Комиссия

Михаилу Зурабову посвящается.


Света страдала муторным хроническим заболеванием, от которого сразу не помрешь, но и жизнь малиной точно не покажется. Не казалась жизнь малиной уже почти 30 лет, с детства, с пятого класса. Света все равно, – жила нормально и по графику: институт закончила, замуж вышла и родила ребенка. Сейчас-то ребенок уже подрос, конечно, и даже самостоятельно себя обеспечивал карманными деньгами, подрабатывая на компьютере, чем Света неизменно гордилась.
Работала она в библиотеке. Почему-то эта работа считается не пыльной и совсем даже легкой. Сиди себе под зеленой лампой и читай что-нибудь. Так думают те, которые в библиотеку приходят за книжкой. Короче, читатели. На самом деле, работа библиотекаря очень грязная и тяжелая. Главное – грязная. Просто безумно грязная. Старые книги пачкают въедливой давней пылью. Новые – типографской краской. Уже в середине рабочего дня руки черными делаются. Периодика, та – просто караул! В самом начале работы, после института, Света сидела на периодике. Газеты по загрязнению рук превзошли всё прочее.
Кроме того, книги тяжелые, особенно в массе. А библиотекарю целыми днями приходится перетаскивать стопки книг с места на место. Либо искать в хранилище, либо в этом же хранилище книжки по порядку расставлять. И даже если не имеешь дела с книгохранилищем, то всё равно приходится день-деньской таскать полные стопки книг, будь они неладны.

Работала Света уже много лет, прошла перестройка, тарелка ее унеси, потом мужа сократили, потом муж, наоборот, вроде поднялся немного, и в доме были стабильные деньги, а свои крохи Света тратила себе на мелочи и подарки родным. А потом пришла ей мысль в голову, что неплохо бы инвалидность получить,- ведь болеет-страдает Света много лет, и вполне имеет на это право, тем более сам факт инвалидности кое-чего давал: льготы по оплате жилья и телефона, хотя бы. И пенсию будут платить, маленькую, конечно, но денег лишних не бывает.
Инвалидность Свете в первый раз оформили на удивление быстро и без глупых вопросов, так что Света даже почувствовала себя симулянткой. Обошла она врачей в поликлинике, пришла в районную Комиссию, и там ей быстро выписали справку на один год. Через год Свете предстояло вновь обойти всех врачей и прийти на Комиссию для продления этой инвалидности. Если бы Свете было 55 лет, то дали бы бессрочно, но до этих лет ей было еще далеко.
На работе она сначала никому не сказала про инвалидность, работала как раньше. Но позже, когда пошли плохие времена, и зарплату стали задерживать, и про сокращение стали поговаривать, она свою справку, уже третью к тому времени, предъявила. Потому что, как инвалида, ее уже не могли поставить на дежурство в выходной день. И после рабочего дня никто ее задерживать не мог. И от тяжелой работы по перетаскиванию книг она могла теперь отбрехаться. Куча преимуществ. Начальство губы поджало, но делать нечего – трудовой кодекс Свету оберегал со всех сторон.
Ситуация вокруг заметно менялась. Сын вырос, подрабатывал помимо техникума, и было непонятно – что с ним делать, то ли в институт совать, то ли срочно искать редкие болезни в его организме, а то ведь армия – не спит, а ищет себе мясо, пушечное. Муж стал каким-то ленивым в доме, и глаз его смотрел уже внутрь себя, видя там, в своем сознании, нечто недоступное окружающим, но имеющее для него огромный, может быть, даже сакральный смысл всего существования. Смыл этот звали Люсей. Но это к делу не относилось, про Люсю никто не знал, она была офис-менеджером в фирме, где муж работал.

