Глава 9. Непротивление зла насилию

Дорог мостильщик до Ада
Влюблен в работу.
Убить бы этого гада!
Да жалко что-то…
 Ж.И.Озорина


Мандражировать Варлам перестал давно. Если что и было, то в самом начале, во время чайничества и бескарьерья. Тогда от каждого заказа зависело меню на ближайший месяц. Тогда единственный промах мог поставить его в ряды людей без особого места жительства и послать в рейды по помойкам. Причины для мандража были веские, но даже тогда не было влажных ладоней, не было ноющего солнечного сплетения. Не было. Теперь есть.
С утра Варлама одолевал беспричинный смех. Он пил томатный сок и смеялся над новостями, над рекламой, над отражающимся в зеркале щуплым лобастым парнем, над маленькой книгой стихов, в которой было отмечено галочкой одно особое стихотворение – зарифмованная инструкция. Как обычно.
Отсмеявшись, Варлам начал готовиться. Привычные действия всегда успокаивали, умиротворяли - это была его медитация. За пятнадцать лет работы наемным убийцей он потерял удивительно мало нервных клеток. И те в основном в метро - ему не нравилось под землей, зато на крышах и чердаках он чувствовал себя дома.
Но сегодня в этот дом как будто забрался вор. Варлам ждал и варился в собственной тревоге. Память выворачивалась наизнанку и вытряхивала из всех углов воспоминания – не о проколах, проколов не было – о странных случаях, когда его беспорочное сердце выдавало сразу несколько лишних ударов.
Был как-то случай, когда Варламу показалось, что пуля пролетела мимо. Человек, в которого он стрелял, не упал сразу, а пошел дальше. Шаг. Еще один. Потом он, конечно, свалился. Но был момент... довольно тревожный момент.
Потом Варлам вспомнил другого человека. С этим он встретился взглядом в момент выстрела. Или ему только показалось. Все возмож- но - зеленый был.
Тот, вспомнившийся, шел, смотрел по сторонам, смотрел наверх, как будто знал о заказе и ждал выстрела. Может, конечно, кто-то его предупредил. Но вряд ли он тогда пошел бы по этой улице. Не дурак же, наверное. Может, не предупреждали, просто интуиция. А может он всегда так взглядом по домам елозит. Поэт, например.
Варлам никогда не знал, кто принимает лбом его пулю. Он работал в команде, где у каждого было свое дело и свои способности. Он, например, умел не промахиваться. И его мало интересовало, кто мишень.
Компаньоны сообщали ему только необходимую информацию: где, когда, какая охрана, если есть. Плюс фотография или словесный портрет.
Вот оно.
Варламу показалось, что он понял причину своей тревоги: на этот раз не было ни фотографии, ни словесного портрета. Он не знал, как будет выглядеть очередной заказ – на этот раз на него укажут.
Со своего места он хорошо видел «указующий перст» – коренастого, горилловатого пацана в рэперском прикиде. Он должен будет попросить сигаретку у того, заказанного.
«Как в кино», - Варлам чуть приподнял один уголок губ, что означало улыбку. – «Интересно, знает ли маленький иуда обо мне? Или его просто попросили стрельнуть сигаретину у... кого? Если они знали, как выглядит жертва, - он чуть поморщился от внезапно выплывшего слова. Его больше устраивало нейтральное «заказ» - без лишней экспрессии. – Если они знали, как выглядит заказ, почему не сообщили ему?
Он потер грудь, как будто рассчитывал стереть оттуда болез- ненную тревогу.
Не помогло.
Тогда Варлам попробовал глубоко дышать. Где-то он слышал, что это помогает успокоиться. Но дыхание перехватывало, никак не получалось набрать полные легкие.
Он так увлекся, что чуть не пропустил долгожданный момент: «указующий перст» встрепенулся и вразвалочку подошел к худощавому мужчине в костюме. Дороговизну костюма можно было определить даже не глядя в оптический прицел.
Заказ смотрел себе под ноги, поэтому сначала Варлам видел только его черноволосую макушку. Мальчишке рэперу была, не глядя, брошена пачка.
Взгляд достался Варламу.
Худощавый в костюме подошел поближе, остановился и посмотрел прямо на него.
Теперь Варлам узнал Северина.
Он чуть притормозил на развилке «стрелять» и «не стрелять», но быстро выбрал привычный путь. Искренне сказал: «Жаль», - и нажал на курок.
А потом понял, наконец, причину своей сегодняшней тревоги.
Пуля, вместо того, чтобы поставить Северу точку между глаз, начала вращаться по орбите вокруг его головы, рисуя немного съехавший на глаза нимб.
Варлам верил в сверхъестественное. Но не верил, что встретится с ним лицом к лицу. Сердце неслось аллюром три креста. Он не успел задуматься: куда?
