Лунин

Судьба-злодейка, на одном из витков моей биографии, забросила меня в 1969 году в маленькую проектную контору, обслуживающую один строительный трест. Видит бог, я попал туда не по своей воле, просто не было выбора.

Прежде всего, оказалось, что коллектив там был, преимущественно, женский. Упаси боже, я ничего не имею против женщин. Однако в инженерной работе, требующей жесткой и последовательной логики, все-таки лучше иметь дело с мужчинами (с мужской точки зрения). Но оклады в подсобной проектной конторе были маленькими, на которые большинство уважающих себя специалистов-мужчин не соглашалось, а решаемые технические проблемы – не очень уж сложные и однотипные. Поэтому большинство проектировщиков составляли женщины. Между различными проектными группами в конторе существовало сложнонапряженное равновесие. Этими группами заправляли амбициозные дамы, большей частью, среднего возраста, проработавшие в конторе не менее двадцати лет. Они способны были разорвать на куски всякого, покусившегося, по их мнению, на их, даже самые маленькие права или поставившего под сомнение их компетентность в тех вопросах, которыми занималась эта контора. В конторе работали также и люди, которых в силу их низкой квалификации или неуживчивого, психопатического характера, не соглашались держать в более солидных проектных или научных заведениях. А здесь их принимали на работу, ибо других специалистов трудно было отыскать при таких низких окладах. Подобные заведения обычно называли "гадючниками". Здесь часто возникали, вроде бы на пустом месте, различные конфликты, плелись мелкие интриги, существовали различные "подводные течения", распространялись всевозможные сплетни и слухи о сотрудниках.

Чтобы держать в подчинении такую публику и, одновременно, выдавать с ее помощью проекты требуемого уровня и требуемого количества, необходимо было определенное искусство руководителя. И таким искусством в достаточной степени владел главный инженер конторы Борис Михайлович Лунин. Борис Михайлович был вроде бы типичным советским проектным чиновником 60-х – 70-х годов, но отличавшимся при этом некоторым своеобразием личности, а иногда и определенным обаянием. Среднего роста, лысый, лет далеко за пятьдесят, он достаточно уверенно чувствовал себя в сложной конъюнктурной игре, где его карьера зависела и от отношения к нему начальства – руководителей строительного треста, и от собственного умения управляться со своими подопечными, и от правильного принятия технических решений по проектам, и от многих других вещей.

Борис Михайлович был вежлив, внешне демократичен, умел внимательно выслушать сотрудника, создавая у него впечатление определенного сочувствия, но при этом без всякого перехода способен был резко встать на принципиальную, начальническую позицию, выражаемую в несколько хамоватом тоне, и даже покричать начальническим тенорком.

Своему начальству Борис Михайлович, конечно, старался, по возможности, угодить. Но, будучи неглупым человеком, он хорошо понимал, что не следует давать этому начальству возможности сделать из себя козла отпущения за многочисленные строительные "проколы". Такие "проколы" происходили нередко по вине этого самого начальства, из-за срыва выполнения нереальных планов, безобразного снабжения и головотяпства – постоянных проблем советского времени. Поэтому он иногда занимал по отношению к этому начальству вроде бы принципиальную позицию, ибо без его подписи ни один проект не мог быть принят к выполнению. Однако когда на него сильно "нажимали" (что случалось нередко со стороны самодура-управляющего трестом), он соглашался на компромиссы или вытягивал руки по швам.

Тогда производственным руководителям разного уровня было хорошо понятно, что все задания выполнить невозможно (над начальником стояли другие начальники, которые еще менее него считались с реальными возможностями), однако главная задача – это не оказаться виноватым. Если нужно найти виновного в провале задания, то для этого имеются подчиненные. Умный начальник заранее готовил подчиненного на роль виноватого. Поэтому ни один сотрудник, даже вполне добросовестный, не был застрахован против того, чтобы оказаться в виноватых. Виноватых увольняли, или они сами уходили, когда на них внезапно начинали сыпаться шишки. В результате, в проектной конторе была высокая текучесть кадров. На место ушедших сотрудников приходили новые, которых сразу же начинали готовить на роль виноватых. В такие игры, по молчаливому соглашению, играло большинство крупных и мелких руководителей советского времени. Это позволяло им выживать и даже расти по службе.

Генеалогия Бориса Михайловича была довольно своеобразной для граждан Советского государства (уцелевших после многолетних репрессий против "чуждых элементов"). Он как-то нехотя отвечал на вопросы о своих родственных связях с декабристом Луниным – по какой-то боковой ветви. Но зато он охотно рассказывал о своем покойном отце, который был, с одной стороны, владельцем небольшого поместья, но, с другой стороны, он был также, как тогда говорилось, "крупным инженером", принимавшим активное участие в строительстве первой в Советской России Волховской ГЭС. За эти его заслуги, в порядке исключения (весьма редкого) В. И. Ленин лично распорядился освободить от конфискации дом помещика Лунина с небольшим участком земли в Московской губернии. Борис Михайлович очень гордился этим. Он каждый год, во время отпуска ремонтировал обветшавший дом своих предков.

В Борисе Михайловиче причудливо сочетались дворянская спесь, выражавшаяся в иногда пробивавшемся высокомерии к сотрудникам, с показной гуманностью и с плебейской подловатостью мелкого чиновника.

Однажды мне пришлось поехать в командировку совместно с Борисом Михайловичем. Командировки проектировщиков тогда были частым явлением. При этом особой необходимости для дела в них не было. Просто начальству нравилось, когда специалисты решали какие-то вопросы на местах, с учетом конкретных местных условий. В большинстве случаев все эти вопросы можно было решить в проектной конторе.

