Кант

"Величайшее чувственное наслаждение, которое не содержит в себе никакой примеси отвращения, - это, в здоровом состоянии,
отдых после работы".
Кант вытер пальцы, заправился, подошел к столу и записал эту только что пришедшую в голову фразу. Записал он её быстро,
не заостряясь на отвращении и стыде, часто сопровождавших его. Времени уже не было - пора идти гулять.
Кант надел плащ и шляпу и вышел на улицу. Влажный ветер сегодня особенно ласково трепал его щеки, вечернее солнце улыбалось,
прохожие были милы. Кант вступал в какую-то новую полосу своей жизни, в какие-то неизведанные, загадочные земли, далекий очерк
которых только начал проступать на его горизонте. Он теперь больше, чем когда-либо, сторонился людей, боясь, что они спугнут и
погубят слабые, новорожденные мысли. Он шел и размышлял, оторвавшись от философии, о своей уединенности. Вся культура и
искусство, украшающее человечество, самое лучшее общественное устройство - это всё плоды необщительности. Но посторонние не
виноваты. И какая разница, чем они заняты? Я сам - в силу личных склонностей - исследователь. Я испытываю жажду познания и
беспокойное стремление идти дальше в этой области. Было время, когда я думал, что эта деятельность доставляет честь человечеству,
и презирал чернь, ничего не знающую о ней. Руссо вернул меня на правильный путь. Это мнимое преимущество потеряло значение в моих
глазах. Я научился уважать людей. Прекрасные, отточенные мысли! Обязательно записать! Вот уже вырисовывается предисловие...
Кант раньше закончил прогулку. Кант быстрее, чем обычно, шел. Кант почти вбежал в дверь своего дома и, скинув плащ и шляпу -
и даже не посмотрев на ужин - сел за стол, схватил перо - и писал, писал, писал, и мысли текли, как хрустальный горный ручей, и предисловие
было написано, и план первого критического труда ясно засиял вдали.
Когда Кант вытянулся, хрустнув суставами, был третий час ночи. Ужин давно остыл. Но - что за наслаждение - отдых после такой
работы! Кант долго не мог уснуть - и наслаждался стройностью мышления.
Когда он проснулся, было десять утра. Голова шумела, работать не было никакой возможности. Разбитость Кант преодолел
огромным усилием воли. Больше он не доверял наслаждениям без отвращения, разрастающимся сверх меры.
Это был третий, неизвестный большинству биографов, случай, когда Кант нарушил свой строжайший распорядок.