Света чувствовала, что сил у нее заметно поубавилось, не было этого задора – перемыть всю квартиру за раз или махнуть на выходные за город. После работы она приходила разбитой, хотелось только лечь морской звездой на двуспальной кровати и ни о чем не думать. Даже есть не хотелось от усталости. Домашние ее не трогали, питались полуфабрикатами, потому что в это новое время появилось много почти готовой пищи, которую легко можно было довести до ума в микроволновке. Свекровь смотрела с неодобрением, и раз в неделю приходила варить суп, чтобы хоть на выходные была у них «нормальная еда».
Между тем, продлевать инвалидность приходилось каждый год, не смотря на смену президента, новых министров и какие-то реформы в здравоохранении. Когда подошел очередной срок прохождения комиссии, Света решила: надо биться за бессрочную инвалидность, хоть льготы и отменили, но зато платили больше. И что же теперь – еще 10 лет издевательств? До пенсионного возраста?!
Этот раз был уже седьмым или восьмым. Бессрочную инвалидность вполне могли установить, Света знала, что надо "дать на лапу", но кому и как – не представляла, потому что в библиотеке ей никто никогда взяток не давал, а сама она тоже как-то умудрилась прожить без этого. Муж, на миг оторвавшись он внутреннего видения в своем сознании, хохотнул: «Ну ты, блин, даешь! Ну, купи тортик. И еще конверт сверху положи, только внутрь не одной купюрой, а то как они делиться будут?». «А сколько давать-то?»,- спросила Света. Главное, она не очень представляла себе – под каким соусом она этот тортик вручит. Сказать, что ли, что вот, как вы тут все устали от нас, инвалидов, вот чайку в перерыв попьете!... Но торт всё равно решила купить, и деньги в конверте заранее приготовила.

Если кто не знает, то человек идущий на Медико-Социальную Экспертную Комиссию (так оно называется) даже в десятый раз, врачей всех основных обойти обязан, и флюшку сделать, и анализы сдать. Все эти основные специалисты вполне могут послать за своими специфическими обследованиями, а если учесть график приема врачей в поликлинике, да то, что не каждый день отпроситься или уйти пораньше с работы удается, то заполнение обходного листа для МСЭКа затягивается, как правило, на месяц, а то и на два.
Света уже несколько лет приносила с работы канцелярские принадлежности, накопленные за несколько месяцев – скобки к степлеру, клей, блокноты, ручки-карандаши разные, и за это медсестра ее основного врача обходила со Светиной карточкой некоторых врачей-специалистов, и те вписывали в карточку неизменный диагноз, благо он не менялся, и измениться не мог. Свете же всё равно приходилось лично сдавать анализы и посылать свекровь сидеть с 8 утра до пяти вечера в очереди, чтобы получить талончик на следующую неделю, например, к невропатологу. После очередных отпрашиваний с работы, опозданий или уходов пораньше, ей оставалось сходить на саму Комиссию.
В этот раз всё было немного иначе. Сестра была раздражена, пакет с канцпринадлежностями даже не рассмотрела, карточку взяла неохотно. Света подумала, что сестре надоели ручки и степлеры и она вполне может хотеть что-нибудь повесомее за свои услуги. Но заискивать Света не умела, потому, на вопрос сестры, прозвучавший вообще дико,- точно ли она хочет проходить переосвидетельствование в этом году, а то могут снять и имеющуюся уже инвалидность,- Света только пожала плечами и, утвердительно кивнув, ушла. В конце концов, дадут же когда-то и бессрочную инвалидность,- думала Света,- вот и не придется каждый год таскаться по врачам. А снять эту… Как же, ха-ха! – с этим диагнозом и ее стажем болезни никакая комиссия инвалидность уже не снимет.
Когда она пришла забрать карточку, сестра, выйдя в коридор, прошипела ей почти в ухо: «Вы бы не ходили лучше…». Ну ни фига себе!,- думала Света, спускаясь по лестнице,- последние крохи уже норовят оторвать! Все резко выздоровеем и утроим ВэВэПэ, ага!

