Свобода

Точка старта 1.

Лавка была холодная, и сидеть было неприятно. Я встал и прошёлся по раздевалке. Я проделал это уже приблизительно раз сто за последний час. Пот градом катился по мне, постоянно заливая глаза. Я жутко переживал. Любой вошедший человек сразу же подумал бы, что у меня жар. Но вошёл не кто-нибудь, а тренер и сказал, что уже пора начать разминаться.

Зазвонил мой телефон. Я стал смотреть на него. Он долгое время не умолкал, и я решил всё-таки взять трубку.
 
- Привет, - сказала она, - Как дела?
- Нормально, - ответил я спокойно, а внутри меня начинала тикать адская машина.
- Я уезжаю, - сказала она. Внутри внезапно что-то взорвалось, и осколки ворвались в мою голову.
- Когда? - спросил я.
- В одиннадцать, - ответила она.
- Завтра? - спросил я с надеждой.
- Дурачок, конечно сегодня, - она засмеялась, - зачем ждать?
Я проглотил что-то большое и мерзкое, потом посмотрел на часы: было без двадцати одиннадцать.
- Это всё, что ты мне хочешь сказать? - спросл я, разрывая свою душу.
- Вообщем да. Прощай! Ты самое скучное, что когда-либо было со мной.
- Да, пожалуй, действительно. Прощай.
- Я почему-то совсем не удивлена. - сказала она и резко повесила трубку.
Мне захотелось дать себе кирпичом по голове и кирпич взять побольше.

Ещё до начала боя, я разбил ноги и кулаки об грушу.

После тёмной и тихой раздевалки, свет и шум, которые царили на стадионе, оглушили меня. Я больше не могу так. Я просто устал.

Точка 1.5

Он всё время заходил слева и бил очень сильно, как будто стараясь пробить меня. Он как-то сумел понять, что я не очень силён слева. Этот огромный грек был хорош, он сумел раскусить мой хитроумный план. Он был настолько огромен, что когда его кулак в перчатке проходил мимо моей головы, мне казалось, что я выпрыгиваю из-под поезда. Я всё время намеренно открывал правую сторону, чтобы он наносил свои удары туда, но этот чёртов грек планомерно и с упорным старанием лупил слева. Я начинал выдыхаться. Взгляд то и дело падал на табло, где яркими красными цифрами на чёрном фоне светились наши очки. Он меня обходил, и с каждой минутой разрыв увеличивался всё больше и больше. Я отчаянно бился и бил. После того как разрыв достиг десять очков, он снизил темп, дав мне немного отдохнуть. Он не хотел свалить меня. Он ждал момента, когда я сам упаду, он хотел триумфа, и с его лица уже не сходила улыбка. Я тоже твёрдо осознавал, что победа за ним, но я был обязан простоять этот бой до самого конца. И я побился ещё немного. Потом он разбил мне нос и порезал бровь, и в ребре у меня стала разростаться трещина, но я должен был стоять до конца. Я не понимал, какого чёрта мне это надо. Нет, солгу, если скажу, что не понимал. За второе место давали сто десять тысяч только в том случае, если бойцы дрались весь бой, если они делали шоу, если они держали зрителей на своих местах, если они заставляли толстосумов, выглядевших как огромные чёрные мерседесы в свои полуфраках, делать поистине огромные ставки. Поэтому я стоял и защищался как мог.

Я упал уже после гонга и был очень счастлив этому. Грек ликовал, и на ринг уже ввалилось множество народу. Журналисты что-то такое орали, все мужчины ломились пожать ему руку, женщины кричали, а меня уже тащили на плечах в раздевалку - но всё это уже не имело значения. Я запомнил только одно ощущение, которое тогда страшно меня поразило. Несмотря на разбитое лицо, на проигрыш, на то, что прикаждом вдохе внутри меня что-то рвалось и трескалось, я чувствовал себя клёво. Я чувствовал, что один этап закончился, и уже начинается другой. У меня теперь есть деньги, которые я сделал своими руками. Денег теперь чертовски много. Я могу отдать долги, выкупить родной дом, перестроить и отремонтировать его. Я представил, как я приду к кредиторам. Как я размажу этих ублюдков по стене и только потом отдам деньги.


Перед началом схватки я проходил мимо раздевалки грека и видел, как он молился вслух о победе. Ему это видимо помогло, я же никогда не молился и не буду этого делать никогда; я иду по дороге своей жизни один и дойду до конца без постороней помощи, кто бы её ни предлагал.