У Северина шевельнулись губы. «Жаль», - угадал слово Варлам.
Еще одно шевеление губ.
Второе слово тоже было коротким.
- Фас.
Пуля послушалась команды.

«Сон», - подумал Дмитрий, с закрытыми глазами путешествуя рукой по кровати в поисках пачки сигарет.
«Или?..» - проснулся в нем кто-то умный.
«Или не сон», - философски решил Дмитрий и заставил себя разомкнуть веки.
У солнца уже начался рабочий день. Казалось, воздух в комнате беззвучно смеется, более того – хохочет.
- Над кем смеешься? – риторически вопросил Дмитрий. Он не разделял настроения воздуха, потому что не совсем еще расстался с сумрачным двориком, в котором только что решил за Варлама: быть иль не быть.
Хотя, если посмотреть с другой стороны, он всего лишь создал условия, в которых Варлам сам выбрал...
Дмитрий взялся за бритву и сказал самоедским мыслям: «Да идите вы».
Когда хотел, он умел пресекать лишнюю рефлексию, и весь ежеутренний алгоритм прошел без сучка, без задоринки.
Потом его потянуло на улицу, размяться.
Возле своей двери он обнаружил сюрприз: спавшего на корточках Германа.
- Вот так, значит? – в который уже раз произнес временно от- страненный режиссер.
Он разбудил парня щелчком по носу.
- А? – Герман шлепнул ладонями по полу и некоторое время выпутывался из остатков сна.
- Здорво, мачо, - Дмитрий присел рядом. – Что ж ты в дверь-то не догадался позвонить?
- Я звонил, но никто не открывал. Я подумал, что ты скоро придешь, и решил подождать.
- Ясно. Ну вот он я.
- Я хотел тебя попросить об одном. Давай зайдем, что ли?
- Давай лучше сделаем по-другому.

Лампочка мигнула, предупреждая о скорой остановке, но Дмитрий и Герман не собирались выходить. Электричка метро вполне устра- ивала их, как место беседы.
- Значит, ты его боишься?
- Не боюсь, просто мне кажется, что его нужно как-то уравновешивать... чем-то... кем-то. Или он совсем озвереет.
- Арий – и озвереет? Не верится, Герм, ты уж прости меня – не верится.
- Ну, не озвереет, я не знаю, как это сказать. Он вообще жесткий человек, ты же знаешь. Просто когда все было хорошо, это не проявлялось так сильно. А сейчас это какой-то универсальный солдат! Он нас всех строит! - Герман возмущенно стукнул ладонью по джинсовому колену. – Достал, если честно. При всем к нему уважении.
- Но это же все не просто так. Тигран в дурке, Фаина в дур- ке...
«Варлам тоже. Если еще нет, то скоро будет», - продолжил Дмитрий про себя.
- И что?
- Человек нервничает. Он, как наседка, хочет собрать вас всех под свое крылышко: чтоб если что, так сразу. У него просто инстинкт защитника, и все дела. А то эти двое – уже, а ты, напри- мер, - завтра.
- Слушай, не надо! Меня и так теперь постоянно трясет. Я теперь, представляешь, телек по ночам смотрю! И засыпаю под него, чтобы только ни о чем этом не думать, не накручивать себя. Испсиховался до невозможности, понимаешь?
- Понимаешь.
- Да ни фига ты не понимаешь! – выкрикнул Герман, потом опомнился, огляделся по сторонам: некоторые пассажиры смотрели на него в упор, некоторые отводили глаза. Равнодушными остались только те, кто был в наушниках. Он продолжил почти шепотом:
 - Я сижу тут, распинаюсь непонятно для чего, а ты даже не хочешь понять, до чего мне страшно.
- Ну, найми страхового агента, чтобы боялся за тебя. Да погоди ты беситься, я же шучу. Герр... - Дмитрий на секунду затормозил, вспомнив, как ему нравилось это найденное для сценария имя: Герр Герман. Или просто Герр. И сама идея этого разговора ему нравилась. Герр Герман, потомок фашистов, боится до дрожи, и не зря, зайчик, боится. Через день после этого разговора он, как бы это сказать... выбывает. С мысленным благословением Севера: «Да иди ты». – Я пока не понимаю, чего ты от меня-то хочешь?
- Чтобы ты его немного... как бы это сказать... окоротил, что ли.
- Ария? И как ты себе это представляешь?
- Не знаю. Просто вы всегда были, как два полюса. Юг и Север, все такое, - Герман нервно усмехнулся. – Вы, когда вместе, оба безопасные, потому что вы решить, что ли, не можете, кто парадом командует. Ну и держитесь в рамках.
Дмитрий привычно поднял бровь:
- Так, значит?
