Время перемен

Сидеть на холодном полу было ужасно холодно, но у меня не оставалось выбора. Я пришел сюда не по собственной воле и не хотелось своим перечащим поведением вызвать негативную реакцию у собеседника. Поэтому я делал все, как он просил.

Он сидел рядом, по левую руку от меня, свесив ноги вниз и болтая ими туда-сюда, как последний неврастеник. В руке у него была зажата бутылка пива "Староглинское", рядом стояла открытая пачка чипсов "Свежегодских" с грибами. Не люблю грибы, даже в столь необычно оформленном виде. Впрочем, я не ем чипсы. Фигуру, конечно, они не испортят, но запах изо рта останется на весь день. Иногда мне кажется, что это хуже, чем быть прокуренным. Впрочем, я и не курю.

На лежащей рядом с пакетиком чипсов пивной крышке черными линиями ярко выделялся значок бутылки. Надо же, ему везет. Если бы его это интересовало, то он бы получил дополнительную бутылку впридачу к купленной. В нашем мире не везет только дуракам, таким, как я. Я пью пиво по бутылке каждый день, с друзьями после работы, и мне еще ни разу не попался даже бокал, крышечек с которым надо собрать, кажется, в количестве десяти, чтобы воплотить его в настоящий предмет стеклянной посуды. Со всех крышечек на меня смотрел противный и уродский смайлик. Попробуйте еще, возможно вам повезет в другой раз...

Мы сидели молча. Его рот был занят едой, а я не хотел ему мешать наслаждаться вкусом солода, тем более что начинать разговор стоило не мне. Не я пригласил своего соседа на верхний уровень Маяка. Это его записка, написанная настолько коряво, что лучше написал бы и любой первоклассник, оповестила меня о том, что некто будет ждать меня здесь сегодня в полночь. Теперь, глядя на него, я могу с уверенностью сказать, что его почерк был вызван скорее болью, чем неаккуратностью. Ему было просто больно держать в руках мой граненый карандаш, который со следами крови, идентичными тем, что были и на листке я нашел на своем письменном столе, очевидно, даже чересчур больно. Даже сейчас, когда он брался за бутылку и подносил ее ко рту для глотка, я видел, как периодически искривлялось в гримасе боли его лицо. Да как же он вообще терпит пребывание на земле?

Было темно. В это время года темнеет крайне быстро, и в полночь на улице не найти уже ни одной тени.

Полночь. Какое странное название. Моя приемная мать говорила мне, что оно осталось еще с далеких времен Солнца, когда день был равен двадцати четырем часам. Тогда действительно был настоящий полдень и настоящая полночь. Сейчас же это лишь названия двеннадцати часов дня и двадцати четырех часов ночи соответственно, промежутки между часами Мрака, Сумрака и Света. Мрак и Сумрак разделяются еще полумраком. В нашем мире день длится тридцать шесть часов.

Было темно. Маяк еще не работал. Его включают в двадцать пять, чтобы отгонять от города силы Тьмы. Они не посмеют сунуться на колдовской свет, если дорожат своей жизнью. Но больше всего я боялся за своего собеседника. Как раз одним из порождений Тьмы был он.

Страшно ли было мне? Конечно старшно. Даже дети знают, чем грозит встреча с гомелой или тромвелем. И это только рядовые
прислужники зла. А при одном только слове кхиссс, в глазах любого человека вспыхивал живой огонек самого жуткого страха. Большинство населения до сих пор помнит горы тел и реки слез и крови, проливаемые во времена до постройки Маяка. Неоднократно Гиблое Место вымирал полностью всего лишь за одно время Мрака.

Я не помнил свою семью. Меня нашли здесь маленького после одной такой резни. Мне очень повезло. На следующий в город пришли новые поселенцы. К сожалению лишь для того, чтобы застать одни пепелища. Очевидно мать хорошо спрятала меня от зла. И меня не смогла найти Тьма. И как тогда меня нашли люди, как мы с ними дожили до сегодняшнего дня, для меня до сих пор остается большой загадкой. Маяк начали строить в те времена, когда мне было уже двенадцать лет, и я добровольно принимал участие в строительстве. Это был нехитрый механизм, ничем не отличающийся от обычного маяка. Говорят, что его изобретатель был колдун, но большинство людей этому не верит, списывает на сложную технологию. А я верю. Есть что-то в этом мягком белом свете. Что-то неземное, но я знаю, что эту тайну не разгадать никогда. Тело конструктора Маяка нашли на следующее утро после того, как он передал городу чертеж, растерзанным в его доме. Нечего было даже хоронить.

Поднявшись на площадку и увидев того, кто меня сюда пригласил, я не на шутку перепугался и хотел было бежать. Но он меня отговорил. Не знаю до сих пор, почему я поверил ему, что он меня не тронет. Но я сделал это, а теперь спокойно сидел и ждал своей участи.

На него было противно смотреть. И хотя было темно, свет Новой Луны позволял разглядеть собеседника хотя бы приблизительно. Где-то еще белоснежные, а местами уже пожелтевшие и покрошившиеся кости уродливо торчали из груды мяса, форма которого еще сохранила очертания человека. На правой руке не хватало двух пальцев, а третий периодически падал с неё, после чего зомби (я решил окрестить его именно так; он очень напоминал монстров из старинных сказаний: оживший труп человека, подчиняющийся чужой воле; чьей воле он подчинялся и подчинялся ли вообще, я не знал, но образ подходил вполне) подбирал его и крепил на место.

