Старая гатка

Старая гатка

С кромки ноздреватого снега, шапкой свисавшего с крыши клуни, рясно срывались капли, а по углам цебенила, перекручиваясь в жгут, и с тихим журчанием падая на замшелые кирпичи, вода. Журчание струй талой воды нашептывало о чем-то дорогом сердцу. Запах талой воды, особо ощутимый в предвечерние часы, манил на простор. Василь стоял у лапасыка и внимал эту успокаивающую и ласкающую слух песню талой воды. С вчерашнего вечера висела над Кубанью лазоревая полоса; утром потянула полуденка и закапалос крыш, напоминая о близкой весне. За ночь снег будто корова языком слизала. Ветер налегал, тихо и натужно гудел в ветках акации, что стояли по-над лисой раскачивал кроны соседского ореха и черешен.
 Василь представил Кубань, похилившуюся гатку, вербыс шапкой тонких ветвей, серые белолистки, тусклую и холодную, как сталь, воду с вихрами и плывунами, возникавшими то тут, то там около стоек гатки. Спохватившись и решив, что застоялся, Василь вздохнул и направился к хата. Находу он приметил
что на ветках сирени, росшей у калитки, набухли и позеленели почки, а у жердели порозовели верховые ветки. “Рановато,- промелькнуло в голове, - еще и зимы по-настоящему не было, а без нее и весне не быть”.
 Он не мог отвязаться от того чувства, что навеяла ему песня талой воды и никак не мог прогнать мысли о Кубани. “Эх, хоть бы глоток свежего воздуха, постоять на гатке над седой водой”. Но что-то поджимало сердце; была в нем какая-то тревога. “Яка там рыбалка, колы до самой Кубани грязюка в колино. Захекаешься, покы дотянэшься”,- говорил сам себе Василь, борясь с едва зародившимся желанием.
 Ему приспичило покидать габу еще в начале декабря, когда прижали первые морозы да припорошило снежком землю. В субботу вечером он прилег на кровать и задремал. Разтолкал его кум Мышко. Как заметил Василь, он с сусидом Мыколой уже опорожнил половину трехлитрового балона его вина, что стоял в коридоре, накрытый рядном.
- Э, кум ! Гаразд спать. Всэ в свити проспышь. Вставай, там рыбець за шамайкой гоняеться...
- Идэ, аж свыстыть ! - хохотнув, поддакнул Мыкола.
 Васыль потянулся, и насупившись, встал, с удовольствием подумал, что пропустит стакан-другой с приятелями вина, а потом будет стоять на бодрящем морозце и кидать с гатки в стылую черную воду габу, вглядываться с замиранием сердца как отрывается сетка от воды, ожидать как радостно забьется оно в унисон с пляшущим на ней серебром.
 У него давно свирбели руки, и если бы не опередили его Михайло и Мыкола, то он и сам пошел бы искать себе напарников. Н сейчас ему не хотелось показывать горячности и нетерпения. Он потянулся еще раз, вздохнул, теперьуже с показной ленцой прошел к печке за Примой:
- Та хай вона повыздыхае ваша рыба ! - пробурчал Васыль, разминая пальцами сигарету, точавшую изо рта, и присаживаясь на табуреточку у открытого поддувала.
- Кум, ты шо, хочешь шоб мы тэбэ зараз у снигу выкачалы !.. Выпый свого вына та давай доставай габу !
 Сусид Мыкола здоровенный мужик по обычаю смурной, сейчас преобразился. Он усмехался словам Мыхайла. Лицо его напоминало полный месяц сияющий в морозном небе. Он сидел на табуретке, упершись одной рукой в бок, а другой в колено. “Ого, оце козацюра !- восхитился Василь,- выдно багато насыпало снига та и мороз зробыв дорогу, приморозыв грязюку”. Ему также передалось настроение Мыколы и Мыхайла. Глотая густой сигаретный дым, он уже доброжелательнее говорил:
- Собачи нэвиры, не дадуть поспаты чоловикови, тикы очи заплющив, а воны ужэ в моий хати выно мое пьють... Хто ж вас сюды пустыв ? - Спросил он с напускной строгостью в голосе. - Настя !.. Настя !.. Дэ вона ?..