В день, когда надо было идти показывать себя во всей красе, Света купила тортик. По дороге к поликлинике был подходящий магазин. Торт она выбирала мучительно, не могла понять – какого размера он должен быть. Купила средний, и такой, чтобы мог без холодильника простоять пару-тройку часов,- ну не сразу же его съедят. Сунула под бечевку конверт с деньгами. Потом, подумав, купила еще большой пакет и положила тортик туда. Она слегка волновалась.
Света была записана на 12 часов дня. На один час всегда записывали несколько человек, входить-выходить ТУДА надо было несколько раз, и вся процедура была непонятной, конвейерной, и это сильно выматывало. Каждый раз приходилось проводить в ожидании несколько часов. Так что Света приготовилась тупо ждать. Заняв очередь («Кто последний на 12 часов?»), Света присела в полутемном коридоре. Пара люминесцентных ламп прямо перед кабинетом Комиссии не работала, и так было всегда.
Народу было много. Впрочем, людей здесь всегда было много. Света не понимала, почему Комиссия сразу не может дать человеку бессрочную инвалидность, ведь эта полная бессмыслица – каждый год гонять сюда людей, хотя яснее ясного, что никогда они не станут здоровыми, а будет всё только хуже. Совсем уж немощных здесь Света не встречала никогда: так, чтобы привели под руки обвисающее тело. Нет,- все были на своих ногах, иногда кое-кто попадался с палочкой, один раз – на костылях. Без конечностей Света здесь никого не видела, и подозревала, что их Комиссия находится в другом месте.
Из разговоров в очереди она знала, что кое-кто идет сюда впервые. Да и сама она тоже когда-то пришла сюда в первый раз. Итак, - рассуждала Света,- каждый год новые инвалиды, плюс на подтверждение, минус - кто-то умирает, и еще кто-то достигает возраста для получения бессрочной инвалидности… Вот и сохраняется постоянный баланс, и людей никогда не станет меньше в этом коридоре.
Через час, когда вышедшая сестра закричала: «Следующий на двенадцать!», Света, подхватив свою сумку и пакет с тортом, зашла в кабинет. Для начала надо было сесть рядом с сестрой, которая записывала данные паспорта в пухлое личное дело, а потом, выйдя обратно в коридор, дождаться, когда вызовут во второй раз, уже к врачу. Сестра задавала стандартные вопросы и переписывала данные, и Света, сама не зная, почему, по внезапному наитию,- вдруг протянула ей пакет с коробкой торта.
Сестра глянула, - вначале рассеянно, потом уже внимательно, на Свету, и та скороговоркой выпалила: «Это вам к чаю… просто так!». Сестра оглянулась: направо была дверь в комнату, где сидела собственно Комиссия, налево – картотека, и там же – смотровая, еще один стол в глубине комнаты в эти минуты пустовал, короче – они были одни. Сестра (была она средних лет с простым и приятным - вне этого учреждения – лицом), быстро заглянула в пакет, взгляд ее, вероятно, уперся в конверт, потому что она застыла на какую-то секунду. Но тут же сунула всё себе куда-то вниз и вбок, под стол, спрятала. И продолжила дальше заполнять в Светином личном деле листочки, задавая вопросы уже другим, домашним голосом. «Теперь идите в коридор, вас вызовут»,- наконец сказала сестра. А потом, убедившись, что они со Светой по-прежнему, одни, сказала странную фразу: «Спасибо. Только вы никуда потом не ездите, запомните. И я вам ничего не говорила». Тон у нее уже был совсем другой: жесткий и даже грубый. Света открыла было рот, чтобы сказать, что никуда она ехать не собирается, но сестра, пройдя мимо Светы к выходу, уже кричала в коридор: «На двенадцать есть еще кто-нибудь?».

Через час Свету позвали снова, уже по фамилии. И она, пройдя мимо той самой сестры, которая неутомимо записывала что-то про очередного увечного, зашла в комнату, где и сидели все врачи. Их в кабинете было трое, каждый – за своим столом: терапевт, хирург и невропатолог. Еще был председатель Комиссии, но его в комнате не наблюдалось – стол был пустым.
Света подседа к терапевту, и принялась, как всегда, отвечать «на что жалуетесь». Жалобы она давно для себя систематизировала, так что отвечала прямо как по списку, не сбиваясь. Терапевт поглядела на нее пару раз, Света была ей абсолютно не интересна. Зато Света, оказавшись лицом к окну, вздрогнула: весь подоконник был заставлен пакетами, коробками и даже бутылками. «Вот куда надо было тортик отдать»,- расстроилась Света, - «А я, овца…» Расстройство придало ей смелостb, стало уже на все наплевать, и она прямо сказала докторице: «А почему вы не даете мне бессрочную инвалидность? Сколько лет еще к вам ходить? Вы что, ждете, что я исцелюсь?». Терапевт подняла голову, внимание прочиталось у нее в лице, недоброе внимание, она на этой работе была готова к отпору в любую секунду своего времени. Только вот, вроде как припомнив что-то важное внутри себя, докторицын взгляд переключился, стал нейтральным, даже почти добрым. «Может, сестра тортик мой сюда принесла?»,- догадалась Света. А докторица спокойно между тем проговорила: «Дадим бессрочную, вы ведь уже восьмой раз пришли? Изменений нет, так что…», она даже слегка улыбнулась. В смотровую Свету не позвали на этот раз, и она подумала, что вся процедура пройдет теперь быстрее. Впрочем, Света была готова ждать сколько угодно: надо же, стоило чуточку подмазать и – нате вам, сразу поехала! Неужели надо было всего-то такую малость сделать, и бессрочная инвалидность могла бы быть у нее уже год-два-три назад?
Но в коридоре оптимизма не разделили. Оказалось, что почти каждый из приходивших сюда приносил что-то врачам. Бакшиш! Но без особых результатов при этом.

