Девять один один

- Ну, чего же ты ждешь?! Давай, сделай это! Так ведь будет лучше для всех! Давай!

Мэлман смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Рука его с пистолетом дрожала.

- Давай, ведь ты инвалид, - я махнул рукой, презрительно скривившись. – Ты парализован! У тебя безобразное лицо! Зачем тебе жить?! Ты был обузой для своих родителей, но они, слава богу, умерли! Думаешь, много ты им принес счастья?!

Мэлман молчал. Я уже с трудом удерживался от того, чтобы пинком не отправить его инвалидную коляску в окно кондоминиума с 16 этажа, тем самым разрешив его сомнения.

- Ты никогда не будешь счастлив! Тебя никто никогда не полюбит, ты обречен на вечную жалость! Ты урод и инвалид, тебе всю жизнь помогали, так сделай же наконец что-нибудь сам! Убей себя, мать твою!

Я отвернулся перевести дух и услышал выстрел. Неужели?

Я облегченно вздохнул, и, не оборачиваясь, вышел из кондоминиума. Потом вернулся, вспомнив кое-что. Стараясь не смотреть на Мэлмана, и забрызганную стенку (хорошо хоть пуля не попала в стекло, иначе здесь сейчас был бы жуткий сквозняк), я подошел к журнальному столику и, как и ожидалось, увидел бумажный квадратик, и надпись «В моей смерти прошу никого не винить…» и еще пара бессмысленных жалостливых предложений. Удовлетворенно хмыкнув, я вышел на улицу и набрал номер Мари

- Да?

- Мари, это я, - ответил я. Добавил в голос немного дрожи, судорожного дыхания и продолжил. – Мэлман… понимаешь… Я не знаю как сказать… в общем он застрелился, - закончил я уже срывающимся голосом, и для пущей натуральности всхлипнул.

- О нет! Жди, я еду! – она бросила трубку.

Я спрятал телефон в карман и стал дождаться приезда полиции и Мари.

Мари – моя девушка. Она работает в службе экстренной психологической помощи при Службе Спасения 911. Ее профиль – самоубийцы. Целыми днями она занимается тем, что слушает неудачников, осознавших свою бесполезность на этом свете, и убеждает их в обратном. Если у нее не получается отговорить «клиента» по телефону, тогда она просто тянет время, до приезда на место спец группы. Затем передает «клиента» переговорщику из состава спец. группы, который ласковыми увещеваниями отвлекает его внимание, пока не представиться удобный случай бойцам бригады, нейтрализовать беднягу. Чаще всего, наставление на путь истинный происходит самым простым способом – прикладом по затылку. После чего незадачливого самоубивца (потому как задачливые не звонят в 911, а делают все молча и быстро) пеленают и везут прямиком в ближайший Дом Скорби. Ну чем не предел гуманности и человеколюбия?

Мэлман долгое время был «клиентом» Мари. Парализованный инвалид, с редкой болезнью – рак лица. Он был не просто некрасив – он был безобразен. Число попыток суицида его было бессчетно. Но Мари, с неизменным успехом отговаривала его от этой затеи. Это продолжалось около трех лет, и Мари с Мэлманом стали чем-то вроде семьи. Чуть позже Мари решила и меня ввести в их милый семейный кружок.

Естественно, за эти годы я наслушался про жизнь Мэлмана достаточно. У любого нормального человека от таких историй слезы жалости льются если не реками, то ручьями.

Убедившись в том, что я испытываю положенную жалость и сочувствие (психолог все-таки), Мари повела меня знакомится с Мэлманом.

Но, как только я его увидел, во мне, рядом с жалостью и сочувствием прочно засело еще и чувство омерзения. И как я ни старался, я не мог спокойно смотреть на то, как Мари гладит его по уродской голове или хуже того – целует в макушку!

- Мэлман, познакомься, - сказала она тогда. – Это мой парень. Он хороший. Я все ему доверяю. Доверяй и ты. Если ты не сможешь связаться со мной, звони ему, понял?

