На Бугазе

 На Бугазе

 Притихший было ночью холодный норд-ост, едва засерело небо на сходе, снова поднялся и стал крепчал с каждой минутой. В ноября, под конец месяца, по утрам порывался идти снег и уже несколько раз придавливал морозец, выбеливая инеем бурьян и былье окрестных холмов, крыши куреней. Вот и декабрьское утро двенадцатого числа тысяча семьсот девяносто шестого года было морозным, а к тому же еще и ветреным. Дождевые лужи у куреня Леушковской лодки и цейхгауза подернулись ледком, а склоны Лысой горы побелели от изморози.
 У старшины Леушковской лодки хорунжего Кошмана всю ночь ныли раненая турецкой пулей под Очаковом в последней войне с Портою Оттаманскою нога, ребра и поясница, застуженная в Василькове суровой зимой 1788 года. Не помогла даже кварта горилки, выпитая вчера с козаком Загубисеткою. Теперь от нее прибавилась изжога и тупая головная боль.
 Козаки команды Кошмана уже заходились готовить кулиш и теперь, вернувшись из магазина, диву давались убавившейся в их мешках порционных муки и крупы, не понимая того, что их начальнику Ефиму Кошману позарез треба було выпить хоча б чарку - другую оковитой, чтоб скрасить серость монотонной службы в распроклятой флотилии. На войне, например, под Очаковом, и то было веселей. Там хоть со дня на день ожидался штурм турецкой крепости, к которому следовало готовиться телесно и душевно. А тут сиди и сторожи пустое море с Кубанским лиманом да вози провиант по кордонам вверх по Кубани, а то еще переправляй скот купцов, промышлявших в Анапе через стремительный Бугаз. От и обменял Ефим Кошман почти полчетверти крупы и шесть гарнцев муки своей команды на кварту горилки. Не поленился даже с козаком Загубысеткою, тащившим мешок с крупой и мукой на своих широких плечах, под стылым ветром проделать трехверстовый путь от гавани Головатого, где стояла гребная флотилия, до селения у Бугазской переправы; полторы версты туда и столько же обратно.
 Козаки подняли страшный шум и уже с кулаками подступали к провиантмейстеру Гайворонскому, отмерявшему им в магазине крупу, когда наконец, по настоянию последнего, срочно вызванный козак Семен Загубысетка подвердил слова Гайворонского о причине убыли продовольствия. Козаки вроде притихли, но в этой наступившей тишине хорунжему Кошману чуялось что-то недоброе и грозное для него. К похмельной слабости и болям добавилось еще ощущение вины перед козаками своей команды.
 Наконец кулиш был готов и кухарь пришел звать начальника лодки до столу. Кошману, хоть и не хотелось показать свои очи подчиненным, пришлось подняться с настила, чтобы не остаться на весь день голодным. Он нарочито неспешно застебывал крючья на бешмете, долго и основательно завязывал пояс, натягивал чоботы и шукал свою деревянную ложку, в то время как вся команда с нетерпением ожидала его за столом. Тяжело вздыхая и кряхтя, вышел престарелый хорунжий и подошел к столу, состоявшему по запорожскому обычаю из нескольких досок, прибитых к вкопанным посреди куреня столбам, чтобы занять свое место. Хорунжий старался сохранить невозмутимый вид, нарочито насупил брови и надул щеки, всем видом стараясь показать, что ему, заслуженному офицеру, и положено так поступать. Тем не менее, когда Кошман повернувшись к иконе, заканчивал краткую молитву словами “Благослови, Господи, пищу нашу !” то оглянувшись на рядом стоявших козаков, осекся и часто заморгал по-старчески слезливыми глазами. Есть ему совсем расхотелось .
 Ближе к обеду ветер окончательно окреп, сломав прибрежный лед, он покрыл весь Кизилташ белыми барашками волн. В сером студеном воздухе временами роился снег; за стеной хлопал, с каждым разом все сильнее и настойчивее, край незакрепленного брезента, непрестанно дребезжало стекло в небольшом придверном оконце. Скрипнула дверь, вошел молодой козак Острах, занесший охапку бурьяна. Он свалил бурьян в углу и стал дуть на покрасневшие руки.
 “Ух, и холодно ж сьогодни, аж зашпоры зайшлы... Чуть реву нэ впивмав. - Сказав это, козак добавил: У таку погоду добрый хазяин и собаку свого з дому нэ выжэнэ”. Все козаки сгрудились у небольшой грубо сложеной печи и никому не хотелось идти наружу, чтобы собрать топлива по примеру Остраха, хотя день и следующая ночь обещали быть еще холоднее.
 Хлопнула дверь и посыльный козак с порога прокричал во все горло: “Хорунжого Кошмана до полковника хлотилии, капитана Кулика, гукають!”
