К центру галактики

Рассказ.


«Все кончено, –– подумал Виктор. –– Что? Бред какой-то. Я мертв? Я должен быть мертв, я знаю. Но... я думаю... я думаю об этом, о том, что я мертв. Я не могу думать. Я же мертв. Но я думаю о том, что я умер, а если я думаю, то не мертв. То есть я жив. Я выжил?! Мертвые не могут думать, нечем, у трупа нет мозга, а нет мозга –– нет мысли, правда ведь. Есть мысль –– есть мозг, есть мозг –– я жив. Да! Просто. Да, я выжил, невероятно! А... А что с ними... Черт, ничего не понимаю... Кто? Что? Я –– это кто? А они? Чушь. С начала...»
Так размышлял Виктор, в абсолютной тишине и темноте, ничего не чувствуя, ни боли, ни запахов, ни тепла или холода, не понимая, где он, кто он, что случилось. С немалым трудом Виктор преодолевал накатившую изнутри студеную волну страха, и снова, раз за разом, прокручивал мысленно все, что мог собрать со дна сознания. Всплывет неожиданно пестрая картинка, образ или цветастое пятно, поблистает секунду, и утонет обратно, а за ней другая. И нет возможности как-то их связать.
Уже становилось очевидно, что эта мучительная игра в прятки с памятью обречена, как безмолвие сознания прорезал металлический скрежет и мерзкий, тонкий скрип, затем удар и частые, мелкие, нервные постукивания, похожие на шаги. Что-то тяжело, с присвистом и хрипотцой, дышало; оно приблизилось к Виктору и окутало его плотным зловонным облаком. Виктор ощутил беспорядочное прикосновение к лицу маленьких, трясущихся палочек, шевеление возле себя. С головы что-то спало, сквозь тонкую кожицу век пробилось внешнее свечение. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы открыть глаза и повести зрачками в стороны. Вверху, примерно в полуметре от глаз, слепило ярким белым сиянием нечто, держащееся на изогнутом скелете автоматизированного держателя –– под светом рассеянных в воздухе лучей переливались железные корпуса пневматических приводов и шарнирные сочленения. В мутной тьме нельзя было разглядеть стены помещения или какие-нибудь предметы –– приборы, мебель.
Виктор лишний раз обрадовался тому, что жив, хотел позвать на помощь... но увидел перед собой одетое в белый врачебный халат человекоподобное существо, ростом с карлика, и ликование сменилось на отвращение. Поразила увечность существа –– руки и ноги разной длины, тонкие серые пальцы, судорожно скрюченные, покрытые толстыми редкими волосками, топорщились в разные стороны; вытянутая, эллипсообразная голова, покрытая густым светлым пухом, сильно походила на дыню, и цветом, и фактурой. Казалось, стоит воткнуть в эту «дыню» ножик и начать отрезать кусок, послышится характерный хруст разрезаемой мякоти, летний душистый запах свежего фрукта, а потом откроется влажная внутренность, обильная костяными гроздьями. В «дыне» зияли два миндалевидных отверстия, внутри которых бегали крошечные черненькие глазки. Пара параллельных черточек, вертикально рассекающих «дыню» посередине, указывали, где должен находиться нормальный орган дыхания. А еще ниже –– бесформенный рот; при дыхании он обильно брызгал слюной, по пухлым отвратительным губам текла гнойного цвета жижа.
Виктор скривился в приступе омерзения, попробовал пошевелить конечностями. Не вышло, он будто чем-то крепко привязан к креслу-кровати. Тварь подковыляла ближе. Мотая «головой», стала осматривать Виктора, фырчала, открывала единый с выступающим двойным подбородком рот и издавала не то кваканье, не то бульканье. «Урод! Ну урод! Урод же, а! Повидать еще таких уродов! Уродище чертово! Гематома ходячая. Падла. Сволочь. Гад. Загрябанец. Падаль. Паскуда. Червь!.. Ну что, ну что ты ходишь, что ты все квакаешь?! Расквакался, кусок ты помоев! Не надоело квакать? Заткнись, заткнись ты у меня, тварь! Ты у меня заткнешься, квакалка ты чертова! Что ты слюной на меня брызгаешь? Слюнявая стервоза...» Гнев, жуткая ярость закипела в груди, безграничная ненависть заполнила ум Виктора, он вне себя скривился, стремясь порвать держащие его путы и руками раздавить жуткую дыню, чтобы от нее осталась одна лишь кашица. Существо бросилось в истерике в сторону, замахало ручками, истошно завопило, возбужденно булькая и разбрасывая вокруг капли гнили изо рта. Но оба замерли, Виктора пронзила боль, морозом пробрал ужас –– он не мог подняться не потому, что его привязали. Оказалось, у него вовсе отсутствуют конечности. В местах соединения рук и ног с туловищем висит тронутая разложением кожица, а все остальное тело густо покрывают пузырящиеся гнойники и рубцеобразные лилово-красные опухоли, испещренные сетью сосудов.
–– Гни-ида-а! –– дико заорал Виктор, выкатывая глаза из орбит. Его трясла нервная лихорадка, сердце било в виски раз сто пятьдесят в минуту. –– За что-о!? Наноботы! Где наноботы?! Почему ты не вколол мне кубик наноботов? А-а...
Виктор истерично зарыдал, процеживая сквозь зубы последние ругательства.
В последние секунды он успел увидеть синюю полоску материи на месте нагрудного кармана халата; на материи потертые буквы, слагающиеся в надпись: «доктор Генри МакНеллин, «Факел», код 175», и три короткие аббревиатуры, одна над другой: «NASA, ESA and WSA». Карлик взял пластмассовый шприц со столика под изголовьем кресла-кровати и ввел иглу Виктору в шею...

...В уютном Нью-йоркском ресторанчике приятно играла музыка, черноволосая женщина средних лет напевала старенькую песню про чью-то неудавшуюся любовь, наряженные в форму офицеров ВМС США официанты сновали среди посетителей, разнося на подносах «морскую» пищу. Стены заведения украшали выполненные на дереве искусные гравюры великих морских сражений, фигурки вырывающихся из сетей рыб, авианосцы, подводные лодки, рыболовецкие суденышки, что уворачиваются от рифов, на которые их забрасывает волна. В конце зала, за одним столом, под мозаичной сценой вступления Колумба на берег Америки, расселось семеро оживленных людей. Они пожимали друг другу руки, удивлялись, указывали куда-то в сторону пальцами и было похоже, что они видятся впервые. К ним вышел владелец, польщенный посещением его ресторана высокими гостями, спросил, что он может для них сделать. Его поблагодарили и отпустили восвояси.
Один из них, темноволосый мужчина лет тридцати, заговорил первым, когда все притихли и устремили на него взгляды:
–– Да, я и есть тот самый Виктор Белдидж, ваш будущий капитан. Наконец-то подошел к концу утомительный этап подготовки, мы вытерпели бесконечные тесты и проверки, и теперь наконец-то можем собраться вместе. Осталось пятьдесят дней. Пятьдесят дней пролетит в завершающих предполетных процедурах и мы приступим к осуществлению самого амбициозного, потрясающего воображение масштабами и грандиозностью, проекта в истории человечества после высадки на Луну. Званием капитана я обличен властью больше других, но мне не хотелось бы быть этаким главным, лучше –– первым среди равных. Мы участники одного великого дела, звания и должности не играют большой роли. Мы должны стать братьями, одной семьей, представляющей в своем лице всю человеческую расу. Хорошо, я заговорился, вы и так прекрасно это знаете, давайте поднимаем тост за знакомство...