Сегодня всё затянулось по неизвестным причинам. Соседка по ожиданию, с волосами, выкрашенными в цвет марганцовки, вздыхала и вздыхала, что сидит тут уже четвертый час. Другая соседка – худая, седая, с большим некрасивым родимым пятном фиолетового цвета посреди лица, тоже довольно громко возмущалась, что сволочи все эти, а больные люди вынуждены… Сегодня творилось совсем непонятное: всех уже прошедших через конвейер МСЭКа не отпускали, а скапливали в коридоре, не выдавая вожделенных справок..
Отойти от дверей было нельзя, потому что вызвать могли в любую минуту, книгу или газету с собой Света не взяла, - всё равно читать в этой обстановке не смогла бы. Потому поневоле слушала разговор сотоварок по несчастью. Они, сидя от Светы по разные стороны, переговаривались через нее, может быть, ожидая от Светы, что и она тоже вступит в разговор.
- У нас в прошлом месяце двое умерли в доме,- сообщала с пятном. Сердце, что ли прихватило, на улице… скорая и не успела, да и какая нынче скорая, тьфу, девчонки сопливые в той скорой, у них кроме градусника, да этой, ну чтобы слушать, и нет ничего. Ну, обе больные были. Хотя одна… инвалид-инвалид, а носилась как ломовая лошадь, я вам скажу. Всё она с сумками, и на дачу, и по магазинам, а тут – прихватило – и прямо вот всё, сразу!
- Эээээ! Дай Бог всем так умереть,- прихватило и всё! а если инсульт…
Тут Света вынуждена была выслушать подробный рассказ о том, как у подруги той женщины, что была с головой цвета марганцовки, муж свалился от инсульта, был в реанимации. А она – подруга, жена его, уж так молилась, так молилась,- только бы он не умер! Вот он и не умер, прожил 4 года как овощ, ходил под себя и третировал ближних, квартира провоняла – не войти было, а умер совсем недавно, и хорошо сделал, дал, наконец, покой всем домашним, они теперь ремонт делают.
- И у нас в подъезде тоже старушка недавно умерла, котики остались, мы их пристраивали (последовало описание котиков). А Егорова, коллега моя, тоже инвалид по общему, внезапно умерла, не успели до больницы довезти, потом уж прямо из морга домой позвонили.
 Света в беседу не вступала, она думала о том, что у сына сегодня контрольная-тестирование, а муж опять задержится, ясен пень. Мобильник она с собой не взяла, вроде ни к чему он тут был, но сейчас жалела об этом: могла бы подруге позвонить, отвлечься. Она уже очень устала.