Герман, до этого рассматривавший пятно на белом шнурке своих кроссовок, покосился на Дмитрия и кивнул.
- Слушай, а меня ты не боишься? Вдруг я сейчас пойду, завалю Ария и сам начну вас строить?
- В смысле, «завалю»?
- Кончу. Уложу. Сделаю. - Дмитрий мог бы сказать просто «убью», но – не выговаривалось. Он подмигнул девушке, с напря- женным вниманием слушавшей их разговор:
- Это поинтереснее всяких ток-шоу, правда, красавица?
Потом он опять повернулся к собеседнику и закончил ряд синонимов:
- Порешу, в общем.
- Север, ты чего? – Герман выглядел слегка офонаревшим.
- Так для вашего же спокойствия. Что это он вас строит? Может быть, он тоже свихнулся? Просто, как натура крепкая, держится на ногах, а так уже все...
- Да нет, ты же сам мне сейчас объяснил про инстинкт защитника, - Герман растерялся, и в его голосе начали пробиваться истерические нотки.
Дмитрий погрустнел.
«И этот живчик... тоже. На что похож?! Еще немного, и вообще заверещит, а казался ведь закаленным... И студент, кстати, а это народ ко всему привыкший, сам помню. Что же все мои «друзья» ломаются, как дешевое печенье?»
Дмитрий решился.
- Ладно, Герр Герман, спокуха на лице. Я пойду домой, все обмозгую и позвоню. Давай, до связи.
Лампочка тут же мигнула, как будто хотела ему угодить.
- Увидимся.
- Услышимся, - на этом слове двери открылись, и Дмитрий вышел, оставив Германа сомневаться: не сделал ли он ошибку. Сомнения, в конце концов, привели его к Арию, и он сделал вторую за день попытку свалить тяжесть со своего сердца на чужое. Он покаялся Арию в грехе недоверия, рассказав ему о разговоре с Севером и о странной концовке этого разговора.
Арий собрал в своей квартире остатки гоп-компании, попутно выяснив, что Варлама они уже потеряли.
Расстраиваться и переживать у него не было времени. Он сообщил Герману и Серафиме о предательстве Севера. Первая сумрачно промолчала, второй отреагировал, как всегда, эмоционально:
- Ни фига себе сволочь!
Но ни они, ни Питер, при всем их искреннем возмущении, не справятся с Севером.
Арий сидел на стуле – он не любил кресел – и думал о том, кого все-таки в данной ситуации можно считать охотником: его, ожидающего в засаде, или Севера, который собирается прийти и убить его. Но это была только ширма, которой он загораживался от вопроса: что делать с бывшим другом.
«Все равно придется убить, чего бы от меня ни ждали», - это решение красной точкой лазерного прицела легло на его лоб и больше с него не сходило.
 За время ожидания он успел пожалеть, что не курит.
Когда дверь, предусмотрительно не запертая, распахнулась под ударом ноги, Арий почувствовал, что это пришла радость – радость развязки. Наконец-то начался привычный процесс боя и закончился расстрел тремя надеждами: Германа, Серафимы и Питер.
Северин был в своем плаще, в черных очках и с плеером. Он неторопливо выключил плеер, положил его на полку, находящуюся в пределах досягаемости и выдал очередную цитату из своего, по-видимому, неиссякаемого запаса:
- Баста, карапузики! Кончилися танцы!
Арий оборвал начавшееся глумление ударом.
Он использовал свои новые способности, ожидая, что у Севера, конечно, найдется, чем ответить. Выставив самую сильную защиту, он удивленно наблюдал, как фигура в черном плаще переламывается пополам и неловко валится на пол.
Нокаут.
Входя во вкус, Арий, одним движением руки швырнул противника об стену.
И - третьим и последним усилием - пригвоздил к этой стене, поселив в его груди боль, которую сможет прекратить только сам. Если захочет.

Кол...
Нет, это только кажется. Рука шарит по груди, но не может ничего нащупать.
Нет никакого кола.
Он пытается оторваться от стены, но не может.
Боль в груди усиливается, хотя куда бы...
Кола нет, и все-таки его пригвоздили к стене. Как мотылька.
Какое банальное сравнение. Но ему не до изысков.
Он открывает глаза.
Арий, конечно. Кого еще он ожидал увидеть?
Остальных. Остальные – за широкой Ариевой спиной. Делают большие глаза.
Как же этот викинг, все-таки, умеет смотреть... Чувствуешь себя какой-то холерной бациллой.
Но это бы ничего, если бы не боль. В каждой клетке. Хорошая фраза: каждая моя клетка – это клетка для боли.
Он попытался улыбнуться, но получилось плоховато.
Сейчас его вырвет.
Кто придумал такую глупость, что парни не плачут?