Его поддержали и залпом осушили стаканы. Виктор продолжил:
–– Пусть каждый своими словами немного расскажет о себе. Для лучшего сближения. Я родился в Сиднее, в 2062 году, после колледжа переехал в Штаты и поступил в Массачусетский Университет Космоса на астрофизический факультет, потом продолжил образование в особых отделениях НАСА. В 2088 году принял участие в конкурсе. Ожидал быть кем угодно, но не капитаном... Это большая ответственность... Хорошо, давай ты, Генри.
–– Мое имя Генри, Генри МакНеллин, Великобритания, ESA, –– небрежно отозвался лысеющий, седовласый господин в синем костюме. –– Я доктор медицины, ваш врач. Еженедельный мониторинг физического состояния, хранение и применение в экстренном случае всяких чудес медицины, вроде бионанороботов, LPS-ов и т.д., ложится на меня. В мои обязанности входит анализ данных биологического зондирования и, если повезет, исследование живых организмов.
–– Не ты один такой умный. Меня забыл упомянуть, док, –– встрепенулась низкая, молоденькая девушка с влажно блестящими глазами, таящими загадку. –– Я эксперт в области всевозможных организмов, живых и не только. Я химик. Но еще и лингвист (кто знает, кого мы можем встретить ТАМ), и психолог. Ах, меня зовут Лара Тортин, Швейцария, ESA. Я хочу выразить возмущение по поводу половой дискриминации, выразившейся в том, что в проекте участвуют две женщины против пяти мужчин. Но это ягодки. Первоначально организаторы проекта не хотели привлекать женщин, чтобы не провоцировать конфликты на почве роста сексуального напряжения в коллективе. Человек разумен, и скоро Объединение Космических Агентств пришло к выводу, что проект многое потеряет, если в нем не будет женщин. Пардон, сейчас не шестидесятые. Сегодня вместо Нейла Армстронга вполне могла бы быть женщина. Да и что, в самом деле, подумают инопланетяне, что у нас сплошной патриархат? Нет уж, налаживать контакт с инопланетным разумом буду я.
Лара протараторила речь очень быстро, после чего старательно изобразила улыбку. Сразу видно, шутить ей приходится не каждый день.
В ответ на последние слова раздался смех, Генри поднял бокал:
–– За прекрасную половину нашей команды.
Увидев, как Лара делает глоток диетической колы, Виктор припомнил досье. Лара в жизни ни притрагивалась к алкоголю, ни при каких обстоятельствах не соглашается пить его. Она из того типа людей, которых Виктор язвительно называет «индиго». Школу закончила в тринадцать лет, в двадцать защитила четыре научные работы, в двадцать два –– участник международного проекта «Факел». Эти люди не решают задачи, они пишут решение, когда просишь обосновать его –– они предлагают целое исследование с проработкой нескольких вероятных вариантов пути решения. Виктор недолюбливал этих гениев. От зависти.
Пока Генри разливал вино, слово взял следующий астронавт:
–– Я Тим Лэйзи, НАСА, родился в Торонто. Младший офицер по науке. Будет нужно что-нибудь взорвать, а это будет нужно обязательно, я особенно пригожусь. Работаю в полную противоположность своей фамилии.
–– Надеюсь. Я Лилия Щенсил, НАСА. Родилась в Мэдвин-Плээйзинг... Что? Хм, это в провинции. Пять лет работала в Лос-Аламосской национальной лаборатории.
–– Коротко. Мекаль Наисен, Иран, WSA. Физик. Повезло быть в числе ребят, придумавших «второй контур».
–– Андрей Чертаков, Московско-Петербужская Конфедерация, WSA. Старший офицер по науке.
–– Тогда поднимем тост за успех миссии.
Все семеро человек хором одобрения встретили инициативу Виктора и звонко столкнули бокалы...

...Часто Виктор терял надежду выбраться из тьмы, силы быстро покидали его, разум слабел, а вязкая трясина беспамятства тянула вглубь. Немного отдохнув, он снова напрягал волю и карабкался сквозь тягучую муть. Больше ничего другого не оставалось, одно это полузабытье, почти что сон, когда понимаешь, что спишь, но не можешь проснуться.
По ударившему в нос едкому запаху сырости, ржавчины и гниющего мяса Виктор понял –– выход найден. Металлическую коробку, два на четыре метра, в которой он находился, слабо освещало тление где-то внутри жестяного цилиндра вентилятора, под потолком. Винт лениво вращался, а лопасти коротко скрежетали, задевая неровную вентиляционную трубу. Виктор с опаской осмотрел себя, правда ли его тело так изуродовано. Воспаление сошло, гнойники подсохли, из плеч и бедер выступают толстые, бугристые «дубины», изрытые шрамами. Виктор пошевелил ими, уперся двумя верхними, приподнялся, упал на живот. Подгребая передними «дубинами» под себя и толкая задними, прополз до стены, где виднелся широкий овальный вырез. Пот заливал глаза, из шрамов открылось кровотечение, пронзала боль, но сжимая зубы, стеная, он смог упереться в стену и встать вертикально. Носом Виктор утопил оплавленную зеленую кнопку под вырезом. Загудели электромоторы, защитный экран уполз вниз. Невольно Виктор улыбнулся открывшемуся зрелищу: бриллиантовая россыпь мириадов звезд на фоне темных глубин космоса. Звезды, большие и маленькие, яркие и тусклые, такие красивые, далекие, совсем как тогда... Тогда? А, давно, боже, как это было давно...

...Виктор сделал медленный, глубокий вздох, прикрыв глаза от приятного ощущения наполнившего легкие воздуха лесов и полей. В эту летнюю ночь особенно приятными казались смешанные ароматы деревьев, травы, цветов, особенно мелодично стрекотали насекомые и шелестел неподалеку лес, особенно ярко блестели на огромном куполе неба звезды. Все близкое становится особенным в такие минуты. Остается только попрощаться и ждать, кода можно будет вновь почувствовать все это.
Виктор сидел на капоте красного внедорожника, сложив на груди руки и упираясь одной ногой в бампер. Рядом грустила миловидная девушка –– волосы гранатового цвета, карие глаза –– одетая не по случаю, просто, –– в синие джинсы, клетчатую рубашку и джинсовую куртку. Впрочем, в ту минуту цвет ее глаз определить было трудно. Она смотрела в землю и беспокойно покусывала губы.
Все гости, кроме самых нерасторопных, увлекшихся интересными разговорами, разъехались, как только поздравили новоиспеченного капитана. Дом, что позади машины, выдавался вперед широкой летней террасой, свет продолжал гореть на всем первом этаже и в одной комнате на втором. Выше –– пристроенная пять лет назад мансарда. Иногда Виктору нравилась внешняя старинность дома его родителей, ностальгрующих по молодым годам. В те времена каждая семья старалась обзавестись вот таким уютным, привлекательным домиком, благоустроенным достаточно, чтобы в нем можно было достойно провести старость. Если не знать, сколько внутри напичкано современного оборудования, то можно и вправду принять его за старинный.
