Дорога. Зарисовка

Дорога

И та дорога не прощалась временем,
И не мелькали злые рамки в титрах,
И только вечностью посаженое семенем
Художник-Бог не разводил в палитрах….
Филя Троечкин

Тогда я закачивала курсы вождения, но, поскольку я была всего на двух занятиях, да и на тех я рисовала на парте цветочки, то соответственно экзамен на «отлично» мне был гарантирован.
…
Две страницы отредактировано модератором.
…
Прав я не получила. Забавно звучит. Возвращаюсь домой через областную больницу. Собственно говоря, там по большей части кардиология, поэтому идешь как-то без напряга, это тебе не пляжи Евпатории, где привозят отдыхать разных детишек, больных с детства. Они едут на колясках, ходят на костылях или вообще ничего не понимают, но в глазах протянута такая нить необъяснимой, хотя почему ж необъяснимой, вполне объяснимой, грусти. Самое ужасное, когда кто-то поступает из жалости. Жалость, в принципе, вполне можно сравнить с надеждой, такая же тварь. Если бы они имели персонифицированный образ, коим когда-то мы сделали веру, то я бы плюнула им обоим в глаза…на что там… иконы или чем там человечество еще забавляется?
Иду, в общем, наворачивая себя, что я такая несчастная, что не сдала на эти гребанные права, что инструктор был дурак, что знаки вообще придурки придумали, а я не придурок, чтоб их учить, а придурки – самые придуристые придурки из всех придурков, короче говоря, отмазываюсь в собственных глазах от дерьма, в которое же сама и вступила. По сути, мне было настолько все равно, что аж стыдно за свой похуизм. Я не расстроилась, когда меня отчислили из универа, я не расстраивалась, когда я получала от родителей партию вставочных материалов, когда мама орала, что я буду ползать на коленях у ректора лишь бы не опозорить семью,я имела в виду все эти речи, прочищающие мои пофигистические настроения, я смело на все била болт и ставила крестики. Но, приходив домой, я делала умное и расстроенное выражение лица, немного рыдала, так для галочки. Стыдно, стыдно мне перед самой собой, эх. Хотя, я, конечно, преувеличиваю, кое-что было еще для меня интересным. Меня интересовало, почему яица не варят в чайнике, почему когда в дисковод вставишь два диска он сильно шумит, почему, если я звоню в скорую и говорю, что у меня вши, на вызов не приезжают, почему, в конце концов, 95% людей слушают попсу, и ни разу не слышали, кто такой Ричи Блэкмор, почему мои ровесники называют Колфилда долбоебом, а море всегда соленое, почему не бывает сладкого моря? И еще… почему…
 
Напевалось:
Эй, чувак, постарайся расслабиться,
То, что происходит, мне совсем не нравится…


И вдруг я увидела надпись кардиологии, и на меня нахлынуло. Дело в том, что моя бабушка перенесла 8 инфарктов. И когда-то, после очередного инфаркта лежала здесь. И я хорошо, очень хорошо, слишком хорошо, через чур хорошо… всё помню… но тогда я еще была слишком мала, чтоб помнить, ой, то есть, чтоб понимать, то есть, чтоб осознавать. Да не факт…
…

Я просто возвращалась тогда с больницы и думала, какой она удивительный человек. Я не увидела голых людей, гумоноидов, инопланетян, на меня не свалилась атомная бомба, апокалипсис тоже не пришел, деревья не начали двигаться и бигборды не стали оживать и лупить меня по нездоровой голове. Фаршированные мозги мне не почудились и треугольники не стали ширяться мулькой, обидно, даже не прилетели эльфы или, на крайняк, ангелы, ну хоть, какое-нибудь бы существо, хоть какая-нибудь надежда на чудо… Ан-нет. Голяк.
Напевалось:
Гоп-стоп мы подошли из-за угла…
Гоп-стоп, а нахуй все нам чудеса…

Я знала, что она умрет рано. Как и я, впрочем. Хотя причина у неё была несколько иная. Она была слишком хороша для сего погрязшего в пучине дерьма мира. Сброшено подключение к миру. Поразительно.
Напевалось:
Подари мне, доктор,
Эфедриновой радости,
Полюби палату
и меняяяяяя,
Покажи мне, доктор,
Лакомые гадости,
Шприц и марганцовку,
И себяяяяя…