Молитва - это не разговор с Богом. Это даже не просьба. Это крик отчаяния, когда человек перестаёт верить в себя и начинает надеяться на чудо. Я верю в себя.

После боя всё кажется нереальным. Я сидел на скамейке и ждал, когда придёт врач. Все мои чувства были сосредоточены на большой мухе, которая отчаянно билась об стело в поисках свободы. Она бы напомнила меня ещё час назад.

Сейчас в ожидании врача на скамейке сидел другой человек. Я посмотрел в зеркало: я действительно изменился. Что-то неуловимое теперь светилось в глазах. Это и была свобода.

Точка 2.

Врач быстро делал своё дело. Он намазал мне лицо вонючей мазью и зафиксировал хрящи. Это заняло у него не более пяти минут. Потом он закурил, подошёл к окну и стал смотреть, как большие хлопья снега падают на землю. Это был высокий, осанистый молодой человек. На вид ему было где-то двадцать пять. Он был одинок. Это маячило в его взгляде. Я его понимал. Скамейка, на которой я теперь сидел, была очень старая и тёплая. Одним словом: уютная. Уже несколько поколений боксёров успели посидеть на ней, и каждый писал на ней какую-нибудь фразу и напутствие.
-Извините, - обратился я к доктору - у вас не будет ручки?
-Зачем вам? - совершенно искренне удивился он.
-Я сейчас собираюсь продолжить хорошую традицию.
-Интересно - сказал он и достал из нагрудного кармана халата очень хорошую автоматическую ручку - Вот, возьмите.
Я взял ручку и попытался согнуться на левый бок, но ничего не вышло, и я вернулся в прежнее положение, но так я не мог ничего написать на скамье.
-Давайте я - сказал доктор.
Он всё сделал как надо, почерк у него был красивый и ровный, сразу видно - настоящий врач.

А в это время в соседней комнате казначей перекладывал мои деньги из своего суконного мешка в мой чемодан, и я, сидя на лавке, понял, что проблем в моей жизни стало меньше. Я стал думать об Ольге. Как она сейчас? Интересно, что она сейчас делает? Я представил, как она лежит у нас дома на нашем диване и читает какую-нибудь итересную книгу. Я представил, что она тоже сейчас думает обо мне. Но на самом деле её там нет. Она сейчас движется неизвестно куда и неизвестно с кем. И она не знает,что теперь у меня появились деньги.Только этого она и хотела всегда. И ещё почему-то мне впомнился мой отец, который всю свою жизнь промучался в шахтёрах и мечтал о том, что его сын выйдет в люди и будет носить красивый и дорогой костюм. Он умер год назад в возрасте шестидесяти лет, как раз в то время, когда я работал таксистом. Это совершенно разные вещи.


Потом я попросил тренера помочь мне одеться и вызвать такси до аэропорта.


Точка 3.

Я купил билет до Нью-Йорка доволно быстро. Стоять в очереди пришлось минут десять. Сумка с деньгами была тяжёлая, и ко всему прочему у меня был небольшой багаж, тоже сравнительно тяжёлый из-за спортивного инвентаря. Стоять с сумками было неудобно и неприятно. Хотя мои ребра были туго перебинтованы, все равно было очень больно. Я всё время морщился и кряхтел, вызывая недовольство у людей, стоящих в очереди. Ненавижу очереди, в них человек думает, что он точно умнее других. Потом пришлось долго разбираться на таможне, оформлять денежный перевод, проходить паспортный контроль, открывать визу, вообщем, делать всю ту ерунду, которая якобы охраняет и оберегает нас от невидимых демонов этого мира.

В очереди я видел того самого врача, который занимался мной после боя.

Когда я всё-таки уселся в самолёт, моих сил уже не осталось. Я попросил стакан виски, откинул кресло назад, устроился поудобнее и упал в глубокий сон.

Спишь, стоишь, опять спишь. Жизнь - скверная шутка Бога, который точно тебя не любит.

Точка 4.

Это то, что я называю абсолютное начало. Ноль. Холод такой, что я не чувствую свои ноги и почти не чувствую руки. У вас бывало такое, что вы хватанули слишком большой кусок мороженного, и холод этого куска отдаётся болью в голове? Переложите это ощущение на всё тело и возведите боль в куб. Вот приблизительно так я себя и чувствовал. Вокруг было очень мокро. Вода просачивалась сквозь пальцы, протекала туда-обратно, приятно щекоча ладонь чем-то мелким и колючим. Ещё этот ни с чем не сравнимый шум. Его невозможно спутать. Величайший звук планеты, прекрасный в своей неповторимой однообразности.