- Хе ! - хмыкнул кум. - Вона з моею якись тряпкы прымиря ... А ты вына пожалив ?..
- Ось прыйдэ, я йий попрымиряю, аж чортям тошно будэ. Кынула хату розкрыту и майнула чорт зна дэ - на другый край станыци...
Он встал, подтянул штаны и направился к столу.
- Кумэ, ато ты нэ знаешь, шо любу бабу тряпкамы хоть куды замануты можна.
- Дажэ на стил вэчэрять нэ накрыла... Там дэсь огиркы с капустою булы. Щас достану, помастю, - полез он в стол.
- Яка вэчэря, яка капуста... Ось хлиб, сало. Давай выпьемо та швычэ доставай габу, та айда до Кубани ! Нэ пидэш сам, дай габу !..
- Так я тоби йийи й довирю... Свою б давно завив.
Васыль разлил вино по стаканам, поднял свой.
- Ну давайтэ, шоб и шамайка и рыбэць ловылысь.
Все выпили закусили хлебом с салом.
- Добрэ всэ ж - такы, ум, у тэбэ выно получается. А в мэнэ чогось николы
нэ выходэ. Шо нэ роблю - всэ коту пид хвист.
- Та ты ж жмот... Сахарь жалиеш. Ось воно й нэ выходэ. Бэз сахаря якэ выно - дын уксус...
- Уксус-уксус, а до Нового года всэ ж такы нэ стоить. Гэ-гэ !..
- Сэбэ троиш та ще й нас ! - пробурчал Василь.
- Ну ты скажэш ! - обиделся Мыхайло. - Хиба я тэбэ колы заставляв його пыть, я ж тоби в глотку нэ залывав - нэ хочэш нэ пый.
- И нэ обижайся, кум, самогонка у тэбэ добра- ничо нэ скажэш, а выно паганэ. Нэ ривняй з мойим.
- Шо точно, то точно !.. - согласился сусид Мыкола.
Под ногами скрипел свежий снег, едва укрывший землю. Менялся ветер, теперь он заворачивал с западаи дышал стылой водой. Рыбаки сошли с дороги укрылись от ветра за дамбой. Васыль шагал впереди. Он ничего не думал, просто шел, широко раставляя затекшие ноги, тяжело покачиваясь из стороны в сторону, отдавшись ритму, скрывавшемуся подспудно в нем. Через несколько минут он обрел уверенность, неожиданно для себя ощутив связь с покойным батей, дядькой и дедом, смутно припоминаемым.
“Чыя цэ походка ? Хто так ходыв ?.. - Гадал Васыль. - Батько ?.. Ни, вин ходыв якось схылывшы голову, йошов до конэй, на яких робыв писля войны... Хотя, хотя, бувало на бэрэгу Кубани, колы йшлы трусыть вэнтэрь, кашлянэ в долони и пройдэ по кручи до миткы, дэ вэнтырь стояв, мов пан якый. У дида й дядькы такаж случалась. А од кого у них того нихто нэ скажэ !”
Васыль расправил плечи, поднял голову и позволил овладеть собой чувству, которое заставляло когда-то козаков отправляться вопреки всем опасностям в поход на Турцию или в Крым. “Эх погулять бы по морю як гулялы козакы з Богданом !”
В душе у него мелькнула искра жарта, породившая желание посмеяться над здравым смыслом, поменять размеренность и покой будничной жизни на волю и простор. Он почувствовал, что это чувство передалось и хлопцам. “Эх, затянуть бы писню,- мелькнуло в голове,- та низзя- нэ гулять идэм !” А душа запела, и слова той хмельной песни разносил морозный ветер по заснеженной плавне.
