Новые времена

Экс-коммунисты о экс-поселенцах\\

Шели Шрайман\\

В эти дни жители богом забытого кибуца Яд-Хана, основанного в 1950-м году коммунистами и атеистами, а впоследствии и ярыми противниками поселенческой политики, стали героями СМИ. Дело в том, что в скором времени им предстоить разместить на своей территории три десятка семей из бывшего поселения Хомеш, намеревающихся открыть здесь синагогу. Домики для новоселов уже строятся. Как уживутся «под одной крышей» люди столь противоположных взглядов?\
Яд-Хана – пасторальное место. Маленькие белые домики. Зеленая травка. И тишина, нарушаемая лишь пением птиц. В этом секторе живут ветераны кибуца – к ним-то мы и направляемся. Вот она, знаменитая дверь Пнины Файлер, заклеенная стикерами следующего содержания: «У меня нет брата-поселенца», «Уйти с территорий!», «Нет законных поселений. Точка.», «Убрать солдат с территорий» и так далее. Стучим. «Входите!», - кричит хозяйка из глубины дома.\
- СМИ представляют меня чудовищем с «квадратной головой», - возмущается она, - делают из меня «скуп», цитируют мои отдельные фразы, вырванные из контекста.\
Потом Пнина успокаивается и говорит:\- Хорошо, вы люди приятные, попробую поверить представителям СМИ в последний раз. Спрашивайте.\
По мере ее рассказа рушатся мифы, воздвигнутые вокруг ее имени. «Последняя коммунистка» из тех, что основали киббуц? Как бы не так! Пнина покинула партийные ряды еще в 1960-е годы. А членом кибуца стала лишь в 1967-м, через 17 лет после того, как он был основан. Пнине было тогда уже за сорок.\
Она ненавидит поселенцев? Отнюдь! Она ненавидит поселенческую политику, а о своих будущих соседях говорит так: «Теперь, когда эти люди живут на территории Израиля, их нельзя называть поселенцами. Они такие же как мы».\
Она противится расселению бывших жителей Хомеша на территории киббуца? Вовсе нет! «Я всегда говорила: пусть уходят с территорий и живут среди нас. Среди нас – это означает, что в том числе, и в нашем кибуце».\
Она противится открытию синагоги на киббуцной территории? С какой стати! «Я атеистка, это правда, но я не собираюсь навязывать другим своего образа мыслей. Собираются открыть здесь синагогу? Пожалуйста! Хотят молиться? На здоровье! Единственное, с чем я никогда не соглашусь – если на меня начнут давить и требовать, чтобы я не выезжала в Шабат и носила бы платья с длинными рукавами. Никто не отнимет у меня права жить так как я хочу!».\
Что же касается знаменитой фразы Пнины, прокатившейся по СМИ - «нас продали и сразу уложили в одну постель, обойдясь без процедуры знакомства и ухоживания», то полный контекст ее высказывания таков: «Мне трудно принять факт, что в наше время можно купить все – почку, ребенка, женщину, матку и даже киббуц (согласно договору о приеме кибуцем бывших жителей Хомеша, государство готов простить ему долг в 10 миллионов шекелей – Ш.Ш.). Я предлагала на общем собрании не спешить объединять в одно целое нас и бывших поселенцев. Я говорила: пусть они приедут, начнут тут жить, мы приглядимся друг к другу, тогда и решим, стоит ли нам объединяться, или лучше продолжить существовование на паритетных началах. Но меня не послушали. Перед тем, как заключить брак, жених и невеста обычно встречаются, приглядываются друг к другу и только потом уже идут под хупу, а нас сразу уложили в одну постель!»\
После встречи с Пниной мне уже отнюдь не казалось, что союз этот – бывших поселенцев и бывших коммунистов, так уж странен. Более того, в нем была даже определенная логика. В подтверждение своей мысли приведу отрывки из монолога Пнины.\