Очевидно он сохранил большинство своих чувств, раз ощущал боль, запахи и вкус. Это он мне сказал о вкусе чипсов, надпись и картинка на упаковке были достаточно скрыты от меня, чтобы я не определил это сам. Голос у него был вполне сносный, не хриплый, не кричащий, не кашляющий, не рычащий и не лающий. Обычный человеческий голос, только с металлическими нотками, создавал впечатления общения с полуразумным киборгом.

Наконец-то он сделал последний глоток, оторвал горлышко от рта и, скривив лицо, кинул бутылку в незастекленное окно. Через полминуты до нас донесся слабый звон разбитого стекла. Вместе с бутылкой вниз отправился и слабодержавшийся палец с правой руки. Зомби покачал головой и повернул голову ко мне.

- Уберешь утром.

Я покачал головой по-прежнему глядя через огромное окно на серые дома. Ни в одном окне сегодня не горел свет.

- Палец, а не бутылку, иначе будет много вопросов.

Я кивнул, но взгляда не оторвал. Тем временем мой собеседник извлек откуда-то слева черный пакет, откуда на свет быстро появились еще две бутылки. Одну он протянул мне. Я всем своим видом выразил удивление. Значит все-таки он выйграл бутылки?

- Открой! - он протянул мне и свою. - Мне очень больно. Я не хочу терять еще палец.

Умело я открыл обе бутылки о край постамента с фонарем и подпрыгнул на месте, словно опомнившись, глянул на часы. До двацати пяти оставалось еще тринадцать минут. Да он что, самоубийца??

- Пей. Я расскажу тебе короткую историю.

Все мое отвращение куда-то делось. Мы звонко чокнулись бутылками. Отхлебнув из горла он начал.

- Когда я был еще жив, меня звали Борис Евгеньевич Глинскевич...

Я поперхнулся пивом и закашлялся, перебивая повествование. Ну кто в городе не знал Бориса Евгеньевича, директора единственного на округу пивзавода, чьего производства пиво мы сейчас вдвоем пили? Его знали все.

- Так вот, - продолжил он, когда я закончил давиться. - Тебе прекрасно известно кто я и чем занимаюсь, занимался, то есть. Я не хочу рассказывать тебе секреты чудесного и неповторимого вкуса, методику приготовления и т.д. Только одна деталь, - Он взял с пола пробки так недавно мною снятые с мест. - Эта пробка от моей бутылки, - он подкинул ее в воздух наподобие монеты, ловко поймал, сжав кулак, сразу покривив лицом, и открыл ладонь.

- Бутылка! Точнее... контур бутылки.

- Да. В который раз уже... может скажешь мне, что на второй?

Я улыбнулся одним уголком рта. Разумеется, я знал.

- Ты угадал. Вот не поверишь, - он кинул мою крышку в окно, свою же бросил в угол. - Всю жизнь мечтал выпить пиво с таким же, как я. С тобой.

Он хотел было хлопнуть меня по плечу, но резко опомнился, и выполненный им жест извинения выглядел несколько неловким.

- Когда я придумал эту игру, я поневоле сделал странную вещь. Я возжелал, чтобы мир дураков изменился хотя бы на минуту. Я захотел перевернуть старый закон "дуракам везет". И, знаешь, у меня получилось. Есть только одна вещь, которую я не смог понять: почему же он сломался?

Если сказать, что я не понял ничего, наверное, это ничего не сказать. Я уставился на своего собеседника непонимающими
глазами, вопрошая, что есть что? Он только усмехнулся.

- Держи. С его помощью ты найдешь ответы на все вопросы.

Задать свой вопрос я уже не успел, в глаза мне ударила яркая всыпшка ослепительного света, так зажигается Маяк. Когда я через силу открыл глаза, никого не было. Даже горсти пепла на полу, как я ожидал увидеть. Только в воздухе еще медленно поднималась вверх недопитая бутылка. Вскоре она рухнула на землю зазвенев, но неразбившись, и пиво потекло по всем направлениям.

Я не сразу заметил, как переданный мне Борисом мешочек стал наливаться тяжестью. Дрожащими руками я развязал его и достал оттуда толстый ключ. Ключ был резным и очень красивым. В нем не было привычного отверстия для нитки. На ручке по центру был выгравирован до боли знакомый смайл, вокруг которого значилась надпись на латыни, которую я прекрасно знал: "дуракам везет".

Я усмехнулся, подобрал бутылки и недоеденные чипсы, собрал их в пакет и побежал на улицу.

В короткой между домами полоске света Новой Луны я увидел то, что искал, свою пивную крышку.

- Дуракам везет? Верно, Борис Евгеньевич. Мне кажется, что наконец-то все возвращается на свои места, - бросив пробку на мостовую я побежал домой. Пора спать, утром на работу. Да и жена будет ругаться. Небось опять придется выслушать лекцию об измене.

В свете Новой Луны, красивой, кубической, как и все спутники нашей планеты, на обратной стороне брошенной мною крышки был отчетливо виден черный бокал. И если присмотреться внимательнее, настолько внимательнее, что пригодилась бы лупа или, скорее всего, микроскоп, то можно было бы по всему контуру читать одну и ту же, одну и ту же, одну и ту же фразу: "Время перемен"...

//Ник Ример//
//12.04.2005г.//