Пианино, скрипка и футбольный мяч

Иван Семенович Наседкин, водитель-дальнобойщик, воспитывал сына Витьку не часто, но регулярно: все то время, что находился дома в перерывах между поездками. Обычно выходило около двух недель в месяц. Не больше. Но Витька считал, что и этого много. “И чего меня воспитывать? – обычно говорил он родителям, когда те учили его уму-разуму, - я и так все понимаю.”
 
К отцову воспитанию Витька действительно относился с пониманием. Ну хочется отцу, чтобы вырос сын нормальным человеком. Что в этом плохого? Наверное, все отцы такие. Вон дядя Степа, например, своего Сережку заставляет каждое утро делать зарядку и пробегать вокруг дома пять кругов: чтоб не болел. Николай Петрович сына своего Димку во втором классе после полученного в коллективной потасовке фингала отвел в секцию рукопашного боя: чтоб сын всегда постоять за себя мог. Витькин отец тоже хотел найти что-то, что принесло бы в будущем отпрыску своему несомненную пользу. Вот только что? С этим он пока определиться не мог. И Витька определиться не мог! Тогда Иван Семенович решил воспользоваться всесильным методом проб и ошибок, и регулярно с сыном отправлялся в детский дворец. Поэтому, наверное, за последний год Витька успел два месяца походить в кружок авиамоделистов, три месяца - в фотокружок, и две недели - в кружок юных биологов. Надолго так нигде и не задержался. У них даже возникла некая негласная договоренность: отец записывал сына в кружок, сын ходил некоторое время, затем бросал его и объяснял отцу почему. Отец принимал объяснения и через неделю-другую, после очередной поездки вел Витьку записывать в следующий кружок.
 
Отцово стремление сделать из сына человека было совершенно необременительным и не мешало Витьке заниматься своими делами, и не только любить папку, но и гордиться им. И ведь было чем: ни у одного из Витькиных друзей – Сережки, Димки и Алешки, - не было отца-дальнобойщика. Мальчишки Витьке даже завидовали. Чуть-чуть. Впрочем это не мешало им любить своих отцов. Хотя те и были людьми разных профессий.
 
Отец Сережки Мухортова, например, был дворником. И следил за чистотой и порядком на территории вокруг дома, в котором жили мальчишки. Он был очень высокого роста, и в теплое время года на работу всегда выходил в синем форменном комбинезоне с железной бляхой на груди. Он был добрый и лучше всех запускал воздушного змея. Мальчишки прозвали его дядя Степа, хотя на самом деле был он Андрей Сергеевич. Сережка за прилипшее к отцу прозвище на ребят не обижался, а по утрам после пробежки часто помогал ему убирать двор.
 
У Алешки Портнова отец работал сантехником. О нем говорили, будто он мастер на все руки и может починить все что угодно. Алешка тоже гордился своим папкой, только не всегда. Нередко выходило так, что после какой-нибудь работы дядя Семен появлялся во дворе подвыпившим. Алешка понимал тогда, что где-то его “отблагодарили” водкой. И сердился больше не на отца, а на тех, кто его одарил. В такие минуты дядя Семен подходил к мальчишкам, если они сидели за дворовым столом и во что-нибудь играли, садился рядом и начинал им рассказывать истории из своей далекой и загадочной морской жизни: когда-то он служил на подлодке старшим матросом. Мальчишки все его истории знали наизусть, но не вмешивались в плавную ткань рассказа. Алешка при появлении отца всегда густо краснел и сразу пытался уговорить его пойти домой. А тот ни в какую. И мог даже запросто тут же на лавочке уснуть, совершенно позабыв про свой инструмент. Алешка тогда тормошил отца, брал тяжелый из коричневого дерматина портфель с ключами, и они вместе, обнявшись, шли домой.

И Димка Матвеев отцом своим гордился. Николай Петрович работал начальником третьего цеха на заводе. Про него все говорили, что он очень пунктуальный, то есть делал все, что обещал, и в любое время ходил в костюме и галстуке. Он приезжал домой и уезжал на работу на белой “Волге” с молодым шофером Сашей, и бывало, катал на машине Димку с друзьями.
Витькин отец из своих поездок обычно возвращался часам к десяти вечера. Если дорога была нормальной. Но чаще получалось к полуночи. Витька в такие дни долго не мог заснуть, всё ворочался с боку на бок, ждал приезда отца, тех радостных минут, когда папка, едва раздевшись в коридоре, заходил в Витькину комнату и говорил ему привычное и родное “привет, сынок”.