–– Тебе не холодно? –– вполголоса спросил Виктор девушку. Она подняла голову, зябко повела плечами.
–– Это не холод. Это освежающая прохлада, –– ответила она тихим, ласкающим слух голосом.
–– Да, освежает. Я совсем скис во Флориде.
–– Как там, нормально?
–– Терпимо. Подозреваю, у тамошних циников такое развлечение в рабочее время: тебя сажают в макет космического корабля, компьютер случайным образом генерирует неполадки, а ты должен их устранить. На этот раз с командой. Я встретился с ними всего месяц назад. Собрались с разных уголков света, наконец-то. А ведь мне за оставшееся время нужно было узнать их получше, изучить особенности каждого в деле, создать команду. Настоящую команду.
–– Они все такие же мечтатели, как и ты?
Виктора задело, что Мелиса назвала его мечтателем. Он называл это иначе, более, по его мнению, справедливо, но ответил:
–– Они разные. Ксенобиолог Лара, например, суха и прямолинейна . Не понимает юмор. Ребята подшучивали над ней, но перестали –– та принимает все всерьез. Тим, напротив, любит пофантазировать, отшутиться, знает много анекдотов. По взглядам ближе всего ко мне, думаю, Андрей, Русский.
–– У них есть семьи?
–– Семьи. У доктора, я знаю, есть даже внук. Ну, помимо него еще трое –– семейные. А что так?
–– Интересно, как их родные отнеслись к этой затее?
–– Хм. Профессия есть такая –– в космос летать. Их семьи получат щедрое денежное вознаграждение и славу родственников великого человека, первого покинувшего пределы местной группы звезд и побывавшего в гало Галактики.
–– Со столь прагматичным взглядом –– деньги, слава –– конечно. Мы должны на тридцать лет застыть в страхе за ваши жизни. Вы все равно что умрете. На целых тридцать лет.
–– Нас никто не гонит. Мы сами захотели этого, –– Виктор спрыгнул с автомобиля и прошел пару метров, упер руки в бока. –– Мелиса, взгляни. Веками люди обращали взор к небу с мыслью о тайнах мироздания. Холодный блеск звезд, ритмичное движение светил по небосводу, вспыхивающие метеоры, все это питало человеческое воображение множеством фантастических образов, пробуждало страсть к познанию, вдохновляло на открытия. Космос –– он бесконечен, полон загадок, там происходят удивительные события. Я уверен, что именно там таятся ответы на самые заветные наши вопросы. Понимаешь?
–– Я пытаюсь. Я верю тебе, –– Мелиса ступила на землю, подошла к Виктору, с напряженным выражением лица смотрящему вверх. В этот миг впервые он показался ей чужим человеком. Таким же далеким и нереальным, как его обожаемые звезды. –– Когда-то я надеялась, что мы сможем вместе построить наше будущее. Дела складывались как нельзя лучше, согласись. Ты удачно начинал карьеру ученого, был полон планов, замыслов, работал в уважаемой организации. И тут возник этот «Факел». Может, мне стоило отговорить тебя с самого начала, еще когда ты входил в состав экспертной комиссии?..
–– Да уж, тогда я мог бы поддаться на провокацию...
–– Виктор, скажи, чтобы у меня не оставалось сомнений, ты меня просто не любишь. И никогда не любил.
Виктор удивился, вдохнул воздуха и уже открыл было рот, надеясь, что слова, самые нужные в этот день, готовые, полются сами собой. Но слов не оказалось. Виктор задумался: «Черт побери, в самом деле, что ж это...». Мелиса нравилась ему, он с удовольствием проводил с ней время. До того, как начался проект «Факел», хотел сделать предложение, не сомневаясь, что она примет его. Виктор знал, что Мелиса та женщина, с которой можно бок о бок прожить много лет, что она будет толковым помощником и надежным спутником жизни. Но кроме крепких дружеских, какие еще чувства он питал к ней? Пауза затянулась, он понял, что начинает паниковать под леденящим взглядом девушки.
Мелиса коротко кивнула; поджав губы, направилась к машине...

...Образы, иногда знакомые, близкие, родные, влекущие, четкие, но чаще далекие, непонятные, расплывшиеся, проносятся, мелькают в серой кисельной мути, растворяясь в ней без следа. Так тает на раскаленной сковороде ломоть масла. Виктор вспомнил мать, увидел ее склоненную голову с достающими до середины спины русыми волосами, увидел, как, застыв в ожидании, она взбивает в блэндере яичный желток. Мать любила некоторые вещи готовить сама. Особенно первоклассными получались омлет и оладья... Новое видение вспыхнуло ярким светом из высоких, в три человеческих роста, широких окон вроде бы знакомого зала, такого большого, что чувствуешь себя маленькой букашкой. В зале пустые стены, разноцветный пол. По углам грудой навалено что-то непонятное. Откуда-то доносится сумбурный шум, моментами проясняющийся в музыкальные аккорды, в стене по левую руку отрываются двойные двери, появляются люди, их много, он их знает. Они его друзья... Что это такое возле изящно нагнувшейся над письменным столом лампы? Ну да, это игрушечная модель модуля «Аполлон». В комнате много металлических оттенков, на полках протянувшегося вдоль помещения книжного шкафа много предметов различной формы. И очередная задача на голографической графопостроительной поверхности, почти перпендикулярной плоскости стола. «Рассчитать промежутки времени между квадратурами, верхним и нижним соединениями внутренней планеты относительно некой внешней планеты, при том, что периоды планет такие-то. Укажите массу звезды, массы и угловые скорости планет...» Виктор сделал первые выводы: «Так, вторая часть посложнее, но тоже просто». Вдруг открывается дверь, в комнате появляется отец. Он говорит, чтобы сын собирался, пора идти к доктору. Это большое событие, Виктор ждал этого дня давно. Ему недавно исполнилось восемь лет, время произвести инициацию. Медик сделает всего один укол специального средства с миллионами маленьких роботов. Войдет в фазу активности заложенная еще до рождения генетическая программа, организм станет вырабатывать новые лейкоциты, действующие совместно с наноботами. Инициация –– большой шаг к взрослой жизни. Симбиоз тела и наномашин продлевает жизнь, защищает от любых болезней и инфекций, даже от радиоактивного облучения. Вдвойне приятно, что отныне ушибы и порезы будут заживать в пять раз быстрее...
Как замедляется и замирает набежавшая на берег морская волна, так постепенно сходил на нет поток образов и звуков, их вытесняла звенящая пустота беспамятства. Виктор понял, что пришел в себя, когда ватную мягкость и теплоту глубокого сна прорвал холод и проникающее, колющее жжение, словно все тело объято огнем. Дышать трудно. Воздух приходится втягивать в себя через преграду в глотке.
Виктор осмотрелся. То же помещение: железная коробка, лениво блестящие стенки, исполосованные оксидными разводами, слабый свет звезд из овального окна напротив, ребристая вентиляционная отдушина под потолком, сложенным из прямоугольных металлических пластин... Виктор остановил взгляд на отдушине, ее вид вызвал тянущее чувство. Он уверен, что отдушины здесь не было. В голове, словно это было секунду назад, явственно вжикала лопасть вентилятора. А был ли вентилятор? Виктор отбросил эту мысль, какая разница, вентилятор здесь был или отдушина, гораздо интереснее, почему он лежит здесь, в холодном помещении неизвестного назначения, а его, капитана, будто жалят тысячи пчел. Куда запропастился Тим? Лилия наверняка опять не на рабочем месте. Надо будет сделать выговор. Почему неполадки в системе климат контроля? Почему корабль идет на малой скорости? И где он вообще? Красно-оранжевый диск, размером с центовую монетку, приютившийся в правой верхней части иллюминатора, не что иное, как красный гигант. Откуда он взялся? По программе, на траектории рабочих полетов таких объектов ровно три, во время сверхсветового полета «Факел» проходит слишком далеко. Вот встать бы, тогда можно навести порядок.