Дверь в очередной раз открылась и вышедшая сестра громко стала зачитывать список. Света не помнила такой процедуры за все прошлые свои посещения Комиссии. Когда прозвучала и Светина фамилия, Света встала и подошла поближе.
- Сейчас вы все пройдете, не волнуйтесь. Идет Вольдина, Гудкова готовится.
Дело двинулось. Подошла очередь Светы. Дама, вероятно, председатель комиссии, глядя в бумаги, скучным голосом забубнила: «Инвалидность, всё сохраняется, бессрочно, вот это – в собес, это – вам, вот тут распишитесь, и еще тут тоже, только у нас сейчас печати нет, она в третьей, безобразие, вы не уходите, вас сейчас отвезут всех, и печать поставят, а потом обратно, автобус подойдет, вы внизу на улице подождите». Света, как в трансе, подписала там, куда ей ткнули, загребла все бумажки, которые ей сунули, и вышла в коридор. Потоптавшись около двери, не очень понимая, чего же ей сказали: инвалидность – бессрочно? А ехать куда? Она машинально спустилась по лестнице, быстро оделась в раздевалке, наконец разглядела бумажки: справка от МСЭК №2, всё верно, бессрочно, ОСТ-2, группа – 2, вот и план индивидуальной реабилитации, который вообще выдали впервые, а обязаны были давать каждый год заново, вот ее все документы и карточка. Сунув всё в сумку, Света выскочила на улицу: где там ждать-то? – и тут просто налетела на свою свекровь Елизавету Павловну, которую уважительно звала мамой и на «вы». Свекровь ее была активна и энергична, Светиных болячек не понимала, считая всё придурью, и живя в соседнем доме, частенько вмешивалась в дела семейные, потому что давно уже вдовствовала, а ее внутреннее бурление искало себе выход.
Столкнувшись со Светой, свекровь изобразила на лице выражение «ага, попалась!».
- Ну что ж ты так долго? Чего мобильник не взяла? - Света поняла, что что-то случилось.
- Мне соседка ваша, Роза Самуиловна позвонила, ну, снизу эта… В общем, надо дома сидеть срочно и допуск чтобы был к стояку часа три, эти уроды бродят, водопроводчики, ну пьяные конечно, проверяют. Заливает там сороковую, дерьмом.
- Ага! - Света сообразила главную проблему,- а может, вы там посидите?...
- Ну конечно! У меня своих дел нет! Я еще тебя разыскала, скажи спасибо,- начала свекровь, но Света ее перебила.
- Да я бы побежала уже, так задержали же,- беспомощно начала Света,- и мне надо еще съездить печать поставить, сказали – отвезут! - она посмотрела по сторонам и заметила кучку ожидающих, увидела и ту, с марганцовыми волосами, скрытыми сейчас частично под беретом, и другую – с фиолетовым пятном на лице, которое можно было скрыть, разве что надев маску омоновца или черный чулок на голову. Последняя мысль Свету позабавила, но остроты проблемы не сняла,- и как быть?
- Слушай, а куда ехать-то? В третью поликлинику? Давай, я поеду, а оттуда прямо в «Пятерочку», я туда и собиралась пока Роза не позвонила, мне от третьей и ближе будет…
- Сказали, чтобы лично…
- Да ладно, и что? Давай, домой! Фамилия у нас одна,- сообразила свекровь,- Чего там надо-то?
- Вот,- Света достала заветную справку, свекровь спрятала ее в свой паспорт и сунула в сумку.
- Мама, вы осторожнее со справкой! Она бессрочная.
Кивнув, сделав суровое лицо, свекровь направилась к толпе ожидающих, их было человек тридцать, а Света устремилась к дому. Свету неотступно преследовала какая-то мысль, или воспоминание, или что-то, чего она не могла уловить или понять. Так бывает, когда точно знаешь, что что-то пропустил, вопрос – что?

Через пять минут подъехал автобус. Он был небольшим, из каких-то стародавних запасов автобусного парка. Вроде бы, на таких ездят на похороны, и давным-давно такие автобусы ходили по городским маршрутам, свекровь эти времена помнила. Одна дверь впереди. Кабина – наглухо отделена от салона. Елизавета Павловна смешалась с толпой ждущих инвалидов. Из кабины вылез крепкий мужчина, и за ним – еще один мужчина, которому подошедшая медсестра сунула в руки список. «Все едем без сопровождающих! - громко известил мужчина толпу,- только инвалиды! Места рассчитаны!».

Света в это время миновала детский садик, куда в детстве ходил ее сын. Впереди уже виднелся их дом. Мысли побежали по привычному руслу: в магазин не зашла, надо будет сына отправить, ага, допросишься его, а ничего, пойдет как миленький, муж опять опоздает, козел, ничего не делает, на диване лежит, хотя без него-то – куда, надо бы ту юбку зайти примерить всё-таки, надо же хоть одну приличную юбку, а вот растолстею, ведь ползет вес, хоть и чуточку, всё, перестаю есть сытно, надо бы калории считать, Ирка на работе объясняла же, плевать, просто надо купить на размер больше, а то находилась по молодости худой, муж ругался, что не ем совсем, муж хороший – пусть лежит где хочет, зато не пьет…

В это время один из мужчин залез обратно в кабину, а второй, стоя у раскрытой двери в салон, стал по списку пропускать внутрь. Услышав свою фамилию (она же – фамилия сына, а потому и Светина тоже), Елизавета Павловна подошла, решительно подтвердила, не переменившись в лице, что Комиссию только что прошла, и, поднявшись по ступенькам в салон, нашарив взглядом свободное место спереди, опустилась на сиденье рядом с довольно молодой женщиной, прямо перед перегородкой, отделяющей кабину от салона автобуса.