Васыль чувствовал спокойную уверенность и непреклонную волю в себе, в каждом своем движении, в каждом жесте и слове. Он чувствовал себя атаманом лодки, что плыла наперекор стихии в штормящем море к турецкому берегу. Он должен быть прямым и непреклонным, иначе не видеть им победы и не вернуться домой. Хлопцы корились ему как вожаку ватаги и готовы были выполнить любую команду. И он знал ту ответственность, что легла на его плечи. Ему не терпелось пропитаться холодным речным ветром, сирисным рыбным духом, волею, мужеством.
Ветер сыпал колючей крупой в лицо, холодил лоб и опалял щеки, нос, но был приятен Василю. Дошли к берегу Кубани, где сходились дамбы. Утоптали снег ногами и развели костер так, чтобы с Кубани не было видно. Ветер хоть и дул в спину, но успел выдуть хмель; от ходьбы взмокли лоб и спина. Здесь, в затишку за дамбой, он с особой силой чувствовал несущийся неудержимо к морю поток воды Кубани. Эта мощь вызывала азарт, заставляла подтянуться. Он как-то странно с детской радостью и страхом ощутил всю толщу потока. Емуна мгновение припомнилось детство, чувство новизны, заставляя иначе взглянуть на преодолевать этот поток и устемлять вдаль, скакать галопом через плавню прыгать вниз головой с высокой сухой вербы в Кубань. Как-то особо ощупал взглядом спуск к Кубани, греблю, по которой вилась вдоль ерика дорога, взглянул глазами своего детства, отметив с любовью, что вон там, на взгорке, где сейчас непонятно чьи гаражи и ГСМ, рос виноградник, а вдоль лисы стоял ряд высоких тополей . Станица тогда выглядывала серыми камышевыми крышами и зелеными купами садов. Дорогая сердцу станица детства, веселая, песенная исчезла бесследно. Вместо неепоявилось что-то непонятное - поселок, не поселок, пригород, одним словом, населенный пункт.
Кидали габу с гатки, что стоялав вербичках под высокой кручей. Ветер обжигал лицо, то сыпал крупой, то обдувал снизу. “Харашо. Эх, як харашо !”- думал Васыль, поводя плечами. От воды шел запах стылости. Она играла тяжелыми бликами, дышала такой стужей, что аж озноб пробегал по спине. Васыль и слов не мог подобрать как сильно он любил зимнюю Кубань, рыбалку. Так бы и растворился встылом воздухе, в холодной черной и чистой воде. На том берегу вдоль косы узкой полосой поблескивал лед. Вербички, редко разбросанные тянулись по-над берегом километра три-четыре, до самого водохранилища. Весной они напоминали Василю молодых черкешенок, танцующих замысловатый и чарующий танец на зеленом лугу. Летом солнце играло, поднимаясь вгору в дымисто- зеленых ветвях. Пастух- старый черкес гнал по дороге между вербами череду, и погоняя коров, кричал: “Гэй, гэй!” “ Так саме як и мы-, удивлялся Васыль. - Колысь ще будэ та вэсна, а ось згадалось жэ - и начэ вчора вона закончылась !” Он поискал глазами на черкесском берегу высокий явор, что стоял ниже по Кубани у самого аула на высоком берегу. Летом он зеленым минаретом высится в выцветшем сером небе. И когда Васыль проверял вентерь, то лювался как над ним в чистоте фиолетового неба проплывал неслышно золотой месяц. Сейчас же тот явор торчал высокой серой метлой.
Васыль первым кидал габу и долго не хотел ее отдавать куму. Ему все казалось, что вот сейчас пойдет косяк шамайки. Он бросал и бросал, а рыбы все не было. Внизу под шатким настилом из веток мерно хлюпала, играя бликами черно-маслянисая вода. Лезвием ножа блестела холодная луна, рассыпая серебрянную луску, вспыхвающую то там, то здесь. Справа в предрассветном сумраке очетливее угадывалсь вербы, схилившиеся над черным потоком воды.