Откуда же во мне такой хорошенькой маленькой девочке столько дерьма? Да, ****ь, литературный мой талант не годится и черту. Слово дерьмо идет уже сто первый раз. Да похуй.
Да и что собственно мне жаловаться на чего-то там, взращенной на инетовской порнографии и качественном и не очень киберпанке. Хотя, ****ь, по сути, это не имеет значение, были бы силы от этого изолироваться… можно бы сидеть попивать в ночном клубе самбуку и курить ментоловый Vogue – вариант, без базара, но мне нравится религия долбоебизма.

Напевалось:

Улыбки натянуты белыми презервативами,
Глаза давно перестали быть отражением
Души, где полностью жизнью милой ли
И в рае есть надпись «курсы вождения».

Бабушка всегда была есть и будет чем-то тем хорошим и светлым, что нужно человеку. Вот как ни странно. Хотя, я была еще через чур мала, когда она умерла, и я, по сути, додумала себе бабушку из образа. Мне всегда хотелось, чтобы хоть кто-то на тысячу процентов поддерживал меня всегда и кому бы я все доверила. Сиим мифом, сказочным, но очень добрым, лучистым, таким белым пушистым, розовым, таким сопливым… Но люди не могут без них… И я её люблю. Бабушку. Просто люблю и не могу этого объяснить. Хотя люди, как правило, любят свои сказки, ибо они часть их самих…
Я тысячу раз придумывала, как расскажу ей о нём одной и она скажет, да он у тебя хороший, она не стала бы говорить , что мне нельзя его любить, что мне нужно думать о будущем…
Вспомнилось, что как-то раз, когда я сама поступила в очередной свой лицей, сама без всякой помощи, я умела все-таки добиваться тогда того, что мне было интересно, но это было тогда… Я прибегаю домой и набираю её номер… А после её смерти уже прошло около полугода… И когда я слышу гудок, я понимаю, что я делаю… что я делаю… что я де-ла-ю…
А в трубке лишь гудки.
Никогда еще мне не было так больно. И не будет. Хорошо помню, как билось мое сердце, эндорфин зашкаливал, и в спешке набирала её номер, я быстро думала, как я скажу: «Бабушка, меня взяли! Я сама, сама поступила!» или… «Бабушка, а можно к тебе сейчас приехать? Башка, а я в лицей поступила!!»… И я ждала, ждала…
Мне хотелось услышать её… Всегда хочется. Время-сука. Я не помню её голоса. Только некий иллюзорный образ. Но это то, что будет вечно. Есть вечное. Относительно вечное, что умирает только вместе с нами. Хотя не знаю, умирает ли душа, мне плевать там на реинкарнации и всю поеботу.
Напевалось:
Не жаль реального, жаль иллюзорного…

Да уж… больней, когда твое иллюзорное тебя из-за спины ударяет бутылкой дешевой водки… Лучше уж из-под шампанского, благородней хотя бы. Хотя мертвым уже все равно.

Да и многим живым впрочем… Да… сколько раз я уже думала, что хуже просто быть не может и тысячу раз оказывалось еще хуже и еще тысячу будет… Если, конечно, кирпич мне по голове не наебнет… Как показывает практика, может… Помню, когда я была кирпичем… Осторожно! Злой Бред!

В этот раз безвыходность уже плела сети в моем сознании и прейскуранты ВЫХОДА НЕТ висели у меня в глазах вместо всех встречаемых надписей. Хотелось чего-то… Шашлыка что ли. С белым вином. Или вино белое не пьют с мясом… или мясо не едят с вином.

 Напевалось:
Истина, что спрятана в вине
Откроется нам сполна.

Знаю. Коль нет предзнаменований, коль Господь не посылает мне никаких знаков, коль я одна с образом бабушки внутри… А приду домой… У меня есть еще дом? Да просто приду в то место, где лежит моя гитара… Возьму её суку и уйду на море. Сяду на пирс… И буду петь. Да не погибнет моя душа, пока в моих пальцах способны сжиматься эти шесть нитей. Да треугольник черный – сердце.