В это время Света уже входила в подъезд. Мозг был расслаблен потоком привычного жужжания о насущном, и потому вспомнилось вдруг, что на справке, выданной Комиссией, печать СТОЯЛА, справку Света получала не первый раз, и хорошо знала – как она выглядит. Всё было на месте, зачем еще что-то? «Впрочем,- тут же засомневалась она,- может, с этого года еще вторую печать шлепают? Всё время что-то меняют!». Подходя к своей квартире, она уже забыла о Комиссии, о справке, о печати, - перед дверьми стоял водопроводчик их ЖЭКа, Серега, от него пахло спиртным, и он с ходу принялся Свету подгонять, вот зальет и ее дерьмом по самое это самое, тогда в другой раз поторопится. Света, ругаясь про себя, отперла дверь, и Серега, крикнув своему напарнику в пролет, шагнул за Светой в квартиру и устремился в туалет, к фановой трубе.

В это время последний инвалид из группы вошел в автобус, мужчина, зачитывающий список, залез в кабину спереди, двери с чмокающим звуком сомкнулись, и автобус начал разворачиваться. Елизавета Павловна обратила внимание, что стеклянная перегородка, отделяющая кабину от салона, была завешена изнутри какой-то шторкой с бомбошками по краям, как лет пятьдесят назад. «У них там, в кабине, наверно, и портрет Генералиссимуса есть!», - усмехнулась она. Но соседка не поняла, о чем это она. А разговаривать обычно говорливой Елизавете Павловне сейчас абсолютно не хотелось. В салоне запахло чем-то посторонним, этот запах не мешал, не раздражал, но его присутствие как будто бы сгущало воздух. Автобус выехал на улицу, но повернул совсем не в сторону третьей поликлиники. «Опять что-то разрыли, вот ведь – теперь в объезд!...»,- решила Елизавета Павловна, и задумалась о своем, заметив попутно, что запах в автобусе странный, он вроде усилился, да и неудивительно,- такое старье! Хорошо, что ехать совсем близко. Еще она заметила, что все окна были наглухо закрыты. Ну и правильно: холодно, почти зима уже.

Света в это время разделась, уяснила проблему с канализацией и даже успела встретить вернувшегося из техникума сына. Сил идти в магазин не было, и она отправила туда сына с подробными указаниями: чего и сколько. Приставучая мысль, вернее, тень мысли, вплывала иногда на краешек Светиного сознания, но особо не задерживалась, потому что было не до размышлений: водопроводчик Серега, ругаясь, ходил туда-сюда, потом сына отправляла в магазин, потом обнаружилось, что у кошки закончился корм, и пришлось только что вернувшегося сына снова повернуть в сторону рынка, потом… Потом позвонил муж, и стал долго объяснять, что после работы ему надо поехать с одним коллегой по поводу соглашения, договора, или еще чего-то там, и будет он поздно. Как всегда. Положив трубку, Света механически повторила вслух: «Поехать. Это мы конечно, пожалуйста, сейчас как съездим!», и замерла, оцепенев, потому что слово «съездим» вызвало в памяти, ясно и четко, слова и интонации той сестры, которая взяла Светин тортик, что ездить потом никуда не надо, а она, сестра, ничего не говорила! Почему? Почему нельзя ездить? Света застыла на этой мысли, что-то здесь было не так. Но тут в незапертую дверь просунулась Анечка, соседка по площадке.

