Маска

Я плохо помню свое рождение. Свет сменяла непроглядная тьма, пучки искр шевелились на кончиках металлических змей, которые жалили меня, вызывая слабое подрагивание мышц. Цепкие рычаги легко подхватывали мое тело и передавали дальше, потом опять наступала ночь, и так повторялось довольно долго. Наконец, процесс рождения подошел к концу, жесткие носилки подхватили мое тело, и тут я впервые ощутила свой пол. Я осматривала свою грудь, свои руки, белые, нежные, лоно с серебрившемся на нем легким пушком. Я осматривала себя всю, но не могла пошевелиться, потому что момент еще не настал. Потом блестящая, извивающаяся змея укусила меня в шею, и я опять умерла.
Когда я воскресла, свет, бьющий мне в глаза, был ярок. Он не был похож на свет при моем рождении, тусклый, искрящийся. Этот свет был настоящим. Я поняла это сразу, и откуда-то в памяти сразу же возникло слово «солнце». Я посмотрела на солце прямо, не жмурясь, сделала глубокий вдох и вошла в пропустившие меня двери.
 Дверь вела в зеленый, цветущий сад, где пели птицы и гуляли люди во фраках и вечерних платьях. Я неловко осмотрела себя, и убедилась, что на мне бирюзовое с низким декольте платье, а на шее – тонкое золотое ожерелье. Я ступала, грациозно вышагивая перед застывшей толпой, и судя по их лицам, производила впечатление. «Либо я очень уродлива, либо прекрасна», - сказала я себе, но вглядевшись в эти искаженные сладострастием и завистью лица, поняла, что прекрасна.
Я двигалась по направлению к человеку, широко улыбающемуся мне, эллегантному, пожилому, с большой седой головой и жесткими колючими глазами. Я сразу же поняла, что улыбка его притворна, что очень не хочу идти к нему, но что-то двигало мною против моей воли.
Я подошла к нему вплотную, он обнял меня своими руками за плечи, и громко представил в наполненном тишиной и удивлением саду. Он сказал, что я его дочь. Мне показалось отвратительным, что я являюсь дочерью такого человека, но тут мои губы растянулись в приятной улыбке, я склонила голову и сделала легкий книксен, причем мои щеки залил слабый румянец, хотя я абсолютно не стеснялась. Более того, мне показалось, что румянец этот не имеет со мной ничего общего, что он исскуственный и ненастоящий.
После моего представления толпа закричала гулко и надрывно, выражая фальшивый восторг. Ибо тот, кто считал себя моим отцом, был здесь главным. Об этом мне не нужно было говорить, это как-то пришло в мою голову само. Теперь я уже замечала, что знания вливаются в меня порциями, по мере надобности. Я просто смотрела на какой-нибудь предмет, и мне все сразу про него становилось понятно, как будто открывались ставни в доме. Так, глядя на лица окружающих меня людей, я натолкнулась взглядом на одно, суровое, волевое и сразу же поняла, что это он. То есть, не то, чтобы я заинтересовалась этим лицом, а просто что-то мне подсказало, что я рождена ради этого человека, и что рождением обязана своему отцу.
Человек с суровым лицом, неуклюже подтаскивая ногу, приблизился ко мне, кивнул темной головой и коротко представился: «Торрис», а мою лицо опять залил невесть откуда взявшийся румянец. Мой отец взял меня под локоть и легко толкнул в направлении Торриса, подчеркивая мое предназначение. Я немного удивилась, так как точно знала, что мой отец ненавидит этого коренастого, уверенного в себе мужчину. Но я послушно подошла к Торресу, и начала легкий светский разговор.
«Кто вы, откуда?» - спросил меня удивленный моим остроумием Торрес, а я легко усмехнулась, и сказала то, что говорить не хотела: «Я рождена для вас». Он смутился, и было очень забавным наблюдать этого сильного мужчину смущенным. Я сказала, что должна идти, и его глаза стали страдальческими. «Когда я снова увижу вас?» - прошептал он одними губами, и я хотела ему ответить, что лучше – никогда, но мои губы, повинуясь какой-то непонятной силе, разомкнулись и выдохнули: «Завтра в два».

Я встречаюсь с господином Торресом уже третью неделю, и с нарастающим ужасом понимаю, что он в меня влюблен. Мне не хочется этого, я боюсь. Не за себя, Торрес мне очень нравится, за него. Мне кажется, что я не принесу ему счастья, что не смогу родить ему детей. Изначально мое рождение было связано с моим суженым, но что принесет оно ему – счастье или погибель, я не знаю сама. Мне позволено знать очень многое, но именно это скрыто от меня поволокой. Я не хочу, не желаю встречаться с Торресом, но ноги помимо моей воли несут меня к нему, и губы шепчут глупые слова любви, хотя мне хочется кричать. Свадьба назначена на субботу. Мой отец, узнав об этом, выглядел очень довольным. Я ненавижу своего отца. Я бы убила его, но этого мне сделать не позволят.

Торрес провожает последних гостей, а я стою в нашей спальне в белом платье и фате. Он скоро поднимется сюда, и приближение этой минуты вызывает у меня ужас. Я медленно раздеваюсь у большого темного зеркала, и через минуту вижу себя голой. У меня красивая маленькая грудь, бархатная белоснежная кожа, и чуть выдающийся живот. Я ощупываю себя всю, и когда добираюсь до живота, выясняю, что с ним что-то не так. Под нежной кожей прощупывается твердая, жесткая, как камень, пульсирующая плоть. Я подхожу к ночному столику, беру с него нож для вскрытия писем и возвращаюсь к зеркалу. Лишь на секунду замешкавшись, я вспарываю себя от груди до лона, разворачиваю руками некровоточащую кожу, и наконец-то вижу себя. Я ужасна. Я подбираю членистые металлические ножки под гладкое отполированное брюшко, и покидаю свой кокон. Моя оболочка бессильно падает навзничь, отвратительно раскинув ноги по холодному паркету. Я выпрямляюсь, смотрю в зеркало, и вдруг понимаю, что нравлюсь себе. У меня устрашающий, практически отталкивающий вид, но в моем металлическом теле сокрыта грозная сила.
Внезапно страшный вопль раздается сзади. Я мгновенно оборачиваюсь, и вижу Торреса с букетом алых роз. Он бледен, а его лицо застыло в немом ужасе. Мне жаль видеть моего мужа в таком виде, потому что люблю его. Я подскакиваю к нему и целую прямо в перекошенный рот. И в тот момент, когда он теряет сознание, что-то взрывается в моем теле, с силой подбрасывая нас в воздух. Умирая, я держу Торреса в своих объятиях, понимая, что мой разум освобожден…