Тайный Приказ

… Я еще раз поглядел, как был связан пленник. Замечательно. Как хорошо надо отметить, его ребята на щите связали, только бери нож да режь, превосходно. Пленник испуганно смотрел на меня. Во рту был само собой кляп. Да такой, что было, наверное, больно даже языком пошевелить, а не произносить грозное заклинание. Рывком я вырвал кляп.
- Ну, что, холоп, что теперь делать будешь?
- Помилуй боярин, помилуй, невиновен, наговорили тебе, все, Христом Богом клянусь, набрехали.
- Нет, холоп, сам видел, как на кладбище ворожил, что удумал-то, а? Армию супротив Царьквы Христовой поднять. Так раскусили тебя у нас в Тайном Приказе, - я позволил себе ухмыльнуться, - вот, кстати, отец Серафим, вразумить тебя хотел, говорит Господ и тебя помилует…
Из угла комнаты вышел монах в серой рясе, подойдя к “столу” он осенил двуперстием меня и задержанного.
- Отче помилосердствуй! Невиноватый я! Невиноватый, оклеветали, невиноватый!
- Все мы перед Богом-Господом равны, всех и судить будут одинаково… Ярослав, готовь железо!
Я криво улыбнулся. Вообще пытать полагается палачу, но этот все равно не жилец, так, что, чтобы не было лишних глаз и ушей, бренную плоть холопа жгу я.
- Невиноватый я! Господи Иисусе! Не ворожил я, крест вам не ворожил…
- Полно, полно коли, свой Бог тебя узнает, ты лучше расскажи, пока не поздно, что на кладбище делал, да какое отношение к полякам имеешь?
- Да не ведаю я ничего - ничегошеньки! Агапоном звать меня, все знают, что простой рыбак я, ну да, простой рыбак, рыбу значит ловлю, потом ем!
Монах видимо улыбнулся, не могу точно сказать, что происходило под капюшоном, накинутым поверх головы.
- Тихо, тихо, не станешь ли ты отрицать, что был на погосте, а? Вижу, не станешь. А что ты там делал вечером, когда и родичей захороненных там у тебя нет и быть не может, когда сам ты с Архангельска. А польские бумаги у тебя, смерд откуда?
- Полно отче, не о чем тут говорить более, посторонись лучше, у нас еще со времен Иоанна Васильевича все обустроено как надо. Сейчас вмиг обо все расскажет.
Монах согласно кивнул. Я перехватил раскаленный прут поудобнее, как пленник начал говорить.
- Только ты ошибся чернец, не выйдет ни у тебя, ни у твоего подручного нечего. Поздно будет. Горит Русь, горит Царство Богу Угодное, от Казанской нечестии до Фьордов Севера. И нет от того пожара спаса. Выжжет пожар этот все, Царькву Христову, да тех, что кличут себя язычниками, да живут теперь на окраине Русского Цраства. Всему миру ведомо, а тебе, монах, ведомо, что разорвет кольцо врагов Царство Русское, покарают смертью ваши земли? Выжгут дотла города-переправы, забудут пути-дороги. Уже сейчас, я чувствую, как гибнет эта земля. Тот кто дерзнул назвать себя Князем Мира Сего уже идет сюда. Как Киев Могучий татары выжгли, так и землю эту высекут. И с юга ветер несет вести. В Константинополе тяжело молчат готовя свои армии к заданиям. Полки растущие, как молодые богатыри готовы ринутся по морю Черному к Тьме Таракани Азовской. На знаменах и стягах реют месяц и звезда...
- Ну что ж, победа Князя твоего, не есть победа всех слуг его. А ведомо тебе, колдун, что пять десятков лет, положен договор о мире и любви с Константинополем?!..
 Пленник засмеялся, дерзко и отчаянно. Потом я увидел, как напряглись его руки, пленник захрипел. Через секунду веревки лопнули. Пленник скатился на пол, рывком выпрямился. Я шагнул к двери, Агапон на меня. Хмурый, злой взгляд, что присущ зверю вдруг ставшим ловцом, колол мои глаза. Я выставил, перед собой прут, пленник схватил его одной рукой, потянул на себя. Отвратительно запахло жженым мясом. И быть бы мне мучеником за веру, как произошло что-то. Агапон вытаращил глаза и замертво упал на пол. За ним стоял отец Серафим. Монах тихо проговорил:
- Только ты ошибся смерд, не сделается не дел твоих да князя твоего, не останется и памяти о бытие вашем, будто его вообще никогда не было…

 31.08.2005