Встать не удалось. Внутри, с хрустом, лопнуло что-то тонкое, ледяным лезвием стеганула боль. Не стерпев, Виктор взвыл. Из-за преграды, мешающей нормально дышать, стон получился хриплым, неровным, уродливым и оттого особенно жалобным.
Да что ж это такое? Черт побери! Виктор стиснул зубы, напряг шейные мышцы, но голова не шевельнулась, оставаясь лежать камнем на полу. И пол странный. Железный мусор, детальки приборов, обожженный пластик, разбросанный рваными кусками, бумажки.
«Так, нужно успокоиться, выровнять дыхание, унять дрожь. Я парализован. Это ясно. Невозможно сделать ни одного движения, хотя боль довольно сильная. Это странно. Я один в холодном, заброшенном... В чем? А это тревожно. Таких отсеков нет ни в одном горизонте корабля».
–– Эй! Кто-нибудь! Помогите. Я не могу двигаться. Эй! –– хрипло позвал Виктор. В бронхах свистнуло, твердый комок мокроты оторвался и застрял в горле, полминуты Виктор отхаркивал его. Выплюнул, судорожно вздохнул полной грудью. –– Черт вас подери! Мать вашу, меня слышит хоть один сукин сын!? –– теперь удалось крикнуть громче.
Никто не отвечал. Тишина, звон в ушах, в глазах плавающее мерцание, а в висках мерно пульсируют сосуды.
«Х-холод собачий. Оглохли все? Что, я так и буду здесь лежать, как мешок с дерьмом, пока не сдохну? Гады, они либо не слышат меня, либо трупы. Трупы? Почему нет? Если меня сейчас не вытащить, я тоже долго не проваляюсь. Тихо, тихо, без паники, вспоминай, вспоминай...» Мелкие, суетливые полумысли-полуощущения не дали ответов.
Виктор закрыл глаза, вдохнул, выдохнул, вдохнул... И так несколько раз. Но страх, ранее спавший, рос, мокрой, липкой мразью разрастаясь все больше, по мере прояснения сознания. Ситуация обретала определенность стремительно, совсем скоро капитану захотелось зарыдать от отчаяния. Он потерял контроль над собой, беззвучно захлопал ртом, стал надрывно стонать умоляющим голосом:
–– Помогите мне... Тим... Лара... Андрей... По-мо-гите... Мне... Я... умираю...
За спиной протяжно громыхнуло металлом о металл. Пахнуло тухлым, кто-то гадко булькающий и производящий неестественные звуки, напоминающие кваканье, потянул Виктора за волосы, безжизненное тело капитана потащилось вдоль полутемного коридора, оставляя за собой кровавый след. По полу волочились тупые на концах, сизые отростки, заменяющие конечности. Пару раз терял сознание, последний раз с сожалением очнулся в овальной формы комнате, где не было видно стен, на кресле-кровати. Низкое, уродливое существо с головой, похожей на фрукт, подкатило к Виктору подставку, отягченную грудой приборов, потом другую, с аппаратом, составленным из пяти рядов древних жидкокристаллических дисплеев, десятков трубок разной длины и вертикальных стеклянных сосудов. С другой стороны у края кресла появился столик, на котором в белых подносах блестели хирургические инструменты, назначение большей части которых порой трудно, а порой просто страшно вообразить. Виктора охватил животный ужас, он мотал головой, бормотал невнятицу. Мучитель занялся аппаратом, включил питание, протянул к жертве провода от трубок, принялся наклеивать на Виктора присоски датчиков. Тот присмотрелся. Узнав в уродце знакомого человека, зажегся надеждой.
–– Генри, Генри, это я, Виктор. Генри, слушай, слушай меня. Произошла серьезная авария, ты в шоке. Нужно, нужно собрать команду, слышишь, всех, кто остался в живых. Мы найдем выход, мы сможем вернуться, слышишь, мы сможем, мы все можем. Генри, мне нужна твоя помощь, я ранен, и, похоже, серьезно ранен. Я не знаю, смогу ли выжить. Генри. Вы справитесь, только нужно успокоиться, прийти в себя, все взвесить, проанализировать. Выход должен быть, ведь так? Генри, ответь мне! Ответь.
Но Генри «квакал» и продолжал свое дело. Его кваканье походило на быстрый говор человека с набитым ртом. Генри не просто изрыгал бессвязные звуки, он постоянно бубнил, ворчал себе под нос слова, понятные одному ему.
–– Генри, сволочь ты гребаная! Слышишь ты меня?! Сволочь! Сволочь! Ты псих! Ты сошел с ума! Отпусти меня, гадина!..
Существо щелкнуло обрубком пальца тумблер на корпусе аппарата, дисплей мигнул строем синих символов. Затем разверзлась тьма...

...Виктор отнял от губ любимую кружку, украшенную логотипом НАСА, поморщил нос –– кофе остыло. Остыло безнадежно и ненормально быстро, лишая удовольствия насладиться процессом неторопливого отпивания волшебной жидкости по глоточку в перерывах разговора с хорошим человеком. Не могла же кружка остыть здесь так быстро? В купе скоростного континентального поезда поддерживается нормальная температура, градусов двадцать пять, не меньше.
Фарфоровое дно скромного подарка космической организации выдающемуся выпускнику и работнику стукнуло о стеклянную поверхность столика, врастающего изогнутыми «ножками» в пол и стенку.
Нет, остывшее кофе –– это, конечно, не дело.
–– Знаешь, Брайан, я тут подумал: кружки с подогревом созданы не ради забавы. Так всегда, в мире полно жутко полезных приспособлений и вещей, но они никогда не оказываются под рукой тогда, когда позарез нужно. Что думаешь?
От улыбки в уголках губ сидящего напротив седого мужчины очертились складки, он даже немного прищурился. Слегка нагнулся, за ручку повернул кружку Виктора логотипом в свою сторону. Заказанная в поезде чашка художника, нанятого зафиксировать историческое события, пустовала минут пять.
–– Эк, какая интересная штука. Не нравится –– убрал бы в дальний ящик.
Виктор повернул сосуд как было и подвинул к себе.
–– Э, нет. Как же я уберу в дальний ящик подарок. Особенно подарок Мелисы.
–– Это еще когда ты работал в лаборатории?
–– Так точно. Сказала, что от имени организации, состава исследовательской группы и от нее лично. Главное достоинство этого предмета состоит в том, что, в отличие от той блохи, из которой ты только что прихлебывал, сюда помещается больше. А, следовательно, количество поступающего в кровь кофеина возрастает, возрастает и работоспособность. Чуешь тенденцию?
Собеседник невнятно хохотнул, качнул головой.
–– Да-а, какая уж тут тенденция. Закажу еще. Убери в багаж –– забудешь.