От постоянного напряжения онемела рука. Заморившись продрогнув Василь наконец согласился передать габу куму. Почти за полтора часа он поймал всего лишь одну чехонь, но ни одной тебе шамайки или рыбца.
Как Васыль не отворачивал голову от морозного вершника, стараясь воротником полушубка прикрыть горевшее ухо, ему это с трудом удавалось. Обжигало морозом нос, занемел подбородок; зашпоры зашли в одеревеневшие пальцы, но он никак не хотел показывать виду Ивану, стоявшему каланчой на дамбе. А в сердце все еще играла надежда на удачу, которая казалось была так близко.
Передав габу Михайле, Васыль пошел за дамбу, где горел костерок, погрел над огнем окоченевшие руки, выпил поданную Мыколой самогон и закусил огурцом. Только теперь Васыль почувствовал, что устал и проголодался.
Он привалился боком на выглядывавшую из-под снега траву, и чтобы унять отчаянно бившееся сердце, закрыл глаза и задремал. Проснулся от голоса Михайла, передавшего вахту на гатке Мыколе:
- Эй, кум ! Чуешь чы спыш ?.. Дэржы стакан ! - Мыхайло достал из порепанной сумки початую бутылку, налил в стакан.
- Га ?!. Васыль приподнял голову и машинально взял стакан с самогоном.
- Ну, за шо ?..
- За то !.. Пый та нэ пинь ! Та стакан пэрэдавай швычэ.
Так приятно после самогона пахнуло хлебом, когда он, отломив кусок, сунул его в рот и принялся разжевывать. Через некоторое время, когда по телу стало расходиться тепло, Васыль встал и направился к гатке, бросив на ходу:
- Пиду, провирю як там у Мыколы.
Сутулясь бросал неуклюже габу Мыкола, поглядывая на Васыля. Он опускал фатку слишком глубоко с натугой поднимал ее над водой. Слегким шипенем отделялась сетка от черноты.
- И опять пусто -, проговорил Мыкола.
- Ты плавней опускай а нэ топы глыбоко. Ровней кыдай !- Советовал Васыль, а Мыкола согласно кивал ему в ответ. Постояв над гаткой минут десять, Васыль отправился за дамбу к костру. Он прилег на старую сухую корягу, и прикрылся воротником от морозного ветерка. Примерно через полчаса его разбудил крик Мыколы, донесшийся с берега:
- Хлопци, шамайка ! Йдить швычэ, нэ вспиваю выбырать !
- Ось воно ! - мелькнуло в голове у Васыля. Он вскочил на ноги, растолкал кума, спавшего на хворосте, и побежал к гатке.
Мыкола с натугою поднимал габу; и каждый раз над водой плясало больше десятка блещущих сребром шамаин. Васыль покачиваясь на шатком настиле гатки, сгребал закоченевшими руками рыбу в чувал. И когда Мыкла в третий раз вытащил сетку, полную рыбу, Васыль требовательно сказал:
- Та ворушысь ты, врушысь, косяк пройдэ . - Васыль пихал плечом в бок здоровенного и неповоротливого Мыколу. - Ану, дай я ! - не выдержал он.
- Зараз, зараз ! - буркнул тот, даже не оборачииваясь на него.
- Дай сюда, я сказав !..- Васыль грубо отобрал габу у Мыколы.
- Тыхо ты, бо гатку завалыш, або мэнэ з габою в воду зшовхнэш. - Пробурчал недовольный Мыкола.
Васыль ловко опустил фатку в воду и зачерпнул ею словно ложкой гущу со споду глубокой миски. Псышался знакомый и радостный плеск бьющейся рыбы. Сетка сильно прогнулась под кишащей рыбой. Откуда и сила взялась подтащить сетку туда, где стоял Мыкола с чувалом. Тот принялся торопливо сгребать рыбу. Васыль подгонял его:
- Швычэ, швычэ, збырай, Мыколо, бо косяк уходэ.