Когда ты чувствуешь, что кто-то наматывает на кол твое сердце и легкие... ты не можешь не плакать. Никак. Хорошо еще, если ты не вопишь во весь голос.
Арий, присевший перед ним на корточки, сказал:
- Вот так, Север.
Тот ответил сквозь зубы - не из-за злобы, а из-за боли:
- Ты сам-то... понимаешь, почему так?
- Потому что я прав.
- Нормальный ответ героя. Что и требовалось доказать. Сколько волка не корми, все равно у слона яйца больше. Ты победил по законам жанра. И по этим же законам ты должен бы меня прикончить.
- Не напрягайся так. Поговоришь еще, когда привыкнешь к боли, - Арий встал, потом опять присел и сказал неожиданно зло:
- Конечно, я тебя прикончу.
Рука Дмитрия снова потянулась к груди, чтобы выдернуть мучающий кол, но опустилась на пол дороге.
- Это все нервы, - объяснил Арий уже своим обычным равномер- ным голосом. – Я приказал твоим нервам посылать в мозг сигналы, что ты пригвожден к стене неким длинным острым предметом, имеющим около трех сантиметров в диаметре. Плюс я еще немного форсирую боль. И знаешь, мне даже не нужно отвлекаться для этого от других дел. Одно усилие воли, - он коснулся пальцем своего лба, потом его груди.
- Друг сердешный, это все, конечно, замечательно, но ты как-то не подумал, что у нас могут быть свои планы насчет Севера. - Серафима не смотрела на Дмитрия, но он и без того чувствовал, что в утверждении «казнить нельзя помиловать» она поставила запятую после слова «нельзя».
- Я-то как раз подумал, Сефи. Ты, пожалуй, отпустила бы его на все четыре стороны и была бы собой довольна. Поэтому ты – это ты, а я – это я. Я не хочу бороться сразу с двумя противниками, мне на ближайшее время вполне хватит беса. А этот пусть посидит, подумает. Может, для чего еще потребуется. А когда разберемся с бесом, будет время решить, что с ним делать. Так просто я его все равно не отпущу. Если не смерть, то тюрьма-сибирь точно. Чтобы все спали спокойно.
Питер смотрела то на одного, то на другую со странным выражением, как будто сейчас скажет: «Бокс!». Но – молчала.
Зато встрепенулся Герман:
- Понятно, что эту сволочь мы так не отпустим, но если ты его убьешь, как бы тебе самому не устроили тюрьму-сибирь.
Арий отмахнулся:
- Меня на работе отмажут.
Герман понимающе покивал. Работа Ария была для него загадкой почище Бермудского треугольника, поэтому он мог только принять сказанное на веру. Кто его знает, может, правда, отмажут. И заме- чательно.
Серафима покачала головой.
- Арий, зря. Поверь мне, пожалуйста.
- Сефи, ты что, не понимаешь что ли? Здесь есть что-то принципиально непонятное? Этот наш вроде бы хороший друг спокойненько спровадил в психушку троих, и тебя так же спокойно спровадил бы, не теряя сна и аппетита. Пойми это на всякий случай. То, что он был нашим другом, еще не значит, что он человек! То есть... Заговорился, простите. Но все равно: он пришел сюда, чтобы меня убить. Почему, спрашивается, я теперь должен его щадить? Я хочу по справедливости.
- Всем сестрам по серьгам, всем гадам по пуле со смещенным центром тяжести, - голос Дмитрия никто сначала даже не узнал. Ему было трудно говорить, но сидеть жалким и бессловесным он тоже не хотел.
- Да заткнись ты, - Арий раздраженно отмахнулся. – Твое дело теперь самое небольшое.
- Злодеи умирают, но не сдаются, правда, Север? – подала голос Питер. – Я пойду чаю поставлю. Кто-нибудь будет?
- Я, - встрепенулся Герман.
- А я, пожалуй, домой, - Серафимин потяжелевший взгляд очень не понравился Арию, и он резковато попрощался:
- Давай, иди.
- Всем счастливо.
- Пока, - Питер послала ей воздушный поцелуй.
- Ты, вроде, чай собиралась поставить? – напомнил ей Арий.
Она кивнула и ушла на кухню. Герман потоптался немного и двинулся за ней.
- Ну? – Арий смотрел ожидающе.
- А что?
- Как добраться до беса?
- Не знаю.
- Не знаешь? А хочешь, чтобы полегчало?
- Хочу. Но все равно не знаю.
- Хреново.
Дмитрия, наконец, оставили в одиночестве.
«Димоническая личность» растеряла весь свой димонизм. Остался только пришпиленный к стене человек, который изо всех сил пытался не завыть в голос. Хватало и слез, дурацких сволочных слез, которых он не удержал.