Борис Михайлович в этой поездке был в хорошем настроении. В поезде он вполголоса напевал "Утро туманное". В маленьком городке, куда мы прибыли, справившись со своими несложными делами, к концу дня мы оказались вдвоем в номере третьеразрядной гостиницы. Дело было вечером, делать было нечего. Обычно в таких случаях командировочные пьянствуют. Однако в числе пороков Бориса Михайловича склонности к пьянству не было. На него вдруг напал приступ разговорчивости, которой он в обычных условиях не слишком отличался. И он поведал мне пару интересных историй.

История первая. Борис Михайлович, оказывается, во время минувшей войны был боевым офицером. Капитан Лунин командовал стрелковой ротой. Однажды он получил приказ занять небольшой плацдарм, отбитый с большими жертвами на берегу реки, занятом противником. Плацдарм должен был служить базой для дальнейшего форсирования реки нашими войсками. Однако снабженцы, которые были обязаны обеспечить роту необходимыми боеприпасами, не подвезли вовремя ручных гранат. А противник бросил на отвоеванный плацдарм танки. Солдаты роты, вооруженные, главным образом, винтовками, без всякой огневой поддержки, несли большие потери. Бутылки с зажигательной смесью ("коктейль Молотова") бывали иногда эффективны, когда их кидали вслед прошедшему танку. А в данном случае, с фронтальной стороны, они не помогали остановить движение танков. Борис Михайлович был сам легко ранен. В такой ситуации, под реальной угрозой полного уничтожения роты, он отдал приказ об отходе, и сам, раненный, переплыл реку, подобно легендарному Чапаеву, но только с более счастливым концом.

Впрочем, это был еще не конец. Он нарушил приказ: стоять насмерть и любой ценой защищать плацдарм, отбитый с "большой кровью". Ему грозил военный трибунал. А трибунал в таких ситуациях выносил лишь одно решение: расстрел.

Но Борис Михайлович красноречиво объяснил начальству, что его не обеспечили гранатами, а без гранат танковую атаку отбить было никак нельзя. Проверили и установили, что действительно, гранаты вовремя не подвезли. Поскольку кто-то должен был отвечать за потерю плацдарма, под трибунал отдали снабженца, которого и приговорили к расстрелу.

После лечения в госпитале дальнейшая военная судьба, по словам Бориса Михайловича, сложилась удачно: оставшееся время до конца войны он прослужил в качестве военного гидрографа, и на передовой больше не был.

Вот теперь я понял, почему Борис Михайлович, получив какое-либо задание от руководства, сразу же начинал искать кандидатуру ответственного за невыполнения этого задания. Оказывается – это военная школа.

История вторая. Борис Михайлович рассказал, как он из рядовых проектировщиков попал в начальники. Обычно проектная карьера делалась десятилетиями. Чтобы выйти хотя бы в небольшие проектные начальники, нужен был опыт, а также везение и конъюнктура. Такой случай однажды представился. Нужно было выполнить один проект, за который никто не хотел браться, ибо в результате выполнения проекта могло произойти засоление территории. В таком случае вся ответственность ложилась на главного инженера проекта. Тогда инженер Лунин, рядовой (или почти рядовой) проектировщик, заявил, что он готов выполнить проект – при условии, что на время выполнения именно этого проекта его приказом назначат главным инженером проекта (ГИПом). Условие показалось резонным. Начальство согласилось. Лунин добросовестно выполнил проект, а в конце его приписал, что в результате выполнения проекта может произойти засоление территории. Таким образом, ответственность перекладывалась на тех, кто будет использовать этот проект. Разумеется, желающих нести ответственность не нашлось, и от выполнения этого проекта отказались. После этого Лунина собрались, согласно предварительной договоренности, перевести в прежнее состояние – проектировщика-исполнителя. Но тут Борис Михайлович воспротивился, так как, по советским законам, работника нельзя понижать в должности без веских причин, оговоренных этими законами. В числе указанных веских причин отсутствовала такая, как непорядочность. Таким образом Борис Михайлович стал ГИПом, и его дальнейшая проектная карьера сложилась благоприятно.

...Я так и не сделал в советское время большой проектной карьеры – ни в этой конторе, ни в других, более солидных проектных и научных заведениях. То ли потому, что не очень к этому стремился, то ли потому, что не захотел следовать опыту Бориса Михайловича, которым он со мной поделился.

Бориса Михайловича давно уже нет в живых. Как говорили древние римляне: "О мертвых либо хорошо, либо ничего". Однако я думаю, что Борис Михайлович достоин того, чтобы, если и не увековечить, то, по крайней мере, прославить в определенном отношении его имя. Возможно, он не дотягивает до того, чтобы сделать его имя нарицательным, таким же, как Чичиков, Акакий Акакиевич, Скалозуб, Пришибеев и другие литературные имена. Правда, эти имена – литературные персонажи, возможно, обобщенные или же являющиеся псевдонимами неких прототипов. Звучная фамилия Бориса Михайловича исключает использования псевдонима. Кроме того, автор данного произведения не претендует на право великих авторов вводить в литературу новые нарицательные имена. Но человек должен оставить свой след не земле, по крайней мере, в памяти своих последователей. И в этом надо ему помочь, даже если его уже нет в живых, и даже если он к этому не стремился. Ну а какой след – это уж как получится (если получится).