Открывающаяся из окна картина походила на сумасшедшее слайд-шоу, скучное и однообразное. Скачущие перед глазами деревья, кустарники, плывущие на горизонте холмы, поля, окраины поселений. Долго смотреть особенно не на что, но захватывает дух, когда думаешь, с какой скорость несется поезд. Пейзаж скрыли стены туннеля, большое окно, сливающееся со стенами купе, запестрило рекламными роликами, ютящаяся у края столика голографическая сфера портала мировой виртуальной сети INTERGLOBE проявилась четче.
Брайан провел пальцами по нижней половине лица, словно смахивая невидимую паутину.
–– Что с командой? Ты их видел.
–– У них там не поймешь, –– Виктор отмахнулся. –– Никак не решат. Готовят во всех странах Объединения по несколько человек, но список не утвержден. Единственное, что известно наверняка –– один астронавт будет из МП-конфедерации.
–– Без русских никуда.
Виктор отрицательно поводил указательным пальцем у Брайана под носом.
–– Ты не прав. Русские даже сегодня остаются лучшими специалистами в области космических исследований. Один русский может работать за всю команду. И это не считая других его положительных качеств. Я гарантирую. Я работал с ними.
–– Все русские, работающие в области космических исследований –– эмигранты.
–– Но это не умаляет их достоинств.
–– Я не утверждаю обратное. Я просто поддерживаю разговор. Посчитай, до Центра Подготовки еще около получаса.
Виктор откинулся назад, прислонился спиной к серебристой стене. Поезд вынырнул на свет.
–– Давно хотел спросить. А как Мелиса? Она как отнеслась к твоей затее?
–– Как, как, по-бабски она отнеслась. Впала в задумчивость, молчала до самого отъезда. Я думал, отговаривать станет. Сейчас она у родителей, ей пока особенно деться некуда. Со временем все придет в норму, это временные неудобства. Придет час, встретит хорошего, достойного человека, и жизнь наладится. Она будет счастливой, иначе невозможно. А я... А я что? Я не могу ради нее бросить ЭТО. Это смысл и содержание моей жизни. Я всегда знал, что нет ничего круче работы астронавта. Когда пришло сообщение, я ощутил себя колоссом, титаном, самым счастливым дураком на свете. Все, к чему я стремился годами, соединилось в одном коротком сообщении. Брайан, меня выбрали не рядовым членом команды, не лабораторной крысой, меня выбрали капитаном. Капитаном. Хм, можно считать подарком на прошедшее тридцатилетие...
–– Старый стал. Ух, прожить тридцать лет, и столько же провести в космосе. Тебя это не тревожит?
–– Мы, в основном, будем спать. В часы бодрствования –– работать. Работы хватит всем, и сполна.
–– То есть, скучать не придется?
–– Не придется. Одной диагностики систем станции, –– Виктор присвистнул, подняв ладонь над головой.
–– Рутинная работа в космосе есть обязательное условие пребывания в нем. Что ни думай, а среда эта живому организму враждебная. В свете этих обстоятельств остается пожелать тебе и твоим коллегам мужества и терпения.
–– Оставь пожелания на день старта. В космосе жить трудно, это правда, зато безумно интересно. Любой настоящий исследователь Вселенной готов душу продать за такую возможность изучать Галактику со стороны, с разных точек обзора. Помню, Мелиса сказала, что теперь-то я нашел свое место в мире и наконец-то угомонюсь. Странно звучит, я так до конца и не понял смысла ее слов.
–– Не обращай внимания. Обул ты ее здорово. Будь я на месте Мелисы, мне бы это не понравилось. В моей жизни бывало нечто подобное. В молодости я работал на космодроме в Тихом океане, задолго до постройки первого космического лифта, там было такое дело... –– Брайан углубился в воспоминания, затянул длинную историю про мимолетное знакомство, припомнил друзей, «крепких ребят», традиции, существовавшие в среде обслуживающего персонала и самих астронавтов, скуку, царившую на космодроме после заката пилотируемой космонавтики вплоть до закрытия «технологического островка, затерявшегося в водах океана».
Только вошел в строй космический лифт №1, «Star trek», он же «Vavilon tower», большинство действующих взлетно-посадочных полос челноков утратило значение. Масштабы строительства поражали воображение. Виктор иногда приезжал посмотреть, как идут строительные работы, и затруднялся представить, чтобы эту многокилометровую махину подняли в воздух и соединили с другим концом, протянутым к земле из космоса. Ежедневно атомные челноки поднимали нанотрубки на орбитальный завод, вязавший сверхпрочную нить, ежедневно трудились тысячи роботов-строителей, собиравших наземную станцию, ежедневно Виктор считал новые мили грандиозного сооружения. Развивающаяся космическая промышленность потребовала увеличения транспортных мощностей, и в прошлом году был заложен фундамент второго лифта.
–– Утечка в реакторе одного из космолетов чуть не угробила нас всех, –– заключил Брайан. –– Еле живы остались. Дозу схватили здоровенную. Вытащили нас быстро, споро спасатели работали.
Все время Виктор слушал внимательно, но, случалось, не замечая того, погружался в себя. События последних дней выбили его из колеи, не получалось настроиться на рабочий лад. Временами хочется освободиться от дел и обязанностей, хорошенько осмыслить жизненный путь. Да все как-то не то.
–– Там, в восстановительным отделении, когда врачи ремонтировали поврежденные свободными радикалами ткани, я стал всерьез задумываться о вероломстве судьбы, –– Брайан оперся плечом о стекло, с грустью посмотрел на проносящиеся мимо заросли.
–– Что ты имеешь ввиду?
–– На склоне лет меня потянуло на свободные философствования. Стал задумываться об омоложении. Да зачем? Смысла нет.
–– Далеко ли ты зашел в философские дебри?
Друг Виктора пожал плечами, состроил выражение лица, показывающее, что ничего особенного в этом нет и он, в общем-то, ничего такого серьезного не делает.
–– «Помни, будь это ты или кто другой, каждого ожидает смерть, и даже имени вашего скоро не останется на земле». Знаешь такую фразу?
–– Что-то древнее, изначально написанное на латыни.
–– Да, был один умный человек, Марк Аврелий его звали, высказал он такую любопытную мысль в книге «Наедине с собой». И как грозно звучит: «...и даже имени вашего скоро не останется на земле»!
Он шепотом произнес эту фразу еще раз. Виктор заинтересовался.
–– Грозно, грозно. Однако мы помним имена великих людей, тех, кто оставил в истории человечества неизгладимый след. Например, Архимед, Наполеон, Эйнштейн.
–– Сейчас помним. Но что будет еще через тысячу лет? А через миллион? Да и что единицы, нас-то, маленьких людей, сколько. Вряд ли человечество сохранится в том виде, что сейчас, еще хотя бы на несколько тысяч лет. Я молчу про более отдаленное будущее. Исчезнут страны... Земля исчезнет. Максимальный срок –– три миллиарда лет. И это не много. Ничто в масштабах вечности. Протяженность временных отрезков имеет значение лишь в нашем сознании. Сказано: построй дом, посади дерево и вырасти сына. На деле же «миг» спустя дом мой обветшает и развалится, дерево сгниет и его съедят черви, а сын состарится и умрет.
–– Но есть преемственность поколений. Твои потомки будут строить и развиваться. Люди эволюционируют в существ, чей облик и способ существования выше нашего понимания.