Мыхайло то нервно ходил по берегу, пристально глядя в воду, то приседал, потирал руки и просил:
- Васыль, давай габу, сичас моя очэрэдь. Слазь с гаткы !
Наконец он согнал с гатки Мыколу и сам стал собирать рыбу в чувал. Через полчаса габа стала меньше черпать рыбы и тогда Васыль передал габу Мыхайли.
Раза три-четыре успели рыбаки поменяться у габы. Чувал значительно потяжелел. Рыба шла часа полтора, а потом разом сникла. Прошел косяк, и рыбаки решили передохнуть. Небо посерело; потянуло от воды сырой промозглой стужей, да так, что аж заломило в костях у Васыля, еле ворочавшего от усталости габой. Держак на конце покрылся льдом; закоченевшие пальцы с трудом сжимали его. Глаза то ли от усталости, то ли от дыма непрестанно слезились. Вытащив еще две лускирки, и с трудом поймав их в сетке, Васыль затолкал их в сумку, висевшую на боку, сказал подошедшему Мыхайли:
- Всэ, баста !.. Ходим додому, бо цэ вжэ нэ рыбалка. Там вжэ, мабуть, и так
кажному по десять кило будэ...
- И годи ! -согласился Мыхайло.
Когда притоптав сапогами догоравшие угли, собирались домой, Васыль заметил как задержавшийся возле коряги Мыкола, взял из под старой доски сумку и сунулсебе под фуфайку.
Рыбу делили как обычно у Васыля, чтобы не провонялась рыбой хата, делили ее в сенях. Когда Васыль высыпал рыбу из чувала в тазик, все разом наполнилось сырым рыбьим духом. Азарт, владевший рыбаками на берегу Кубани, прошел, делили рыбу спокойно, без суеты. Мыхайло и Васыль привычно раскладывали ее на кучки, и лишь у Мыколы жадно горели глаза, когда он смотрел на рыбу. Кум Мыхайло называл кому рыба. Он стоял, отвернувшись к стене, и когда Васыль его спросил, показывая на кучку - “Кому ?” - ответил -”Тебе”.
- Кому ? - снова спросил Васыль
- Мыколи !
На том и закончилась дележка. Сели за стол. Сонная Настя в тапочках на босу ногу, кутаясь в старую фуфайку, поджаривала яичницу, потом возилась у стола и теперь поставила бутылку самогона. Выпили по полному стакану, закусили яичницей с солянкой, налили еще.
- Кум, я до рыбы нэ жадный, - сказал, покосившись на Мыколу, Васыль. - Хочэш, забэры й мою, б у мэнэ э щэ з того разу.
- Ни, Васыль, мэни й моэйи хватэ, а тоби трэба щэ надбавыть - твоя габа.
- Угу ! - кивнул Мыкола.
- Пэрэстаньтэ, хлопци. Шо вы думаетэ, мини рыба нужна ?.. Э, ни... Я компанию люблю... Шоб всэ було дружно, ладно, як у наших батькив та дидив. Шоб вси булы заодно. Ты ж, кумэ, знаеш, я нэ хотив йты та пишов з вамы за компанию.
Водка и покой после нервного напряжения сделали свое, Васыль захмелел и у него развязался язык. Он не любил философствовать и теоритизировать, но в том, что станичникам запрещалось ловить рыбу сеткой усматривал великую несправедливость. Вспомнив пальбу, ракеты, истошные свистки рыбинспекции, как ему приходилось бегать от инспекции и ночевать в изоляторе, а потом платить штраф и оправдываться перед своим начальством, Васыльсжал руки в кулаки. У него заблестели глаза.