Елизавета Павловна в это время почувствовала, что в глазах у нее темнеет, а уши закладывает, сознание стало расплывчатым, и тело – непослушным. Сумка лежала у нее на коленях, и руки ее уже не сжимали. Лениво, сделав усилие, повернув голову, Елизавета Павловна убедилась, что всеми в автобусе овладела явная апатия. Еще она отметила про себя, что автобус въезжает на территорию автобусного парка № 5, расположенного совсем-совсем далеко от поликлиники № 3. В окнах сперва потемнело, потом опять посветлело, и снова потемнело: автобус заруливал в какой-то бокс. Елизавета Павловна поняла, что не чувствует своих ног, ноги медленно и сильно наполнялись внутренним холодом, который полз всё выше, рук она не чувствовала тоже. Ее соседка привалилась к ней всем телом, и сама Елизавета Павловна сползла в своем кресле, и перед тем, как сознание полностью отключилось, успела увидеть прямо перед собой стеклянную стенку, отгораживающую кабину водителя, шторку с той стороны, раздвинутую шторку с бомбошками по краям, и пристально вглядывающихся в салон автобуса двух мужчин, они смотрели оценивающе, и потом шторка упала на свое место, а Елизавета Павловна уже больше ничего не увидела, никогда.

В двенадцатом часу ночи, встретив мужа, Света, наконец, вспомнила, что свекровь так и не зашла к ней, более того – не позвонила. Это было странным, потому что Елизавета Павловна держала под контролем всё: и соседей, и правление ЖСК, и всех своих подруг, и, конечно, семью сына. Муж хмыкнул: «И что, соскучилась? Поздно уже, она спит наверно, до завтра терпит?». До завтра терпело.
Но назавтра, дозваниваясь с работы, Света неизменно слышала гудки, трубку никто не поднимал. Зато в четвертом часу пополудни позвонил сын. Голос у него был странным, каким-то детским и встревоженным, даже испуганным. Он сказал, что звонили насчет бабушки и просили перезвонить по номеру телефона, он продиктовал его, и что случилось, мама, что с бабушкой, куда это надо перезванивать? Света пожала плечами, а потом, сообразив, что бабушка сына – мать ее мужа, и неплохо бы мужу самому задницу приподнять, его мать как-никак, у него и машина, и время ненормированное, а у Светы – вон еще сколько сделать надо, дала сыну указание срочно перезвонить папе на мобильный, и ее тоже в курсе держать, если что. Если что – Света не знала, чем бы это «что» могло быть, но мысли крутились о больнице, переломе и прочем в том же духе, ну не в милицию же свекровь забрали, в самом-то деле?

Через четверть часа перезвонил муж, и Света решила, что это опять сын, до того был похож голос – звучал по-детски и испуганно. Муж сказал, вроде как не веря тому, что говорит, что едет на опознание, что мама его скоропостижно скончалась, ее на улице подобрала скорая, сделать ничего не смогли. Света охнула, мыслей в голове не было, она автоматически спросила, ехать ли ей тоже. Явно, ее присутствие было сейчас необходимым, и наскоро объяснив начальству что случилось, Света через полчаса вышла из библиотеки и села в подъехавшую машину.
Морг больницы находился далеко, ехать надо было на край города, больница стояла вообще отдельно от всех домов, за ней уже совсем ничего не было, один голый пустырь до горизонта, по которому ветер таскал редкие снежинки и всякий сор. Долго рулили вокруг странного строения больницы, выискивая морг. На стоянке стояло несколько машин.
Они поднялись к дверям, навстречу вышли люди, заплаканная женщина причитала: «Да ведь только что кардиограмму делал, перед втэком, ну как же, ну не может же быть!». В холле им показали дверь, куда надо было зайти, в очереди Света с мужем оказались третьими. Муж нервно оглядывался по сторонам, явно не понимая до конца произошедшего. Света принялась читать висевший на стенке рядом прейскурант услуг. «Чего только не делают с умершими,- подумалось ей,- зачем?!».
Муж взял ее за локоть, и они вместе вошли в небольшой кабинет, за столом сидел мужчина, спросивший фамилию. Порывшись в бумагах перед собой, он поднял голову:
- Причина смерти, - мужчина глянул на них, Света присела, муж стоял рядом,- острая сердечная недостаточность. Дальше прозвучала фраза со словами: коронарный, склероз, сосуды и что-то вроде про известь, Света не уловила всего.
- Это могло случиться в любой момент, вашей вины тут нет. Она ведь на инвалидности была, какой диагноз был? – дружелюбно продолжил патологоанатом.
Света непроизвольно посмотрела на мужа, муж – на нее.
- Она не была на инвалидности. Это я. У нее вроде всё в порядке было.
Мужчина молча смотрел на Свету. С непонятным выражением на лице.
- У нее с собой была моя справка,- пояснила Света тихо.
Мужчина, судя по лицу, принял для себя решение, потому что бодро произнес тираду о том, что вот больные очень даже часто живут, а здоровые – бегают-бегают, а потом как прихватит, и оказывается, что запущено всё было, потому что не проверяются люди, а если даже и проверяться, то не всегда поможет, тем более после определенного возраста. Он протянул Светиному мужу бумагу на подпись, сказал, что всё в порядке – паспорт покойной у них, теперь надо опознание, а потом пусть зайдут без очереди за свидетельством о смерти, и вещи личные покойной им выдадут, пусть они пройдут, там скажут куда.