–– А какое это имеет значение, если меня, меня-то уже не будет?
Виктор нагнулся, положил руки на столик, загадочно посмотрел Брайану в глаза.
–– А может быть, что даже для тебя, мертвого, это будет иметь значение. Откуда нам знать?
–– Может быть. Но это всего лишь предположение.
–– Человеку нужно верить во что-нибудь хорошее.
–– Это правда. Прошлое –– это прошлое, величина условная, судить о нем можно исключительно по настоящему. Но настоящее постоянно становится прошлым, стало быть, оно такое же зыбкое.
–– Мы вполне реально сидим сейчас в поезде и направляемся к цели, которая реальна, но достигнута может быть только в будущем.
–– Да, потому что мышление человека фрагментарно. Предельная скорость регистрации изменений материи равна скорости нервных процессов.
–– Каков же твой вывод, –– Виктор выпрямился, принял прежнее положение. Разговор доставлял ему удовольствие.
–– Нет у меня вывода. Я мыслями поделился, вот и все. Природа устроила нас просто. Если ты выполнит те три условия, ты испытаешь удовлетворение, будешь доживать жизнь и не забивать голову отвлеченными размышлениями.
–– В идеале. Человеку мало сытой жизни.
–– В то же время мало и тех, кто осмеливается подняться выше обыденности...
–– И не стушеваться. Видели таких, знаем. Все-таки, вопреки логики жвачного животного нас все равно тянет ввысь.
–– Не будь наивным, Виктор. Та же логика жвачного животного. Новые материалы, новые ресурсы, новые экспериментальные базы для разработок новых технологий производства. Вот и тянет в твою высь.
–– Только ли это?
–– Пускай над этим поломают голову потомки. Очень хочется верить, что они будут поумнее.
Проскочили очередной туннель. Виктор мельком глянул на наручные часы. Скоро. «Прочь от проклятой Земли», подумал он и предложил Брайану заказать по чашечке кофе...

...Холодно и страшно.
Боль привычна. Она не выделяется, не гнетет. Естественное, сильное...
Везде железо. Черное, холодное железо. Все там же. Вентиляционная отдушина. Мусор пропал. Его нет. Холодный свет звезд.
Да разве это свет. Полумесяц луны дает в тысячу раз больше света. Но хватит и этого.
Виктор заторможенно повернул голову влево. Еле заметная створка двери, круглая замочная скважина. Подождав минуту, повернул направо. Окно... Нет, и... иллюминатор. Шарик голубого гиганта внизу, посередине, за ним плотный, неправильной формы конгломерат звезд –– похоже, рассеянное скопление. «Черт, –– Виктор напряг зрение, –– откуда? Красный гигант исчез, а теперь вот что. Сколько же мы летим?» Виктор прикинул примерное расстояние между объектами, скорость станции на момент аварии. Цифра получилась невразумительная. «При любом раскладе, факт –– он вышел из поля зрения. Так, это если взять расчетный ресурс токамака, запас горючего, примерную трату энергии на энергопитание, синтез материалов и веществ, учесть возможность добычи изотопов водорода из окружающего пространства для термоядерного реактора... О-ох, долго он сможет глумиться надо мной. Долго. Долго».
Виктор осмотрел себя. Трудно утверждать, какое чувство Виктор испытал сильнее при виде собственного тела, ужас или ненависть к тому, кто сотворил с ним такое. Ороговевшая корочка запекшейся крови подобно листам брони или чешуе облекала утерявшее форму туловище. На плечах болтались две короткие культи, какие бывают у раненых, кому на поле боя оторвало руки, внизу появились увитые жирными рубцами ножки, вполовину нормальной длины. Если бы карлик хотел вылечить Виктора, то он давно бы сделал это. Но урод не собирается восстанавливать его, у него другая цель. Какая? Есть ли у него цель? От цилиндроподобных подобий конечностей до ног-коротышек. Считать ли сомнительные перемены прогрессом? Раны все время видоизменяются, каждый раз новые фокусы. И время, уйма времени. С помощью техники, оставшейся в его распоряжении он может поддерживать свою жизнь и жизнь Виктора сколько угодно. Жизнь? Виктор усмехнулся? Реально ли происходящее с ним. Реален ли мир? Не было полета, не было аварии, не было изуродованного Генри и мук, просто приснился кошмарный сон, один из тех, что преследовали Виктор во время экспедиции. Кто-нибудь из команды, или будильник, разбудит его, и он очнется в уютной, наполненной приятным мягко-оранжевым светом каюте, а может, и дома, где Мелиса давно проснулась и варит на кухне утренний кофе... Мелиса. Как не хватает ее голоса, нежности, теплой улыбки... Черт. Виктор мотнул головой. Какого дьявола, все реально, все, боль –– самая реальная вещь на свете, и боль безжалостно гложет изнутри, рвет на куски, жалит, жжет, звенит туго натянутой струной. Так нельзя.
Виктор попытался постепенно влить волю в мышцы, мускулы напряглись, ножки согнулись в коленах. Так, двигаться можно. Генератор гравитационного поля, видимо, работает исправно. Не хватало еще летать от стенки к стенке, словно мешок с дерьмом. Нужно встать, нужно придумать хоть что-то. Фантазия не работает. Какие намечаются пути. Контуры разрушены, двигатели выведены из строя, компьютер работоспособен не более чем на 0.2%, связь с Землей навсегда потеряна, корабль сбился с курса и нет шансов, чтобы их нашла спасательная экспедиция. Генри не в своем уме. «Я в ловушке. Надо же, подумать только, никогда бы мне не пришло в голову, что я буду молить о смерти».
Виктору удалось несколько секунд устоять на трясущихся ножках, после чего он упал от потери сил. «Ничего, это ничего, это нам не помеха». Передохнув, повторил попытку. Час тренировок закончился возможностью перебираться вдоль стены. Каждый раз Виктор падал в приступе, во время которого мышцы на несколько секунд отказывались подчиняться разуму. Приходил Генри. Виктор брыкался, извивался, как червь, но уродец вколол Виктору темную жидкость из большого тюбика. «Питательная смесь? Что же еще». Пролежав неопределенное время в забытьи, Виктор продолжил тренировки.
В один прекрасный миг Виктор понял, что сможет разбежаться до нужной скорости, при низкой гравитации главное –– хороший толчок, и тогда он набычился, прицелился в угол обвода иллюминатора и начал разгон...

...Полупрозрачная дверь на магнитной дуге с тихим шорохом въехала в стену. На пути к центральному блоку управления, огороженному полукругом панорамных экранов, Лара Тортин в сине-зеленой форме с вышитым на плече символом Объединения Космических Агентств миновала две разнесенные по обе стороны от дорожки объемные голографические модели, высотой в полтора человеческих роста. В фиолетовой дымке мерно вращались схематизированные алгоритмы перенастройки систем и трехмерные изображения пространственно-временной неоднородности вокруг корабля. Лара остановилась в задумчивости возле кресла Виктора. Скрестив пальцы и закрыв глаза, он настраивался на рабочую волну перед ответственной операцией.
–– Что за музыка? –– спросила она, прислушиваясь. Мелодия казалась ей знакомой.