 Нехотя отправлялся Кошман к начальнику флотилии; ничего хорошего этот вызов не обещал. И в самом деле, Кулик без всяких обиняков заявил ему: “Хорунжий Кошман, вам с командою подлежит принять все меры к сбережению всех лодок в сию сильную погоду”. Вернувшись в свой курень, он взял с собой двух козаков и отправился проверять хорошо ли закреплены и надежно ли стоят в клетях-доках лодки и баркасы. Едва только был сделан осмотр и Кошман с козаками устроился в куренном баркасе, чтобы роскурить люльку, от Кулика с приказом явился старшина Бойко.
 Бойко сославшись на приказ начальника флотилии, потребовал, чтобы Кошман с козаками своей команды отправился на Бугазскую переправу и перевез на эту сторону скот еврея Иосифа Шендера, которого называли еще Берком. В завязавшемся споре Кошман обозвал Бойка жидовинским пособником и отказался выполнить приказ, за что старшина Бойко схватил его за грудки и крепко тряхнул, ударив спиной о мост, к которому крепилась лодочная мачта. Потом Бойко отвел присмиревшего было хорунжего Кошмана к начальнику флотилии. Но там Кошман стал снова отказываться подчиниться приказу. Тогда капитан Иван Кулик грозно поднялся из-за стола и совершенно официально приказал:
 - Хорунжий Кошман, сию же минуту, избегая всяких проволочек, повелеваю вам перевэзты з того бэрэга торговця Шендера, следующего с двадцатью шестью волами и трехстами сороку овцами из Анапа в Тамань. Поднимаясь к квартире начальника флотилии, с приступка Кошман увидел черневших двумя большими пятнами на бесконечно долгой косе по ту сторону Бугаза волов и овец. Тогда же он отметил про себя: “И надо ж було цьому жидовину самэ в мое дижурство переправлять скот через Бугаз...”
 - Як так, у таку погоду ?.. - вытаращив свои и без того круглые очи, заявил Кошман. - Ни я своимы козакамы рисковать нэ стану. Хай пидиждэ, цей Шендер, як стыхнэ штурма - пэрэвызэмо.
 - Я вам, господин хорунжый, ще раз приказую: зараз жэ пэрэвизить торговця з крамом !
 - Кого?.. Жида Берка !.. Хай ждэ !
 - Я вам приказую ! - чуть не кричал на него обычно спокойный и уравновешенный капитан Кулик.
 - У таку погоду з-за жида з його вивцямы я людьмы нэ рисковатыму. - угрюмо повторял Кошман.
 Ему было обидно, что на него старшего по возрасту, с большей выслугой козака Черноморского войска, кричит обошедший по служебной карьере обстоятельный и распорядительный Иван Кулик. Кошман решил стоять на своем до конца.
 - Якшо, господин хорунжий, вы нэ выконаетэ сей же час наказа, я прикажу посадить вас под караул.
 Для устрашения Кулик даже попытался вытащить из ножен висевшую на килочку саблю.
 - Тикы попробуй... - Кошман подступил к столу и схватил Кулика за грудки. - Я давно, Иван, за тобою прыглядаю, висимь рокив дывлюсь... Я теж охвицер и можу буты з тобою пид судом. Ты в служби жыдивський, а нэ соблюдаешь государев интерес и давно жиду цьому пособляешь... Тоби жиды дорожче нашого брата- козака... Я тэбэ на чисту воду вывэду ! - Кошман аж задыхался от охватившего азарта и злости. Затем словно спохватившись, крикнул, так, что несмотря на ветер, слышно было и в ближайших куренях.
 - Та ты, Кулик, мабуть, и сам жид ? И хочешь погубыть
козацтво...
 После этой роковой фразы в квартире начальника флотилии зависла зловещая тишина. Стало слышно как дребезжит стекло и унывно свистит где-то в щель ветер. Капитан Кулик сурово поджал губы; пальцы сами собой сжались в кулаки. Начальник флотилии вытянувшись над столом с разбросанными бумагами, пересиливая себя, нарочито спокойно проговорил:
 - Господин хорунжий, я вам останий раз приказую перевезти зараз же купца Берка Шендера на сей берег !
 На шум в комнату полковника Кулика прибежали караульные козаки с старшиною Бойком. Кулик приказал им арестовать Кошмана, и разоружив, отправить на косу к батарее.
 На пороге Кошман выгибался всем телом, пытаясь вырваться из рук караульных. Уже находясь за дверью, обернувшись на квартиру начальника флотилии, стал плевать и кричать, обзывая полковника жидовским наймитом.
 Арест Ефима Кошмана взбудоражил всю флотилию, разделив козаков на тех, кто поддерживал Кулика, и тех, кто был на стороне строптивого хорунжего, считая, что не стоит рисковать козаками и лодками ради выгоды какого-то жида. Такого случая, чтобы старшину наказывал другой старшина не было с окончания войны с Портою. Трудно было представить, чем закончится это дело.