\\\«Наш кибуц действительно особый»\\

- Наш киббуц был основан в 1950-м году выходцами из Венгрии. Они назвали его в честь своей знаменитой землячки Ханы Сенеш, погибшей от рук фашистов. У этих людей было особое отношение к Красной Армии: она освободила их от немецкой оккупации, а кое-кого вызволила из Освенцима и других лагерей смерти. Они часто говорили о том, что обязаны русским своей жизнью.\
В те времена было несколько киббуцных движений – «кибуц арци», «кибуц дати», «кибуц меухад» - «Яд Хана» принадлежал к последнему. 1950-е годы были очень бурными, во всех отношениях. В Израиле постоянно кипели споры, устраивались демонстрации. Главный спор в молодой стране шел по поводу того, где наше место и где наш путь. Куда нам смотреть – на Запад, или на Восток? К середине 1950-х многие киббуцы из-за идеологических разногласий раскололись на две части – и в том числе «Яд-Хана». И в результате две трети членов кибуца были заклеймены руководством движения «Кибуц меухад», поскольку выступили против его генеральной линии. Их называли не иначе как коммунистами и паразитами. Затем последовали жесткие санкции. В «Яд Хану» была направлена группа молодых ребят с палками, чтобы выгнать паразитов. Началась драка, на место прибыла полиция. В результате киббуц разделился надвое. Одна треть перешла в другое место, расположенное в трех километрах отсюда и назвала новый киббуц «Яд-Хана Сенеш», а две трети остались на старом месте и получили название «Яд-Хана смол» (левая «Яд-Хана» - Ш.Ш.). Стали делить землю. Большинство получили одну треть, а меньшинство – две трети. Когда же возмущенные киббуцники спросили: почему такая несправедливость, им представители киббуцного движения ответили: «Это для вас еще много. Вы паразиты, оппозиционеры, коммунисты, вас интересуют только политические лозунги и демонстрации, вы к земле не привязаны и скоро распадетесь, а они – настоящие земледельцы и трудяги». Забегая вперед скажу, что киббуц «трудяг» через несколько лет распался, а киббуц «паразитов» существует и по сей день. Для киббуца «Яд-Хана смол» начались трудные времена: поскольку он шел против течения, ему никто не хотел помогать, и многие отказывались покупать нашу продукцию - дело дошло до голодных забастовок. У власти тогда был Мапай, а они выступали против коммунистов.
В этой ситуации только партия коммунистов («мифлегет коммунисти исраэли») приходила на помощь: возмущалась, что оппозицию преследуют за политические взгляды, выступала против экономической блокады киббуца, присылала своих добровольцев. Именно потому, что членов кибуца все преследовали, они в числе первых пунктов своего устава записали: к нам может присоединиться любой человек, вне зависимости от его взглядов. И это решение неукоснительно выполнялось. Я прекрасно помню, как мы принимали в киббуц ликудников и представителей других партий. Нам было важно, что они за люди, а не что у них в голове. С тех пор ничего не изменилось. Мы так же либеральны, как и прежде. На последних выборах члены кибуца голосовали и за Ликуд, и за Аводу, и за Мерец, и даже за экзотические партии типа «Алей ярок».\\

«Мое отношение к коммунизму»\\

К движению коммунистов я примкнула нелегально еще во времена британского мандата – в 1939 году. Я не связывала понятие коммунизма с Москвой. Я никогда не «молилась» на Сталина, подобно другим. Что же касается членов кибуца, то они в в большинстве своем голосовали на выборах за местных коммунистов, ведь те были единственными, кто им помогал. С тех пор за ними и закрепилось это слово – коммунисты. Иногда доходит до смешного. Ко мне собралась приехать в гости подруга из Германии, по дороге спросила у кого-то, как проехать в киббуц, а ей отвечают: «А, ты тоже коммунистка? Машина у тебя красная».\
Я вышла из партии в 1960-х. Мне показалось, что местная коммунистическая партия становится все более зашоренной и ориентированной на СССР. Меня более привлекал европейский вариант коммунизма.