- Цэ прям вийна якась. Воны ж за намы як за бандюгамы якимось гоняються... Царыця Каэрына зэмлю и Кубань козакам дарыла нашо ?.. Шоб воны рыбу ловылы та горилку пылы. Диды йийи ловылы, батькы ловылы и мы ловыть будэм. И нэмаэ такойи сылы, шоб запритыть нам ловыть рыбу. Заприщають ! Партия не разрешает. Чого ?.. Сами, кажуть, йидять у свойих столовах и краснюка, и икру, и шамайку з рыбцем, а мини, мойим дитям низзя ?.. Ось вам ! - Васыль скрутил дулю и показал ее в сторону города. - Ловыв и ловыть буду ! Воны кажуть, шо мы йийи, цю рыбу, звэдэмо - брэхня ! Он понастроилы плотын разних, шлюзив, - дэ йий, тий шамайци, пройты вгору. Троють рыбу ядом, рыс шо даром проходэ. Сами рыбу звэлы, а вынувати мы !.. Ранишэ як було, пичкы таранкою топылы - тэж нэпорядок, нэ хвалю, а була ж такы рыба: и краснюка було, и шамайкы - нэ тэ шо зараз. Пацаном бачыв як вэзлы билугу на гарби, хвист по дорози волочывся. На крючкы впивмалы. Дэ вона та рыба зараз ?!. Нэмае и з такымы хазяйвамы нэ будэ. Мы тикы воду ситкою цидым, мэрзным, мов той сирко на морози, шоб кило якэ, два впивмать. А воны всэ и так мають...
- А-а, кумэ, кынь горэм об зэмлю, батогом обуха нэ пэрэбъеш, давай луччэ заспиваем ! - предложил Мыхайло.
- От за шо люблю тэбэ, Мыхайло, за твий вэсэлый карактэр. - Васыль хлпнул тяжелой ладонью приятеля по плечу и затянул “Ой у лузи та щэй пры бэрэзи”. Его поддержали Мыхайло, Мыкола, а затем и Настя. Разошлись по домам уже белым днем, когда станица жила своей полнокровной жизнью; гудела на окраине трасса, гомонела у школы ребятня, брели к лавке за хлебом старики.
  Васылю припомнилось как встречали его раньше дети, когда приходил он с рыбалки. В дверях появлялся разбуженный сын Яков, сонно пртиравший глаза кулаками, за ним высовывалась русая головка Галочки. Он гладил их своей шершавой рукой и говорил про себя: “Трыста лит мини здалась та рыба, я ж йийи ловлю для дитэй”. Дети выросли и разъехалсь. Сын женился, ужэ и внука привозил, а дочка учится на агронома. “ От заявляться на Новый год, я йих и порадую рыбцем та шамайкою !”- думалось Васылю.
Через день, утром, когда Васыль относил кабану ведро с запаренным комбикормом, и остановился у сажа, услышал голос Мыколы:
- Эй, сусид ! Чуеш, ходим на рыбалку !
Васыль только после этого заметил, что у лисы стоит и наблюдает за ним Мыкола.
- Яка рыбалка. Подывысь багнюка яка ,- показал он рукой на улицу.
- А ты шо, Стэпаныч, радио нэ слухаеш ?.. Мороз вэчирм будэ. Москва на завтра сниг обищае.
- Та нэ знаю, шось сэрцэ ные, - проговорил Васыль, потирая левой рукой щеку и как бы примеряя мысль о рыбалке. - Та я хотив и саж вычыстыть, по хазяйству шось зробыть...
- Успиешь, Стэпаныч, зыма вэлыка. А на праздныкы рыба як раз до столу.
Васыль еще какое-то время колебался, и как-то смутно и хлодно было на душе. “ А всэ ж-такы нэпагано було б майнуть на Кубань, подыхать свижым витром. Можэ й сэрцэ пэрэстанэ ныть”.
- Так шо, пидты сказать Мыхайли, хай збыраеться ?!.
- А ! - махнул рукой Васыль. - Иды !
- Оцэ по-нашому ! У мэнэ й пэрвачок будэ.
- Добрэ, пидэм.