 Две недели Ефим Кошман просидел прикованным железной цепью к большой чугунной пушке, отбитой у турок шесть лет назад на Березани, страдая от холода и голода. Более же всего его донимала досада от унижения и обиды. Дня через три после заключения Кошмана капитан Кулик навестил его на острове и вместо ожидаемых мольбы и просьб услышал в свой адрес угрозу судом и «жидовского наймита». Кулик хотя и пообещал в присутствии сопровождавших его козаков побить строптивого старшину киями, но не осмелился этого исполнить, а в тот же день отправил в Войсковое Правительство с нарочным рапорт, в котором сообщил о происшедшем случае и просил должного рассмотрения и соответствующей резолюции.
 Ответа пришлось ждать полторы недели. Перед самым Рождеством, по приказу Войскового Правительства, исхудавшего и заросшего седой щетиной, но не сломленного духом Кошмана отковали от пушки, привезли в гавань и поднесли чарку горилки ради великого праздника, накормили борщом с краснюком и угостили кнышом. А утром следующего дня после сытного завтрака с бараньим мясом Кошмана под караулом, везшим также арестованную прапорщицкую саблю, отправили в Екатеринодар для рассмотрения дела Войсковым Правительством.
 Ефим Кошман был помещен в острог, а через несколько дней приведен в правительственную землянку и допрошен. На дознании хорунжий вел себя иначе чем в гавани. Теперь он был более осмотрительным и сдержанным. Кошман сообщал, что «донесение Кулика несправедливо, исправлял он должность начальника лодки без и малейшего упущения, так как долг присяги требует”. Жидовским наймитом Кулика не называл... От капитана Кулика двенадцатого декабря получив приказ об охранении от бывшего тогда сильного штурма суден, отправился к ним. Но на лодке его нашел старшина Бойко, начал ругать и посылать перевозить купца Берковича на сей берег. Тогда он сказал Бойко: «Видно, ты есть жиду слугою, что в сильную погоду, требуешь баркаса». Бойко схватил Кошмана за грудки и ударил на баркасе о мост. А затем взял сам баркас, а Кошмана приказал отвести к Кулику.
 Правительство нашло, что начальник флотилии Иван Кулик проявил излишнюю жестокость, приказав приковать цепью к пушке и продержал старшину в голоде и холоде две недели. В то же самое время, когда шло следствие по делу хорунжего Кошмана, в Екатеринодар прибыл евреин Берко Шендер с товаром. Пробыв всего лишь несколько дней, он получил 31 января билет в Анапу и снова отправился к туркам по торговому ремеслу.
 Спустя некоторое время из-под стражи «без всякого взыскания» был выпущен и определен старшиною в первую часть на кордон Подмогильный порутчик Ефим Кошман. Никакого нарекания не последовало и в отношении Ивана Кулика. Дело, к удивлению козаков флотилии, закончилось ничем; правительство так и не внесло ясности кто был прав, а кто виноват.
 Будучи в сражении отважным и хватким при распределении провианта старшина Подмогильного кордона Ефим Кошман полковником части Радичем был послан в июне того же года приемщиком в Екатеринодар. Здесь же случайно он был задержан Мокием Гуликом, который спустя некоторое время пенял Радичу: «Присланный от вас для приему провианта прапорщик Кошман объявляет мне, что он, принявши здесь от провиантмейстера провиант, и не имея о числе козаков на подведомственных вам кордонах служащих никакого сведения. Сверх того, будучи малознающим писать, роздать оного козакам вовсе не может. Удивляюсь вашему безрассудству».
 В сентябре тот же Мокий Гулик требовал, чтобы Кошман отдал переводимым с его кордона в другой двум козакам их собственные ружья. В следующем же году хорунжий Кошман просил уволить его от службы. В прошении он писал: «В разсуждении старости моей и имеющейся у меня застарелой болезни, а особливо что в правом боку от верховой езды три ребра выбиты, также и левою ногою совсем владеть не могу». Кошман просил «отставить его от воинской службы на собственное пропитание».
Из послужного списка прапорщика Ефима Кошмана видно, что вступил он в войско Черноморское 10 декабря 1788 года из казачьих детей, отца звали Тихоном. Был Кошман при взятии Гаджибея, Аккермана, Бендер, Килии и Измаила. Участвовал в сражении под Браиловом, Бабадою и Мачином.
Войсковое Правительство удовлетворило его просьбу, и Ефим Кошман был уволен от службы “за дряхлостью и старостью”, имея от роду сорок пять лет.
Евреина же Берка Шендера еще не один раз перевозили со скотом и другим крамом через Бугаз, безпрепятственно и в любую погоду козаки гребной флотилии. В рапорте войсковому есаулу Гулику капитан Иван Кулик в марте тысяча семьсот девяносто седьмого года сообщал: «Девятнадцатого числа под видом торговли отправлен на турецкую сторону евреин Берк Шендер, которому приказано еще от покойного Войскового Судьи Антона Андреевича Головатого разведывать наилучшим порядком о тамошних происшествиях и верно давать о них сообщения в скорости, без и малейшего промедления начальнику флотилии».