\\«Самое большое зло – это война»\\

Я приехала сюда с мамой в 1938-м. Она не очень-то хотела, если честно. У нас было ощущение, что мы из Европы (мы жили в Польше) едем в Азию. Маму уговорил ее родственник из Америки: «Не понравится – через год вернетесь назад». Он же помог получить сертификат и купил для нас билеты. А через год, в 1939-м, началась война, и нам уже некуда было возвращаться. Потом началось страшное. Ромель стоял со своим войском совсем близко, и мы каждый день отмечали на карте иголками перемещения фашистов и Красной Армии. Все были в ужасном состоянии, готовились ко второй Мецаде. Нас спас Сталинград, с тех пор я не готова называть этот город никаким другим именем (в этом месте рассказа Пнины я вспомнила, как и мы в 1990-м ловили каждое слово из сводки новостей о том, что происходит в Ираке, как огорчались, когда американцы в очередной раз бомбили по муляжам хитроумного Саддама, как радовались продвижению их войск вглубь враждебного нам государства – Ш.Ш.).\
Про профессии я медсестра, а училась, вы, наверное, не поверите, - в Бейруте! Уехать туда было просто, границы были открыты, у меня был британский паспорт. В Хайфе на автобусной станции стояли таксисты и выкрикивали: «Бейрут». Два с половиной часа поездки и ты там. Мне посоветовала туда поехать подруга, сказала, что есть шанс получить стипендию, у нас не было денег на учебу, и я решила поехать. Но в 1947-м году положение изменилось, и евреям предложили покинуть Бейрут – там становилось небезопасно. Я вернулась домой, а вскоре началась война. Я собиралась идти в армию, а меня отправили в больницу, где не хватало медицинского персонала.\
До сих пор у меня стоят перед глазами эти страшные картины: кровь, капающая с носилок, ужасные раны, искалеченные тела. Я помню запах крови – им было пропитано все. Мы по три дня не покидали операционных. Все эти события что-то изменили во мне. Я сказала себе: буду делать все, что от меня зависит, чтобы люди больше не гибли в этих бессмысленных мясорубках.\
С тех пор я участвую во всех антивоенных акциях. В течение многих лет я выступала за выход Израиля с территорий. Я протестовала против войны в Ираке. С 2002-го года участвую в работе общественной организации «Врачи за права человека»: каждую субботу мы в составе группы из арабских и еврейских врачей и сестер выезжаем в палестинские деревни, оказываем их жителям бесплатную медицинскую помощь, раздаем лекарства. Иногда местные дети, узнав, что я еврейка, удивляются: «И ты помогаешь нам? Ведь евреи все плохие». Я начинаю терпеливо объяснять им, что это не так. Должна сказать, что принимают нас везде очень хорошо: даже в самом захудалом месте, где живут в нищете, обязательно угощают тем, что у них есть.\
Год назад произошел удивительный случай. Когда мы были с врачами в Туль-Кареме, местный человек, ответственный за нашей группы, стал спрашивать каждого из нас, где он живет. Когда очередь дошла до меня, и я сказала, что живу в кибуце Яд-Хана, он чуть ли не подпрыгнул: «Так вы же наши самые большие друзья! Мы никогда не забывает добра. Еще до блокады территорий вы посылали нам авокадо, яйца, игрушки и одежду для наших сирот». Это, правда, все было. Я сама отправляли посылки для сирот. А когда в пещере Мехпела Барухом Гольдштейном были застрелены молящиеся, руководство нашего кибуца отправило в совет Туль-Карема соболезнование по поводу погибших. Вскоре мы получили от них ответ, что несмотря ни на что, они по-прежнему остаются нашими добрыми соседями. Теперь нас разделяет стена, и мы не можем встречаться, как в прежние годы. Но телефоны работают. Мы перезваниваемся и поддерживаем друг друга. Мне кажется, что такие добрососедские отношения способны дать не меньший результат, чем встречи на дипломатическом уровне.\\