- Да, да, конечно, - я изобразил что-то вроде
доброжелательной улыбки.

- Очень приятно, - невнятно промямлил он. Он вообще с трудом разговаривал, так как его губы и язык были сильно деформированы болезнью. Пересилив себя, я пожал ему руку, после чего, постарался незаметно вытереть ее об обивку дивана. Я прекрасно понимал, что заразится невозможно, но суеверный древний страх был сильнее.

На случай, если Мэлман обратится ко мне, Мари дала мне ряд ценных указаний, тех уловок, которыми пользуются сотрудники экстренной психологической помощи. Это были и мирные уговоры и простая болтовня, для того, чтобы тянуть время, и стратегические уловки типа «подожди, сейчас мы вместе это сделаем», чтобы подойти ближе и отобрать у жертвы орудие самоубийства. Я внимал. Это пригодилось.

Пару раз я спасал этого неудачника. Мари горячо меня благодарила, и сразу же бежала к нему. Она вообще всегда сразу бежала к Мэлману. Даже если его звонок заставал нас посреди бурной ночи. Даже если он звонил во время романтического ужина. Она бросала все, и неслась к нему, не убирая от уха мобильный телефон. Когда он пытался вскрывать себе вены. Когда он глотал горсти таблеток. Когда он хотел выкатиться из окна. Она бросала меня одного в ресторане, в постели, на прогулке, и, шепнув «извини», ловила такси и мчалась к нему. Я долго терпел, но мне надоело. Мэлмана стало слишком много в нашей жизни. В НАШЕЙ с Мари жизни.

Тогда у меня созрел план. Простой и жестокий. Полиция никогда не узнает, откуда у Мэлмана взялся пистолет. Мари так и не поймет, почему у ее мобильника в тот момент будет выключен звук. И когда Мэлман вызвал меня, дальнейшее было делом техники. Надо было просто выполнить все рекомендации Мари с точностью до наоборот.

- Как это случилось? – этот крик Мари выдернул меня из пучины раздумий.

- Понимаешь Мари, - на ходу выдумывал я. Я задумался, и ее вопрос застал меня врасплох. – Я все делал, как ты говорила. Я разговаривал с ним, но он был какой-то сам не свой. Он не давал мне подойти, угрожал пистолетом а потом… - я сделал страшное лицо, закрыл лицо руками.

Чуть не оглушив нас сиреной, во двор въехала полицейская машина. Я поднял уже мокрые глаза, изобразив в них невыразимую муку.

- Полиция. Они будут меня допрашивать, да?

Лицо Мари дрогнуло, она потянулась ко мне, прижала к себе, и стала гладить по голове.

- Все будет хорошо, дорогой. Я с ними поговорю, - прошептала она, роняя слезы на мою склоненную голову. Затем отпустила меня, и пошла навстречу приближающимся полицейским.

Связи службы экстренной психологической помощи, и лично Мари с полицией, позволили ей добиться, чтобы меня не допрашивали. Следующие несколько дней были самыми счастливыми в моей жизни. Мари занималась восстановлением моего душевного равновесия, и была всецело поглощена мною. О Мэлмане мы старались не вспоминать, но мою радость омрачали редкие слезы Мари, якобы без повода. «Ну ничего,» - думал я. – «Скоро все образуется. Скоро она его забудет, и мы будем жить долго и счастливо».

Следующие пару месяцев все так и было. Мари берегла меня как хрупкую дорогую вазу, ограждая меня каких бы то ни было потрясений. Никто не прерывал нас ночью неожиданными звонками, никто не мешал нам гулять по парку и ужинать в ресторане. Мари улыбалась, даже смеялась, но меня не покидало ощущение, что все это наиграно и ненатурально. Я заглядывал ей в глаза, и успевал уловить грусть и тоску во взгляде, прежде чем Мари отводила глаза. Она вообще часто стала отводить глаза. Мне не давало это покоя, но я тоже изображал, что все хорошо, дабы не расстраивать ее.