Здесь действовал какой-то четкий круговорот людей в отдельно взятом заведении, проторенные тропинки проходили в строгой очередности люди, попавшие сюда, сменяя друг друга. В комнатку к патологоанатому зашла следующая пара, а Света с мужем пошли в указанном направлении, и сменили предыдущую группу у стойки. Муж достал свой паспорт, его данные переписали, потом Света, отказавшись наотрез идти на опознание, присела на скамейку и стала оглядываться в ожидании супруга.
Направо был морг, налево – магазин похоронных принадлежностей, а прямо по центру холла сидел представитель похоронного агентства, (это значилось на табличке, висевшей на стенке за ним), который улаживал все формальности с похоронами. Сейчас он беседовал с какой-то семьей, показывая им снимки в альбоме и в чем-то убеждая. Света уже пришла в себя, даже успела прикинуть порядок дальнейших действий, слушая краем уха разговоры в холле и разглядывая висевшие по стенам памятки, предупреждения, приглашения, прейскуранты и призывы.
Муж, наконец, вышел, и сразу потянул Свету на улицу, покурить. Вид у него был отрешенный, и Света не стала докучать вопросами, а молча ждала, что он сам скажет.
- Прикинь, Цветик. Хорошо, что ты не пошла. Мне сперва вообще чужую тетку показали, я аж испугался, они уроды, перепутали… Открыли, а я смотрю на лице – пятно такое, синее, просто *** страх!…
- Вот тут пятно, вот такое? - Света, забыв про приметы, нарисовала пятно у себя на лице,- фиолетовое?! – она почему-то сразу поняла – какое пятно и у кого видел ее муж.
- Ну да, точно такое, пожилая совсем тетка, я сперва обрадовался, думаю: перепутали, а мама жива,- он затянулся,- потом извинились. Мама спокойная такая, как спит. Сказали, она и не мучалась совсем, внезапная смерть…
Они постояли немного молча. Муж даже не спросил, откуда Света про пятно знает. И она не сказала. Всё открылось ей в хрустальной ясности.
«Вот и пенсии поднимут теперь, тем, кто останется, а кто останется-то, впрочем, всех не изведут, а ведь и у нас в доме с начала года умерло четверо, свекровь говорила, что у них в доме тоже, мы еще говорили, что прямо мор пошел, система такая, да, и биться бесполезно, умная я стала,- неторопливо текли ее мысли, она криво улыбнулась себе самой,- уж лбом стенку прошибать не стану, прошибу, и окажусь в соседней камере, а оно мне надо, инвалидность бессрочная, больше ходить не надо, а надо бы ту сестричку еще поблагодарить…» Тут Света впервые осознала подвиг сестры из Комиссии, которая за тортик и за свое месячное жалованье в конверте спасла Свете жизнь. «Нет, если быть точнее,- пыталась спасти, потому что поперлась бы я в тот автобус, забыла я всё, ни о чем не думала. Видать, там наверху решили, что еще не срок мне». Света подняла голову и посмотрела в темнеющее небо, а муж, раздавив окурок, открыл дверь, пропуская Свету вперед. Надо было идти и организовывать похороны.


Света продолжает работать в библиотеке. Она сходила в Комиссию и добилась выдачи дубликата справки, с печатью. Квартиру свекрови сдают, и есть куда потом сына отселить, как вырастет совсем. Светин муж получил возможность говорить всем: «Жена у меня инвалид, я должен о ней заботиться», оправдывая этим все свои действия. Сын уже почти окончил техникум, ему оформляют всякие медицинские документы и обследования, на всякий случай, если с институтом не получится.
А инвалидов стало гораздо, гораздо, гораздо меньше.