–– Григ. В пещере горного короля. Милая вещица. Трата-тата-тата-та-а, та-та-та-а, та-та-та-а, –– Виктор разлепил веки, хрустнул костями, разминая пальцы, и вернулся к работе.
–– Актуально.
Лара погрузилась в соседнее кресло, на мостике последнее. В нескольких сантиметрах от гладкой матовой структуры развернулась графопостроительная поверхность. Легкими, воздушными движениями пальцев открывая систему управления, Лара сказала:
–– Поставь «Белый альбом». Под него работается лучше.
Звук пропал.
–– Связь, –– скомандовал Виктор компьютеру. –– Команда. Все на своих местах?
По очереди отрапортовал весь экипаж. Каждый из них находился в разных отсеках и горизонтах и выполнял свою часть работы по подготовке корабля к выходу в стабильное пространство.
–– Ясно. Готовность три минуты. Торможение пятьдесят процентов. Напряженность поля близится к максимуму.
Виктор быстренько прокрутил в уме дальнейший ход торможения. Сейчас скорость 1.5с. На выходе скорость 0.95с, через минуту 0.5с, через пять минут 0.1с и снижение импульса до рабочего показателя, наладка связи с Хьюстоном. «Мелиса с мужем наверняка придут и на этот раз. Ее мальчик подрос уж, совсем большой. Почему назвала его в мою честь?..»
Разобраться во всех наворотах организации контуров не решился бы сам черт. Настолько сложна конструкция корабля. Занятен принцип. Долгое время дальним путешествиям препятствовал Эйнштейновский принцип, изложенный в ОТО (общей теории относительности), гласящий, что двигаться быстрее скорости света невозможно. Это предельная скорость распространения взаимодействий во Вселенной. Но люди всегда находили лазейки в препятствиях, поставленных природой. Наиболее перспективным и единственно возможным считался проект кротовых нор, так называемых червоточин, мостов, связывающих удаленные области физического пространства. Но группа физиков и инженеров предложила альтернативный путь. Обычному кораблю на ионном двигателе условия ускорения задают законы и принципы, которым починяется материальный мир. Теоретики сделали ход конем: новый корабль изменяет свойства пространства-времени и уже сам задет нужные параметры и условия. Задача разгона возлагалась на первый контур, и сразу проявлялась следующая трудность: скорость растет, растет масса корабля и замедляется время. Вот тут-то, при достижении предела функции масса-скорость, в работу вступает второй контур, поддерживающий релятивистские поправки внутри корпуса. Скорость такой машины, оснащенной двумя исправно функционирующими устройствами, ограничивается лишь мощностью энергетической установки. Еще одна изюминка заложена в корабль разработчиками способов транспортировки с помощью червоточин. Между контуром корабля и генератором на орбите Земли поддерживается поле, сохраняющее практически неизменным расстояние между ними. Таким образом, находясь в самых дальних уголках Галактики можно связываться с центром управления на родной планете и когда угодно моментально вернуться обратно.
После преодоления светового барьера вся масса корабля переходит в энергию особого излучения, которым и является корабль, утончившийся до нескольких ангстрем. Виктор никогда не мог вообразить, чтобы он, его команда и все предметы вокруг были не имеющей массы сверхтонкой иглой, растянутой до тысяч миль. Виктор подумал, что Ландау был исключительно прав, говоря о величии разума. Действительно, можно понять то, что невозможно представить.
–– Тридцать секунд.
Волнения не было. Они делали это уже одиннадцать раз. Миновали Рукав Ориона-Лебедя и должны выйти к устью Рукава Стрельца-Киля. Пять ускорений, и их взору предстанет Галактика со стороны в виде плоского звездного города поперечником в 100 тысяч световых лет, с сияющим миллиардами звезд баром –– своеобразным утолщением диаметром 20 тысяч световых лет.
–– Пять... Четыре... Три... Два... Один...
Виктор сжал правой ладонью подлокотник. У перехода есть один большой недостаток –– по телу бегут мурашки и охватывает крайне неприятное ощущение, будто внутренности превращаются в вязкое желе. Поэтому за несколько часов положено ничего не есть.
–– Переход...
Виктор вдохнул воздуха, предвкушая приступ, но тут же со свистом выпустил его назад, тряхнуло так, что мозги, казалось, должны вытечь через нос и уши, на мостике потух свет, погасли все мониторы и огни, пискнула было аварийная система, тряхнуло еще, и еще, а потом грохот, заполнивший черепную коробку вместе со стоном металла и звоном раскалывающегося стекла, внезапно стих.
Понять, что произошла кратковременная потеря сознания, Виктор смог, когда очнулся. Кромешная тьма, ныли растянутые связки, тело трясло мелкой нервной дрожью. К горлу подступил мерзкий комок.
–– Лара. Лара!
–– Ой! Слышу.
–– Ты цела.
–– Цела.
–– Что случилось?
–– Я знаю не больше тебя. Сейчас должен подключиться резервный источник энергии.
Иллюминация коротко всполохнула, потом разгорелась вовсю. Лара поправила себя в кресле, включила компьютер.
–– Связь, –– гаркнул капитан, но эфир не отозвался. –– Связь! Связь, твою!..
–– Не ругайся, канал не работает.
–– А что работает?!
–– Ничего не работает. Датчики по всему кораблю обесточены. Главная система не отвечает.
–– Ну что же это!?
Оскалившись, Виктор встал, бросился к компьютеру Лары.
–– Давай, давай. Выясни, есть ли повреждения, разгерметизация, скорость... Черт все выясни. Быстро. Мы на субсветовой скорости, хоть один мало-мальски крупный метеорит или астероид, нас в момент в щепу...
–– Минуту. Настройки сбиты. Система в хаосе.
Позади вжикнуло. По очереди ввалилось четверо человек. Они выжидающе остановились посреди рубки. Что скажет капитан? У них был обеспокоенный вид, а один, Андрей Чертаков, часто дышал, его лицо и руки покрывал слой гари. Виктор устремил на него взгляд.
–– В лаборатории взорвались баллоны с кислородом, –– нормализуя дыхание, заговорил Андрей. –– Задело Генри.
–– Как он?
–– Плохо. Сорок процентов ожогов. Мы ввели ему пять кубиков. Он в медпункте.
–– Оценка?
–– Если бы только ожоги. У него черепно-мозговая травма. Тяжелая.
–– Черт!
Виктор стиснул зубы. Первые потери. Видно, экспедиция идет к завершению.
–– Лара, что у тебя? У вас что?
–– Мы в норме. Слегка перепугались.
–– У меня появились данные, –– отозвалась Тортин. –– Динамика квантовой системы нарушена. Кубиты летально поляризованы, я... я не знаю почему. Функции управления переданы внешнему блоку.
–– А запасной?
–– С запасным квантовым компьютером тоже самое. Нужно перенастроиться.
Ее руки витали над экраном управления с нечеловеческой скоростью, скулы напряглись. Лару полукругом окружили члены команды. Их снедало бессилие, компьютер –– бог и властитель на корабле, они ничего не могли не узнать, ни сделать без него.
–– Вижу, корабль идет на скорости 0.7с. Навскидку могу предположить, что мы прошли слишком близко от массивного объекта, черной дыры или суперструны. Последнее вероятнее...
–– Дьявол, –– не сдержался Мекаль. –– Так они рассчитали нам маршрут! Суперструны тянутся на парсеки, а они не засекли ее!
