдруг она подумала о Гранте Линдее. О том, какой конец был в рассказе Джека Лондона «Конец сказки». А конец был такой, что Грант Линдей прощался с женщиной, которую любил, навсегда. И не было у него никаких надежд.
А у Ирки была. Надо было только набраться сил, по крайней мере, на четыре года.
По крайней мере, на всю жизнь