Последнее Слово

 
 ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО




 Насилию над детьми нет никакого оправдания! Совершенно.
 Своего отца в семье я не помню вообще – мои родители развелись когда мне было четыре с половиной года и хотя у меня в памяти иногда всплывают и более ранние эпизоды из жизни, но никогда, ни разу, я не вспоминал своего отца, как члена семьи, живущего вместе с нами.

 Меня воспитывала мать, отягощенная всевозможными жизненными трудностями, и как говорят: не без греха. Я не могу сказать что у меня было плохое детство, я не могу сказать, что мне было плохо.

 Но с тринадцати лет я хотел воспитываться улицей, меня влекла вся эта шпановская романтика, но моя мама, естественно, этого не хотела. Может быть потому что она понимала что это плохо, а может из-за того, что чисто интуитивно чувствовала, что мальчик, лишенный отцовского внимания и воспитания в детстве, в отрочестве, выброшенный на улицу будет сразу-же ею съеден. Но как меня тянуло на улицу! И вот иногда, удаваясь освободиться из маминых пут, я с разбегу нырял во двор, в этот водоворот, в мутной воде которого на дне лежали опасные остроугольные камни. У меня не было отца, который бы научил меня, что если уж так нестерпимо тянет в эту мутную воду, то входить в нее нужно аккуратно, постепенно, шаг за шагом привыкая к новой температуре и осторожно ощупывая опасное дно, а не прыгать с разбега головой вперед.

 И вот в моменты ослабевания маминого внимания я выпрыгивал из домашнего гнезда в эту воду дворовой, уличной жизни. Но очень скоро меня ловили и опять водружали на место – домой. Следовало неизбежное наказание. И хотя по сравнению с другими детьми это происходило гораздо реже и «слабее», но меня били. Точнее била. Мать. Я помню, что мне было больно, я помню , что я горько плакал. Сейчас, когда прошло с тех пор уже более двадцати лет, я понимаю ее – у нее не было других рычагов влияния, а если и были – то она ими просто не владела; делала она это скорее от бессилья и страха. За кого? - за себя, меня, - это уже не важно. Это уже прошлое, хотя оно и оставило свои шрамы.

 Иногда после этих «воспитательных сеансов» мне случайно удавалось подслушать мамины разговоры со знакомыми, когда она сетовала что я, мол, совсем отбился из рук, вышел из-под контроля, попал под дурное влияние и прочее и прочее. А ее знакомые замечали, когда ей, а когда и между собой после того, как мама отходила от них, дескать: «Безотцовщина... Был бы отец – он бы ему показал, он бы его проучил и научил как надо жить и слушаться родителей... Всыпал бы ему чисто по-мужски на орехи, - тогда бы он знал как...» И мне на всю жизнь запомнился один момент, когда после подобного разговора я стремглав бросился куда глаза глядят, забился в какой-то угол, скрутился в клубок, погрузив голову между колен и накрывшись руками, плакал. Я даже не плакал, а рыдал. Надсадно, местами плач переходил в вой. И одна фраза пульсировала у меня в голове: «Папа меня никогда не бил, никогда, никогда! Папа меня не бил, никогда, никогда!»

 И уже потом, когда я вырос, когда наконец пришло время о котором говорят детям: «Наступит время, ты подрастешь и наконец поймешь...», и вот когда я должен был уже полностью «все это понимать», мне рассказывали каким плохим отцом был мой отец. Он был не только плохим отцом, но и никчемным, ни на что не пригодным мужчиной и просто нехорошим человеком. Я слушал, а на глаза наворачивались слезы. В ушах начинало шуметь, голова становилась какой-то «дурной», дыхание перехватывало в горле и из недр своего существа я слышал голос того тринадцатилетнего мальчика: «Папа меня никогда не бил!..» И выйдя из этого оцепенения я слышал вдруг как меня спрашивали, - Ну, ты понял? Ты – самое дорогое что есть на свете и я, мы, я... прилагала все усилия, делала все возможное, чтобы дать тебе как можно больше. Понял? - Да, понял, - отвечал я.

 Обида, причиненная физически в ситуации когда ты просто не можешь никак ответить, когда ты совершенно беззащитен, оставляет настолько толстый рубец, что он вряд-ли когда-нибудь рассосется. Это, по-всей видимости, на всю жизнь.

 Я сделал своим жизненным кредо - «Никогда не бить детей!» Ни своих, ни чужих. Никаких. Вообще.

 Я холост и своих детей, естественно, у меня нет. Но этот мой сосед, ежедневно «воспитывающий» своего сына стал мне костью в горле. Мне было так жалко того малыша, что иногда я порывался пойти к ним, позвонить в квартиру и попросить прекратить это издевательство.

 Сосед мой – как пчела. Трудолюбивый, работающий и по всему видно, что умеющий зарабатывать. Он прекрасно обеспечивал свою семью: квартира, машина, все в квартире. Все совершенно! Но этот плач! Этот, временами просто нечеловеческий вой маленького, загнанного в угол человечка! Вы это слышали? - Это ужасно.

 И вот в тот день, когда я выходил из квартиры, он вышел из лифта и тянул этого пятилетнего плачущего мальчика к их квартире и лупцевал его по заднице говоря: «Я день и ночь пашу как лошадь, мама работает тоже, чтобы у нас и у тебя все было, а ты?! Ты, скотина, не можешь сделать такую малость, когда тебя просят?»

 И тут у меня в голове вроде как помутилось, в голову ударила кровь и я услышал: «Папа меня никогда не бил!» Я посмотрел в эти полные слез перепуганные глаза, на это испуганное личико, перепачканное соплями и пылью, и ударил...

 Но я никак, понимаете – НИКАК не мог предвидеть, что он ударится головой об острый выступ в стене и умрет потом в больнице. Я не хотел! Я даже просто бить не хотел, это как-то... само... Мне очень жаль, действительно жаль. Всех. У меня все.

 «... предусмотренной частью второй статьи 121 Уголовного Кодекса Украины и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на 7 лет, с отбыванием наказания в колонии общего режима...»



 Вот так я сел на семь лет. Жизнь стала короче как минимум на 84 месяца. Да, за насилие надо наказывать, жестоко. Но насилию над детьми нет никакого оправдания. Никакому насилию – будь-то сексуальное, будь то оплеухи «в воспитательных целях»! Вот теперь у меня действительно, все!



 ч2. Ст121 УК Украины: «...Умышленное тяжкое телесное повреждение, совершенное способом, которое имеет характер особого мучения, или совершенное группой лиц, а также с целью запугивания потерпевшего или других лиц, или совершенное на заказ, или которое повлекло смерть потерпевшего, - карается лишением свободы на срок от семи до десяти лет.»