–– Уймись. Нам относительно повезло. Случись переход на миллионную долю секунды раньше, корабль, он же волновой пакет, стал бы пучком жестких квантов! –– Лара наморщила лоб, сдвинула брови. –– Я не уверена, но, если верить показателям, поврежден реактор.
–– Поврежден?
«Этого не хватало!» Виктор схвати Лару за плечо.
–– Утечка антигелия в космическое пространство.
–– Как?–– встревожился Тим, ответственный за реактор.
–– Совершенно точно, вспышки аннигилирующих частиц.
–– Сильная утечка?
–– Не очень. Там дыра, должно быть, приличная...
Сюрприз за сюрпризом, подумал Виктор. Что произошло в заднем горизонте корабля, если антигелий потек из реактора, выстланного изнутри нейтриниевой пленкой? Придется полностью переключаться на аварийный токамак, находящийся под мостиком.
Андрей взял Виктора за предплечье, заговорил отрывистыми фразами:
–– Виктор. Все слишком серьезно. Нужно поворачивать.
А как не хочется. Прервать экспедицию в самом разгаре.
–– Все согласны.
Вместо ответа тяжелое молчание, пронизывающие взгляды. Уверенно кивнула Лилия.
–– Хорошо. Ситуация критическая. Лара, боюсь, другого входа нет, верни нас домой.
Виктор заметил, как отхлынула кровь от ее лица, и у него похолодели пальцы. Первое слово застряло у нее в горле, она кашлянула.
–– Первый контур... полностью обесточен. Поле разрушено...
Тут лица всех присутствующих будто осунулись, заострились. Каждый почувствовал, словно у него оторвали часть тела. Бесконечно тонкая нить, связывавшая их с домом, оборвалась. Тим оперся спиной об экран, Мекаль крепко провел основанием ладоней по вискам.
Мысли проносились с сумасшедшей скоростью. Ситуация усложнялась быстро, с каждой секундой уходило драгоценное время. Действовать необходимо быстро.
План минимум –– выжить.
–– «Гастроподы» начали ремонт?
–– Я не получала от них сигналов. Скорее всего, они в спячке, как и все основные механизмы. То же и с «арахнидами».
–– Ребята, соберемся. Если мы успеем перекрыть утечку, мы сможем запустить контур и начать разгон. Проспим десяток лет, и уже дома.
Тим сходил на разведку и выяснил, что пробраться в реакторный отсек невозможно. Виктор принял решение выйти в открытый космос и попытаться проникнуть снаружи.
Скорость по-прежнему оставалась высокой. Свет густой звездной россыпи позади корабля смещался к красной части спектра, а впереди, наоборот, к синей. Со стороны исследовательская станция дальнего проникновения «Факел» напоминала двух сросшихся черепах, сплющенных четырьмя черными исполинскими листами неправильной формы, отливающими синевой. Неподвижными грудами метала у поврежденной части скопились «гастроподы», автоматы, что должны устранять неполадки.
Понадобились усилия всех шестерых. По очереди они подлетали на управляемых маневрирующих устройствах к рваной ране в боку, «вплывали» внутрь, взяв у предыдущего инструменты и латали утечку. Атомы антигелия разрушали внешний защитный слой и экранно-вакуумную изоляцию скафандров, поэтому долго у источника находиться нельзя.
Виктор вошел первым. Внутри все искрилось и полыхало разноцветными искрами и маленькими гейзерами излучения. Посреди этой фантасмагории возносился к главному блоку исполосованный разводами поверхностного разрушения конус реактора. У Виктора было две минуты, он должен был найти крохотную тонкую пластинку, сделанную из вещества, целиком состоящего из нейтронов. За ним последовал Тим, потом Лара и прочие. Предпоследний, Мекаль, сказал, что Лилия наложила заплату, Андрей приварит ее мезонной пушкой. Запас кислорода скафандра Виктора подходил к концу. Он направился к входу в корабль, облетел переднюю часть борта, завернул и сориентировался вдоль корпуса. Стекло шлема не успело сразу включить светофильтры, как глаза обдала жаром яркая, ярче тысяч солнц, вспышка, поднялась температура внутри, что-то плотно ударило. Виктор открыл глаза. Перед взглядом еще плыли лиловые круги, но картина разваливающейся на три части станции, что стремительно удалялась, отозвалась глухим давлением в животе. Виктор не мог поверить. Не хотел. Из груди вырвались бессмысленные вопли, он включил торможение и направил себя обратно к станции.
Стекло запотевало, он подумал, что его стошнит прямо в скафандр. Но тошнить было нечем. Отсек с ускорителями и системой управления питанием контуров отклонялся вниз, кусок листа первого контура, вращаясь, летел выше в сторону с большой скоростью.
Виктор оставался в шоковом состоянии, его разум помутился, он повторял в уме бессвязные фразы. Дверь шлюзовой камеры открылась, Виктор залетел внутрь и машинально коснулся сенсора герметизации отсека. В выкрашенную белым камеру, освещенную лишь светом звезд из иллюминатора, с шипением прорвался воздух. Виктор сбросил гермошлем, захлебнулся свежим кислородом.
–– Черт... Черт... Не может быть... Не так...
Скорчившись в неестественной позе, подогнув к груди ноги, насколько это возможно в плотной материи защитного костюма, он висел в камере, держась за конструкцию, на которую вешаются скафандры –– генератор искусственного поля тяготения отключился.
Виктор как будто ничего не понимал.
Время шло, скоро корабль должен был перестать подавать последние признаки жизни. Но текли минуты, за ними часы, и гложущее невыносимой болью осязание реальности проявлялось, подобно пятнам на намокшей бумаге. Медленно возвращалась способность критически мыслить.
Хотя, к чему в тот момент нужно было мыслить?..
Содержание углекислого газа в камере возрастало, кислород неумолимо иссякал. Виктор почувствовал это по тому, как участилось сердцебиение и горло сжала невидимая рука, и слабо улыбнулся, со спокойной грустью глядя в круг иллюминатора.
–– Вот, значит, как, –– сказал он самому себе.
Звезды мирно светили, холодные издали и безразличные.
«Не ожидал, –– подумал Виктор. –– Так закончилась моя экспедиция в дальний космос. Жаль, смерть от удушения будет довольно мучительной. Грустно ли это? Не должно. Все живое умирает. «И имени твоего скоро не останется на земле». Хе. Если прав был Курт Гедель, утверждая, что ни одна система не может быть полностью познана изнутри –– вне ее связи с другими системами высшего порядка, то, может, отсюда начинается мое самое дальнее путешествие...» И потерял сознание...

...–– Клуп-клуп... –– сказал Виктор, выпучив глаз. Второй затянуло волнистое вздутие гноящейся плоти. Его студенистое тело, лишенное конечностей, вздрагивало при каждом издаваемом звуке. Живот и грудь собрались в складки, из ран истекал гной. Карлик привычно квакал-бубнил, втыкал в желеобразное тело Виктора иглы с проволокой, протянутой к аппарату на подставке. –– Клуп-клуп.
Виктор улыбнулся бы, если бы у него был привычный рот и губы. Улыбаться ему хотелось потому, что в свете склонившейся над ним, словно старая карга, лампы ему чудилось солнышко, выглядывающее теплыми лучиками из-за гор...





Июль-август 2005 года.
г.Одинцово.