\\«Я не закрываю дверей»\\

Я человек открытый и двери моего дома не запираются (в этот момент я подумала: «И правда. Стоило нам постучать в этот дома час назад, как мы тут же были приглашены внутрь, хотя Пнина представления не имела о том, кто стоит на ее пороге – Ш.Ш.). Пусть эти семьи из Хомеша станут нам добрыми соседями. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Мы не знаем еще, кто они, сколько лет живут в Израиле, какого возраста, и сколько у них детей. Руководство киббуца зачитало нам на общем собрании список их имен и фамилий, из которого мы поняли, что среди будущих новоселов есть намало репатриантов из бывшего Союза. Пока эти семьи живут в Нетании, в гостинице. Они переедут, когда будут готовы их дома. Говорят, что это займет еще недели две. Завтра в Нетании состоится встреча наших представителей. Через какое-то время руководство киббуца готовится провести вечер знакомства в непринужденной обстановке – у бассейна, с шашлыками. Вот, собственно, и все, что мы имеем на сегодняшний день.\
Что же касается меня, я всегда была и остаюсь хорошей соседкой и для членов нашего киббуца, и для жителей Туль-Карема. Надеюсь стать таковой и для новоприбывших.
Что интересно: нас, похоже, ждут большие перемены, за которые, кстати, поголосовало подавляющее большинство – более 95 процентов членов «Яд-Ханы». Приватизация, которая началась в кибуце в 2001 году, вступит в завершающую фазу: мы станем, наконец, хозяевами домиков, в которых живем многие годы, а так же прилегающего к ним участка величиной в полдунама. Кроме того, на карте страны появится новое название: «Яд-Хана-Хомеш». Вместо киббуца мы трансофрмируется во что-то такое, чего в Израиле еще не было: это будет уже не киббуц, но и не мошав. Не важно, какое будет название, главное, чтобы всем здесь было хорошо – и старожилам и вновьприбывшим.\\

\\«Перемены – это хорошо»\\

Едва выйдя от Пнины, замечаем пожилого человека на старом велосипеде. Он охотно соглашается побеседовать с журналистом. Мордехай Лихтер по прозвищу «Катан», которым киббуцники наградили его за малый рост, был в числе той самой группы выходцев из Венгрии, которая основала в 1950-м году киббуц «Яд-Хана». Он пережил Катастрофу, в течение войны находился в Венгрии в трудовом лагере, а его родителей направили в Освенцим, откуда вернулась одна мать.\
У Мордехая двое детей (сын – ученый в институте «Вулкани») и трое внуков. Одному из внуков во время службы в армии довелось охранять поселения в Гуш-Кативе. «С тех пор он еще более ярый противник поселенческой политики, чем я, его дед», - замечает Мордехай. Вспоминая 1950-е годы, он говорит, что симпатизировал Сталину и коммунистам СССР, но потихоньку осознал суть происходивших там процессов и отошел от них. В то же время Мордехай гордится, что в свое время был коммунистом и до сих пор верит, что человечество со временем додумается до более совершенной системы, чем капитализм. Скажем, это будет коммунизм, но другой, не такой, каким его представлял Сталин и его единомышленники. Себя Мордехай называет «экс-коммунистом», а жителей поселения Хомеш – «экс-поселенцами». «Они теперь будут жить среди нас, внутри зеленой черты, так какие же они теперь поселенцы? – говорит он. - Жаль, что этого не произошло двадцать лет назад. У меня никогда не было ненависти к поселенцам, я ненавидел поселенческую политику. Если среди тех, кто поселится в нашем кибуце, окажутся правые экстремисты, я просто буду держаться от них подальше. Я убежденный атеист, но если здесь появится синагога, мне это совсем не помешает: каждый вправе быть таким, каким он себя видит. Вообще-то я очень рад всем этим переменам - тому, что в наш киббуц вольется свежая кровь. К тому же, численность Яд-Ханы вырастет, его экономическое положении укрепится. Если Пнина хочет называть это сделкой – на здоровье. Она замечательный человек, но немного экстремистка. Я, в отличие от нее готов ездить в Палестину только в качестве туриста, с израильским паспортом, и не больше. Просто поехать, навестить своих знакомых. Однажды мне довелось помогать им налаживать инсталляцию в лагере беженцев: то, что я там увидел, вызвало у меня чувство стыда за то, что я израильтянин. Я бы не хотел оказаться там еще раз. Именно по этой причине я в течение многих лет был ярым противником израильской оккупации и поселенческой политики. Но теперь все вдруг начало меняться, и так быстро. Наступают другие времена, и это вселяет надежду.\\