На следующий день после приезда Иван Семенович обычно спал до половины одиннадцатого, отдыхал от дороги. Затем умывался, брился, делал в несколько упражнений зарядку и садился обедать. Тамара Александровна, Витькина мама, к приезду мужа всегда готовила одно и то же: щи с кислой капустой, пельмени и компот. Это стало их семейной традицией. Иван Семенович считал, что лучше жены эти блюда никто не готовил. Разве только его мама Лукерья Поликарповна. Но та жила в далекой деревне, и в город, где жили Наседкины, наведывалась редко, обычно в дни зимних праздников.
Во время командировок Иван Семенович уже третий год принципиально избегал есть и щи, и пельмени. С тех пор, как где-то под Вязьмой в дорожной столовой он отравился местными пельменями. Да так, что остальную дорогу до Минска трейлер вел его напарник дядя Жора. Пить в дороге, даже “грамульку”, Витькин отец тоже себе не позволял. Может сила характера была тому причиной, а может многочисленные “пьяные” аварии, которых за время работы на трейлере он перевидал немало. Истины не знал никто, а Иван Семенович по своей инициативе на эту тему не заговаривал.
Если отдых отца выпадал на выходные, как сегодня, Витька до обеда никуда не уходил, тихо сидел в своей комнате и читал книжку, или помогал маме делать пельмени. Ждал, пока проснется отец. Витьке очень нравилось, когда они втроем собирались на просторной кухне, ели горячие жирные щи и с острым кетчупом пельмени. Вот Тамара Александровна по случаю приезда поставила на стол начатую в прошлый раз чекушку водки и две тоненькие ажурные рюмочки. Отхлебнув несколько ложек первого, Иван Семенович его похвалил, и наполнив на три четверти рюмки, себе чуть больше, произнёс свой любимый тост: “Чтоб жизнь удалась!”. Он выпил полустопку и вновь принялся за еду. Улыбнулся, видя как поморщилась от горькой жена. Под пельмени выпил вторую полустопку, и этим ограничился.
За едой Иван Семенович расспрашивал, как мама с Витькой жили в его отсутствие, что сын делал по дому, что нового слышно во дворе. И поинтересовался, как у того дела в очередном кружке. Это была, наверное, самая неприятная для Витьки часть застолья. Он подробно рассказал отцу, как кормил и чистил клетку у серебристых тушканчиков, как давал лекарство заболевшей черепахе. Но по биологической стезе Витька пойти не захотел, сказал, что в зооуголок пусть девчонки ходят, мальчишкам там делать нечего. Иван Семенович особого удивления не выказал и тут же принял решение: не откладывая, идти записывать сына в другой кружок.
-В какой на этот раз? - с иронией в голосе поинтересовалась Тамара Александровна.
-Выберем на месте, - подвел черту под разговором отец, - завтра с утра и пойдем.
 Витька согласился, и вылез из-за стола. После обеда он ушел на улицу играть с друзьями в футбол, а родители так и остались сидеть за столом. Взявшись за руки, они разговаривали “за жизнь”, вспоминали молодые дни. Прожитые совместно пятнадцать лет не охладили их чувств друг к другу, а только добавили взаимоуважения и сородности. А потому теплые душевные разговоры неизбежно переходили в песню. Не расстраиваясь из-за отсутствия аккомпанемента, они пели песни молодости: про клен, про калину, про милого в гимнастерке, который вернулся из далеких краев домой и волновал трепетную женскую душу. В песне первой была Тамара Александровна в силу своего чуткого слуха и негромкого, но удивительно сочного голоса, под который Иван Семенович подстраивал свой неуверенный баритон.
Спев несколько песен, Тамара Александровна поднялась из-за стола и принялась убирать посуду. Иван Семенович включил старенький, но добротный телевизор “Шилялис”, стоявший на холодильнике, и снова уселся за стол допивать компот. Время подходило к новостям. На экране диктор рассказывал о концерте юных музыкантов.
-Гляди Тома, кого показывают, - Иван Семенович заставил оторваться жену от мытья посуды, - это же Эдик… Или не он?… Нет, точно Эдик. Посмотри-ка!
Тамара Александровна вытерла полотенцем руки, присела на стул и внимательно посмотрела на происходящее в телевизоре. На экране действительно был Эдик Ковалёв, Витькин одноклассник. Он стоял на сцене перед микрофоном один, в тёмных брючках и белой рубашке с бабочкой. Положив подбородок на маленькую скрипку, он водил смычком по струнам. Мелодия выходила нежная и печальная. Потом камера выхватила у кулис стройную женщину, наверное, музыкального руководителя. Она внимательно смотрела на мальчика и нервно теребила платочек в хрупких худеньких руках.