И я понял, что лежу на берегу.

Потом я снова провалился в забытие.

Точка 4.5

Голос говорил: ...в этом мире нет ничего и никого, на кого бы я мог положиться, ибо ничто не вечно. Это даёт мне полное право оставаться в одиночестве. Я никого не люблю, и я не привязываюсь к людям. Моя совесть чиста. Я никому ничего не должен. Все мы рассыпаемся. Я это понял, а ты нет. Что с того, что у тебя есть всё, что надо? Ты и понятия не имеешь, что тебе в действительности надо. Это поиск на всю жизнь. И находят те, кто ищут. Тебе нужен твой телевизор? Или тебе нужна твоя микроволновка? Или тостер? Или, скажем, пылесос?
Я ответил: Да.
Что ж, дела твои идут еще хуже, чем я думал...
Только сейчас, я начал понимать, что слышу этот голос уже очень давно, и, как мне показалось, неделю. Но я уловил смысл только нескольких последних предложений. Остальное ушло.
Я был в сознании. Такое странное чувство, когда ты долгое время где-то летаешь, а потом мысли становятся чёткими, и голова такая свежая, как будто ты только что родился. После забытия ты рисуешь окружающий мир сам. Сначала намечаешь контур, потом озознаешь, как всё будет выглядеть, потом заливаешь всё краской.
Голос продолжил: ты не герой. Все твои мечты стать героем были фантастичны. Но есть один прекрасный момент в этой опостылевшей нам жизни.
Голос прокричал: ДАЙТЕ НАМ ДЕНЕГ, И МЫ ВСЕ СТАНЕМ ГЕРОЯМИ!!!!
Пауза.
Понимаешь к чему я клоню?
Я поднялся на локтях, в глаза мне ударили красные и оранживые цвета заходящего солнца. Он стоял чуть левее меня, свет бил ему в спину. Я не видел его лица. Меня тошнило.
Он сказал: Дай мне денег, и я покорю все горные вершины, я покорю океан, я построю дом на Луне.
Он сказал: Наш самолёт разбился. Прошло уже две недели, и за нами никто не прилетел. Я рад, что ты очнулся. Я таскался тут один всё время. Все погибли, кроме нас. Я построил дом и научился охотится на птиц. В первый день я убил белого медведя практически голыми руками. Теперь я могу всё. Я теперь бог этого мира. Среди обломков я уже нашёл всё, что нам будет нужно, в том числе и лекарства. Этот маленький остров на краю мира теперь наш.
Это теперь наш мир.
Твой и мой.
Я ответил: Не хочу. Это просто сон. Я сейчас проснусь в самолёте. Я проснусь тем, кем я был, а не туземцем.
Он перебил: Вставай и дерись за свою жизнь до последней капли крови и пота. Иначе мне придётся тебя убить. Мне не нужен лишний рот.
И мне пришлось встать. Теперь я мог его видеть. Говоривший был высокий осанистый молодой человек, тот самый врач. Теперь он походил не на то слабое и беззащитное ничтожество, каким я увидел его в раздевалке, а на могучего поководца, способного в одиночку захватывать города и вести на смерть десятки тысяч людей. Глаза его пылали. И мне стало страшно. Я представил, что с ним будет, когда нас найдут. Ведь нас найдут? Он не вернётся. Точнее сказать, он не сможет вернуться. Как он будет жить в городе изо дня в день, как робот исполнять одну и ту же работу. Две недели тут словно излечили его от страшной болезни, которй нет и не будет названия.
Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока он доставал из-за пояса большой чёрный пистолет и приставлял холодное дуло к моему лбу.

Он сказал: Я нашёл его в самолёте. Он лежал в разломаном сейфе. Прикольно, да? Ну так что ты решил?

Я закрыл глаза, и мне опять нестерпимо захотелось проснуться.
Он сказал: Так ты со мной или нет? Если больше ничего не осталось, ты можешь идти до конца?

Точка 5
И на всё это внезапно пришли посмотреть спасатели, которые всё-таки нас нашли.

Увидев их красные куртки, врач опустил ствол на уровень моего сердца.

Он сказал и улыбнулся: Так тебя будет легче опознать.

И он выстрелил.
Я упал и ещё с минуту видел, как он медленно приставляет пистолет к своему виску и уже нечеловечески медленно нажимает на курок.