Но вот, в один далеко не прекрасный день, войдя в квартиру после работы, я сразу почувствовал неладное. Мари не было дома, что, впрочем, неудивительно, она в такое время на работе. Но в воздухе присутствовала какая-то тревога. Ничего не понимая, я еще раз прошелся по квартире и тогда увидел на журнальном столике бумажный квадратик. У меня перехватило дыхание, ноги стали ватными. Медленно подойдя к столику, я трясущимися руками взял листок и начал читать.

«Дорогой! Пожалуйста, прости меня, но я больше так не могу. Ты прекрасно знаешь, что значил для меня Мэлман. Хотя о чем я, уверена, что для тебя он значил не меньше. Но дело даже не в нем. Все мы рано или поздно теряем близких, но с этим можно смириться. Но Мэлман был не просто близким человеком – он был моим подопечным. И я не справилась. Не уберегла. Из-за меня он застрелился. Я проявила непростительную халатность, взвалив заботу о нем на твои плечи, ведь у тебя нет нужного опыта и знаний. Я показала свою профессиональную непригодность. А ты знаешь, что это значит для людей моей профессии? Мне больше не доверяют. Мне не дают говорить ни с кем. За прошедшие два месяца мне не доверили ни одного самоубийцу. Конечно, они мотивировали это тем, что мне просто не остается работы, но я то знаю в чем дело. Мои коллеги смотрят на меня с жалостью. Я так больше не могу. Прости родной, я тебя люблю. Ах да, чуть не забыла. В моей смерти прошу никого не винить. Прощай…».

Внутри у меня все оборвалось. Оборвалось и ухнуло в неведомую пропасть оставив невыносимую, пугающую пустоту.

- Мы не могли ее остановить. Это было бесполезно. Она сама прекрасно знала все наши уловки, поэтому даже не стала ни с кем разговаривать, а просто шагнула из окна, на глазах у всех сотрудниц, - так сказали мне у нее на работе, в офисе на 12 этаже, откуда она и совершила свой последний полет. А ведь она убеждала меня, что никогда не сможет покончить с собой. Что ей не позволит ее закалка и профессиональная подготовка. Я рассеянно слушал и кивал, я сам рассматривал ее рабочее место. Поразительно, но я никогда не был у нее на работе.

Не слушая больше увещеваний начальницы отдела, я прошел к ее рабочему месту. Рабочий стол дисплея компьютера был девственно чист, наушники с гарнитурой лежали на столе, возле фотографии в рамке. На фотографии были мы – на берегу пруда в парке, обнявшиеся и счастливые.

- Я понимаю ваше состояние, может быть, вы нуждаетесь в услугах квалифицированных психологов? Вами займутся совершенно бесплатно

Быстрым шагом, не обращая внимания больше ни на кого, я вышел из кабинета.

Ночью я вернулся в кондоминиум Мэлмана. Я наткнулся в кармане на ключи, которые мне давала Мари, на экстренный случай. Я совсем про них забыл.

В квартире было прибрано. По распоряжению домовладельца смыли кровь, постелили новые ковры, убрали инвалидную коляску. Из квартиры убрали все признаки былого присутствия Мэлмана. А за окном шумел город, и мерцание реклам освещало всю квартиру, через стеклянные внешние стены. Я посмотрел в окно, и, улыбнувшись достал заготовленный мною бумажный квадратик…

«В моей смерти прошу никого не винить», выводит моя правая рука, в то время, как левая держит пистолет во рту, а язык с обреченным любопытством ощупывает неровности ствола.

Закончив, я отложил ручку, и нажал на курок. Мобильный телефон, лежащий на столе, из которого доносились голоса, услышав выстрел, вдруг замолк. Через несколько секунд, на экране появилась надпись «911, соединение завершено…»