-Вот как хорошо играет, - почему-то вздохнула Тамара Александровна и вернулась к посуде.
-Да, здорово, - поддержал ее Иван Семёнович.
Эдик несколько секунд пощипал струны, затем размашисто пару раз провел по ним смычком, затих, опустил скрипку и смычок и поклонился. Камера показала прокатившиеся по залу аплодисменты.
-Музыкант! - с завистью в голосе произнес Иван Семенович, помолчал немного и добавил, - неправильно мы, мать, сына воспитываем. Что это он у нас целыми днями только и знает, что мяч гонять. Вон Эдик на композитора выучится, по стране будет ездить или за границу. Детей своих музыке обучит бесплатно, может премию какую получит или гонорар большой. Музыкантом будет – в этой жизни не пропадет.
- Правильно, - поддержала его жена, - а может Витьку вместо кружка в музыкальную школу отдать? Как считаешь?
-А что? Давай отдадим. Может толк будет.
Так они и решили. Осталось только выяснить Витькино мнение.
Иван Семенович не считал себя большим поклонником музыки, особенно современной, но Витькин одноклассник, появившийся в телевизоре, подействовал на него заразительно. Ему захотелось, чтобы его сын, Виктор Наседкин, известный во дворе и школе заводила и любитель футбола, в один момент бросил свои неперспективные пристрастия и связал свое будущее с му-зы-кой! Приняв твердое решение сделать из своего чада минимум Спивакова или Башмета, Иван Семенович весь день до разговора с сыном ходил воодушевленный. Он пылесосил широкий ковер в спальне и уже видел, как сын в большом переполненном зале играет что-то на фортепиано. По дороге в магазин, - жена попросила к ужину купить черного хлеба, яиц и кефира, - он явственно представил, как Виктор спускается по трапу в заграничном аэропорту, в руке футляр со скрипкой, а к нему подбегает с расспросами толпа молоденьких журналисток.
Когда Иван Семенович возвращался домой с покупками, то увидел стоявшую у подъезда машину с вещами. Рядом с выгруженными на землю коробками, прислонившись к черному пианино, стояла рыжая девочка лет двенадцати в желтом платьице. Видимо, кто-то переезжал. Из подъезда навстречу ему вышла женщина в тонких очках, джинсах и белой футболке “Найк” навыпуск в сопровождении мужчины.
-Извините, вы в этом подъезде живете? - обратилась она к Ивану Семеновичу.
-Да, - ответил тот.
-Вы бы не могли мне помочь пианино занести на второй этаж? - попросила она и рукой показала на окна.
-Так вы значит над нами жить будете? – не то удивился, не то обрадовался Иван Семенович.
-Получается так, - почему-то с извиняющейся интонацией согласилась женщина.
Иван Семенович отнес продукты домой, рассказал жене про новых соседей, и пошёл помогать. С неразговорчивым грузчиком они быстро подняли инструмент на второй этаж и поставили его в просторном зале. Иван Семенович открыл крышку, среди множества черно-белых клавиш наугад выбрал три, и несильно их нажал. Один за другим звуки заполнили полупустое пространство, отразившись от стен гулким эхом. В комнату зашла с большой картонной коробкой новоявленная соседка. Иван Семенович, смутившись, поспешно закрыл крышку, но выпущенные звуки еще блуждали по необжитым пустым комнатам. Соседка тепло его поблагодарила за помощь и пригласила заходить на чай. Иван Семенович принес еще три коробки с вещами, старенькое кресло и засобирался домой. Вечерело. Подходило время ужина, и важного разговора с Витькой.
Витька пришел к семи, веселый, уставший, пропахший лесом и дымом. Рассказывал за столом, как сначала с мальчишками играли в футбол, но порвался мячик. Затем гуляли по лесу, пошли на речку. Купались, ловили рыбу, жгли костер. Во время Витькиного рассказа Иван Семенович сидел непривычно молчаливый. Витька даже спросил, не случилось ли чего.
-Нет, ничего не случилось, сынок, ешь, - успокоил его быстро отец, а сам все думал, с чего начать разговор о будущих занятиях музыкой. Потом уже в зале, когда Наседкины сели смотреть телевизор, Иван Семенович решился:
-Витя, ты как к музыке относишься?