И действительно к вечеру стало подмораживать; небо подернулось серыми хмарами. Когда подошли к месту, по снегу зазвенела крупа. Кидали опять по очереди: Васыль, Мыхайло, Мыкола. Раз десять сетка уходила под воду и возвращалась пустой. Затем Васыль вытащил две лускирки, потом шамайку. Снова и снова плавно одеревеневшими руками Васыль опускал держак, и сетка растворялась в кромешной темноте. Конец габы оледенел, с держака свисают сосульки.
- Куды ж подилась рыба ?.. Вжэ два часа махаемо габойа йийи грэцьма ! - сказал Васыль подошедшему Мыхайли. - А раньше бувало: вбижыть брат Андрий и с порога крыкнэ так, шо й сусиды повскакують: ”Шамайка !” Вся станыця напырыгоны до Кубани. Натяныш штаны, полушубок и айда на блыжчу гатку,а слидом пивстаныци бижыть. И чуваламы тянулы рыбу с такойи всэнощнойи. Дижка чымалэнька с засоленною шамайкою стояла у нас у синцях. А сичас, дай Бог, по дэсятку на душу пиймать. Тилькы тило выстудыш на витряку, бач як воду стружэ. Тило высудэ, затэ душу ожывыть.
Когда в сердце уже стала гаснуть надежда на удачу, и Васыль собирался передать габу Мыхайле, под водой у самой поверхности в сетке затрепеталось, забилось живое серебро. Шесть штук зараз вытянул Васыль. Сердце радостно забилось. Рукой он подозвал Мыхайла, и не удержавшись, крикнул, чтобы живее подавал мешок. Мыхайло спотыкаясь, забирался на гатку и тяжело, так что аж зашаталась гатка, и подошел с мешком. В следующий раз в сетке было четыре рыбца. Потом восемь, двенадцать. Где-то далеко послышался какой-то невнятный шум, видимо, по трассе на том берегу неслась машина.
Неожиданно в тот самый момент, когда Васыль и Мыхайло только выбирали из сетки рыбу, и Васыль закинул габу, из-за поворота на большой скорости выскочила моторка. Луч прожектора скользнул по левому берегу, ударилв глаза. Он высветил гатку, Васыля и присевшего Мыхайла. Швырнув мешок с рыбой в воду, Мыхайло бросился на берег и побежал за дамбу к вербичкам. Васылю пришлось присесть иухватиться рукой за кол, чтобы не свалиться в воду.
- Васыль, тикай ! Надзор ! - донесся с дамбы крик Мыколы.
Васыль оглянулся и увидел бежавшего со всех ног по дамбе кума и бросившегося вслед за ним Мыколу. А через мгновение на том месте, где только что стоял Мыкола, появились силуэты двух инспекторов. Раздалась оглушительная трель свистка. “Стоять !”- прокричал металлический голос, глаза резанул свет. Лодка ткнула носом в гатку. Тот же металлический голос, усиленный матюгальником, приказал: “Стой, стрелять буду !”
Тело обмякло; Васыль потянул на себя враз отяжелевший держак габы, тот скользил в руках, никак не желая подниматься, видимо, слишком глубоко ушла фатка, а потом неожиданно конец его соскользнув с гатки, медленно потянул вправо. В груди до боли стиснуло сердце; пальцы отказывались разжаться, и Васыль с глухим всплеском упал в белую слепящую воду.
На берегу Кубани, где сходятся две дамбы, среди кустарника, бурьяна и сухой прошлогодней травы стоит металлический памятник. На нем побитая дробью фотография седого круглолицого мужчины с надписью “Коротченко Василий Степанович 1908-1976”. И как водится возле ржавеющей коробки памятника стоит граненный стакан, до половины налитый дождевой водой.
“Эх, кумэ, кумэ ! Чого ж ты нэ кынув кляту габу ?.. Чорт з нэю ! Мы б наробылы йих щэ нэ одну сотню”. Мыхайло выплеснул из стакана воду, налил в него самогона, протянул Мыколе, потом новому напарнику Якову, а последним выпил сам.