Литературная пародия
Михаил Шолохов написал бы так.
«С утра небо затянулось густой пеленой серых туч. Погромыхивал гром.
Гнат открыл дверь. Около дома в палисаднике дурманно пахло цветом собачьей бесилы, никла к земле остролистая крапива. В нос ширяло запахом цветущего краснотала, землёй попахивало.
Гнат шагнул с крыльца, оглянулся. За крышей сарая по небу ящерицей скользнула молния, бабахнул гром, дождь дробно затопотал по крыше, ветром скрутило во дворе бурый столбище пыли.
Гнат шагнул с крыльца.
- Ба-бах! – грохнул выстрел. – Бах! – ещё один.
Подсигнул он вверх, сгоряча пробег сажен восемь, руками за живот хватается. Перед тусклеющим взором поплыли цветные круги.
За Доном померкла лиловая степь. На бугре – за буйными всходами пшеницы, в яру, промытом вешней водой, в буреломе, в запахе пьяном листьев лежалых – щенилась волчица. Услыхала два сипловатых винтовочных выстрела и человеческий крик. Прислушалась настороженно и в ответ короткому стонущему крику завыла хрипло и неотрывно.
Расторопная весна уже турсунила Дон».
А вот как изложил бы этот рассказ другой известный советский писатель, Леонид Леонов.
«Гнат открыл дверь. Это был высокий жилистый старик в жилетке. Его мелкие бегущие глаза были разделены огромным тонким и острым носом, наравне с бородой придававшим лицу его оттенок почти нестерпимой пристальности и даже как бы богоборческий. Громадной пятернёй он оглаживал то длинную отшельническую бороду, почему-то пахнувшей камфарой, то волосы на голове, стриженные в скобку, по-кучерскому; оттого, верно, что неоднократно сбривалась догола. Волосы создавали жуткое и противоречивое впечатление фальши и, пожалуй. Благочестия, кабы не адская, с цыганской проседью чернота, просто неправдоподобная при его несколько мглистом лице, вдоль и поперёк изрезанном не то шрамами, не то морщинами...»
Если продолжит дальше, то описание одежды и обуви, настроения героя, крыльца и дорожки к калитке, и так далее, займёт страниц пятьдесят. Поэтому приведём только концовку рассказа – возвращение героя от Ксюши.
«И тут сквозь чад и угар пришло в голову в голову, что вся эта гадкая, даже кощунственная вкруг него необыкновенность завтра же будет смыта начисто и впряжена в тугую упряжь нового закона и не повторится в ближайшие лет триста, что лишь на перегоне двух эпох, в момент социального переплава возможны такие метания человеческой брызги, оторвавшейся от клокочущего, объятого пламенем общественного вещества, что через какие-нибудь двадцать лет даже беглое упоминание, хотя бы поэтическом образе, этой ночи будет караться лишением хлеба, как клевета на великое историческое событие».
А вот как бы представил всё это Юлиан Семёнов.
«28 августа 2005 года (18 часов 13 минут).
Кто есть кто?
Гнат открыл дверь. Сначала он сам себе не поверил – в саду пел соловей. «Только одна птица на свете не верит людям – соловей» - подумал он и оглянулся. То, что следили за каждым, он знал наверняка.
(Характеристика: характер нордический, отважный, твёрдый. Никто из родственников за границей не проживает, к суду и следствию не привлекался. Порочащих связей не имеет. Отмечен наградами и благодарностями).
Информация для размышлений
Мюллер работал всю ночь, не выспался, в голове шумело. А тут ещё Кальтербрунер пристал со своими подозрениями на Штирлица. Выдвинув нижний ящик стола, достал бутылку «Наполеона», поставил рюмку перед Мюллером и спросил:
- Вы крепко выпили?
- Я совсем не пил.
- А глаза почему красные?
- Я не спал – было много работы.
- Выпейте коньяк, это взбодрит вас.
- От коньяка я наоборот, пьянею. Я люблю водку.
- От этого не опьянеете, - усмехнулся Кальтербрунер и поднял рюмку. – Прозит!
Он выпил залпом, и кадык его быстро, как у алкоголика, дёрнулся снизу вверх. «Он крепко пьёт, - подумал Мюллер, выпил свой коньяк, - сейчас, наверное, нальёт себе другую».
- Не хотите ли ещё одну рюмку?
- Спасибо, - ответил Мюллер, - с радостью.
Расстановка сил
Мюллер видел как вышел Гнат. «Так это же Штирлиц! - едва не воскликнул он. – Кальтербрунер, который, наверное, ещё очухивается после пьянства, был прав». Мюллер принял две таблетки колы. Он наконец понял как ему действовать против Кремля.
Штирлиц увидел шею Мюллера. Сильная, аккуратно подстриженная, она переходила в затылок. Две поперечные складки отделяли черепную коробку от тела. Он знал, что бой с Мюллером будет сложным и заставил себя рассмеяться.
«Наверное, поедет к физику Рунге, или в Швейцарию» - подумал Мюллер.
Вот как умеет работать гестапо
Штирлиц внимательно продумывал каждую мелочь, поэтому он стремился ездить только на машине. Он никогда не думал наперёд как будут развиваться события в деталях. Открыл ворота, подошёл к своему «хорху», сел за руль, включил зажигание. Глотнул из плоской фляжки коньяк и, навалившись грудью на руль, дал полный газ. Стрелка спидометра дошла до отметки «100 км». Он машинально посмотрел в зеркало и удивлённо присвистнул; за ним пристроился и неотступно шёл следом «вандерер». Он резко нажал на педаль акселератора. Хвост – если это был хвост – отстал.
Штирлиц сделал контрольный круг, проехал мимо своего любимого ресторанчика и тут – время ещё было – остановился. Он спал ровно двадцать минут.
Бедные, бедные женщины
Он долго сидел за рюмкой коньяка. Закурил, положил сигарету в пепельницу и стиснул пальцами бокал с горячим грогом. «Наверное, саксонка» – подумал он о Ксюше.
- Если герр Штирлиц хочет, я могу остаться на ночь, - сказала она.
«Девушка впервые увидела столько продуктов, - понял он, взглянув на свой паёк. – Бедная девочка!» И сказал:
- Половину колбасы и сыр можешь взять без этого.
- Что вы, - ответила она. – Я не потому, что продукты…
- Ты влюблена в меня, да? Ты любишь меня до безумия? Тебе снится моя седина. Разве не так?
- Седые люди мне страшно нравятся.
- Хорошо, девочка. Возьми колбасу и не кокетничай. Ну, иди.
Последняя игра
Оставшись один, Штирлиц зажёг камин, подошёл к приёмнику и включил его. Он услышал Москву и второй раз в жизни заплакал.
Свидетельство о публикации №205090200043