-Нормально, - ответил сын, - а что?
-Мы с мамой подумали, может в музыкальную школу тебе походить?
-В музыкальную? Так я же играть не умею.
-Там научат, - вступила в разговор Тамара Александровна, - музыкантом будешь.
-Я же как папка на трейлере хочу ездить, - в голосе родителей Витька почувствовал какую-то неуверенность и решил сразу отговорить их от этой затеи. И уже про себя подумал: “вот спросили бы Эдика Ковалева, как он учится в музыкальной школе. Он бы и вам рассказал: и про злую учительницу музыки, и про ненавистные гаммы, и про тугую бабочку на шее. И про футбол, на который у Эдика совсем нет времени.”
-Одно другому не помешает, - сказал отец, - и кто знает, как жизнь обернется. Может как раз это тебе и пригодится.
-Да не хочу я! – сказал Витька.
-А что ты хочешь? – спросил отец.
-Мне бы мячик футбольный, настоящий. Старый порвался…
-Какой мячик? Мы о чём говорим? О твоем бу-ду-щем! Ты это понимаешь? – в голосе отца появилось едва заметное раздражение. – Тамара, ты хоть скажи, что мы для него же стараемся.
-Витенька, ну что тебе стоит? Походишь, может понравится.
-Да ладно, я чего – я не против, - почувствовав, что родители просто так не сдадутся, Витька согласился стать музыкантом.
-Вот и хорошо, - обрадовался отец, - а я найду хорошую школу.
После разговора Иван Семенович начал обзванивать своих многочисленных друзей и расспрашивать про музыкальные школы в городе. Тамара Александровна пошла к тете Клаве за рецептом пирога. Витька ушел в свою комнату читать. Едва он уселся на диван и открыл книгу про пиратов, как в квартире над головой нетвердая рука заиграла гаммы. Минут через пятнадцать по скрипу рассохшегося паркета Витька понял, что в зале заходил взад-вперед отец. Он когда нервничал, всегда ходил из угла в угол: туда-сюда, остановится около окна на минуту, и опять ходит. Через полчаса гаммы стихли… И зазвучал этюд. Вот он набрал темп, но вдруг поскользнулся. Повторилась несколько раз последняя фраза. Через короткую паузу этюд снова ожил, и опять запнулся... И еще раз начался. И так еще около получаса… Возвратилась от подруги довольная Тамара Александровна. Музыкальный урок в квартире этажом выше закончился. Спустя полчаса к Витьке в комнату заглянул отец:
-Вить, мы с мамой посоветовались, если не хочешь быть музыкантом, ну и не надо. Может у тебя и музыкального слуха нет, кто знает. Мы вот что решили…
-Что? - Витька и отложил книгу, готовый выслушать новую идею отца.
-Может ты художником хочешь стать? У тебя же хорошо получалось. Помнишь, как похоже ты учительницу на парте нарисовал? Я еще в школу тогда ходил.
Историю с портретом классной Лидии Сергеевны Витька, наверное, не забудет никогда, но даже несмотря на это, художником он себя не считал. Однако понимая, что с отцом сегодня спорить бесполезно, в знак согласия он привычно кивнул короткостриженой головой.
-Тогда давай завтра пойдем покупать тебе мольберт и краски.
-А может ты мне мячик купишь настоящий. Этот весь шит-перешит, - попытался уговорить отца Витька.
-Посмотрим, - загадочно сказал отец и, улыбнувшись, пошел на кухню к Тамаре Александровне.
 Витька было взялся за книгу, но буквы почему-то не хотели складываться в слова: он думал о завтрашнем дне. Думал о том, как отказаться от покупки мольберта и красок, и протянуть время до вечера, когда по первому каналу будут показывать матч сборных Кореи и России по футболу. Думал о том, как уговорить отца и маму сесть с ним рядом и посмотреть всю игру от начала до конца. И никогда еще Витька не желал победы нашей сборной так сильно. Потому что знал, выиграют наши богатыри, и будут обниматься и носиться как угорелые по полю и беговой дорожке, кланяясь зрителям на стадионе, зрителям в телевизоре, и лично Витьке. Будут реветь от счастья трибуны, и любопытная камера подглядит, как уставший тренер смахнёт носовым платком невидимую слезу, и вытрет пот со лба. Увидят все это родители, и возможно шевельнётся в них что-то, и без всяких уговоров оставят они намерение сделать из Витьки художника. И удастся ему избежать счастливой судьбы Тропинина и Ван Гога. А там посмотрим…