Рождественская сказка застойного времени

В конце шестидесятых в нашей весьма пестрой и разнородной компании в Москве, собиравшейся, обычно, по средам, у пенсионера-инвалида Льва Валерьяновича Жебунева, часто появлялся невысокий, бойкий на язык человек, Витольд Капшицер. По профессии был он журналистом. На этих "Жебуневских средах" обсуждались самые разные проблемы из области литературы, искусства, общественной жизни и пр., читались стихи (собственные), иногда пели песни (в основном, авторские). Что касается политики, то некоторых вопросов изредка касались, но осторожно, с определенной оглядкой: политические настроения граждан находились под жестким и вездесущим контролем Комитета государственной безопасности (КГБ), у которого было много секретных (иногда и добровольных) агентов, которые, вполне могли оказаться и в этой компании (впоследствии стало известно, что они там бывали). И без того наши регулярные сборища привлекали внимание этого "почтенного" ведомства, которое, с согласия нашего милейшего хозяина, иногда производило там негласные проверки.

Витольд был очень искушен в юридических вопросах. Без этого журналисту, пишущему на общественные и моральные темы, было никак нельзя. За любое недостаточно взвешенное, высказанное в печати слово можно было жестоко поплатиться. Он был очень силен также и в социальной демагогии, которой нас усердно, без всяких ограничений, в то время кормила советская печать. Тем не менее, Витольда иногда было интересно послушать, ибо, высказываясь по разным вопросам, он подчас проявлял незаурядную осведомленность, и пользовался небанальной аргументацией. Впрочем, выступал он не слишком часто. Иногда давал понять, что ему есть что сказать по обсуждаемому вопросу, но он не может себе этого позволить. Говорили, что Витольд готовит книжку детективных рассказов о подвигах советских чекистов, для чего он получил специальный допуск к работе в архиве КГБ. Витольд не был в числе интеллектуальных лидеров на наших "Средах". Он не слишком регулярно их посещал. Однако наши сборища, по-видимому, отвечали каким-то его духовным потребностям.

Но вот однажды... Однажды Витольд с несколько растерянным видом поведал нам, что его вызывали в КГБ. Вызывали по совершенно неожиданному поводу. Ему объявили, что он является наследником крупного состояния в Соединенных Штатах. Состояния, исчисляемого многими миллионами долларов. Что-то вроде рождественской сказки. Обычно наследство, обнаруженное в других странах, передавалось советским гражданам через Иностранную юридическую коллегию. Однако в данном случае наследство в виде каких-то крупных сельскохозяйственных ферм и даже промышленных предприятий представляло часть национального достояния этой страны, и поэтому владельцем всего этого мог быть, по тем временам, лишь гражданин США.

Когда Витольду объявили все это, он был, конечно, потрясен, но тут же бодро заявил, что как советский человек и советский журналист, он гордо отказывается от капиталистического наследства. Но ему тут же сказали, что хотя и высоко ценят его политическую лояльность, но наша страна заинтересована в получении этих капиталов. И ему нужно в этом посодействовать, как советскому человеку.

Возможны были два варианта. По первому варианту, Витольд принимает гражданство США, вступает в права наследства, превращает его в деньги, а потом возвращается в СССР, восстанавливает гражданство и передает свои капиталы Советскому государству. В награду за это он будет пожизненно получать по 500 рублей в месяц – огромные деньги по тем временам. По второму варианту, более либеральному, Витольд может вернуться в СССР, жить здесь, оставаясь американским гражданином, и тратить свои доллары на родине, живя в свое удовольствие. Это тоже будет достаточно выгодно родному государству. Выбор одного из этих вариантов будет делать, конечно, не сам Витольд. Это решат другие, ответственные люди. От Витольда требовалось лишь заведомое полное согласие. Нужно было ждать, возможно, длительное время, пока вопросы эти удастся урегулировать через посольство США. Витольд, конечно, на все согласился, но был несколько растерян.

Но это было еще не все. Ему сказали: "Мы знаем, что вы подали заявление о приеме в Партию. Это, конечно, хорошо. Но мы рекомендуем вам пока подождать со вступлением в Партию, чтобы не раздражать американцев. Кроме того, нам известно, что в издательстве находится рукопись вашей книги – сборника детективных рассказов о деятельности советских чекистов. Вам придется также подождать и с выпуском этой книги – по той же самой причине. Вы же должны понимать. Но и это еще не все. Вам придется пока, временно, не печататься в газетах."

Витольд ответил, что он журналист, это его работа, наконец, это его заработок.
Ничего, сказали ему. Вы будете ежемесячно получать здесь у нас определенную сумму, ну, скажем, сто пятьдесят рублей – она, примерно, равна вашему среднему заработку. Надо ведь просто дождаться окончания этих переговоров. Мы могли бы вам предложить и жилье. Но у вас ведь есть своя комната (в коммунальной квартире).

Витольд оказался не у дел. Ему, действительно, выплачивали каждый месяц указанную сумму. Но он ничем не мог заниматься. А он привык писать и мыслить.

Однажды ему предложили поехать в посольство США. Для этого ему выделили специальную переводчицу. Американцы его приняли очень любезно. Они показывали ему разные планы, на которых были нанесены его теперешние владения. Подробно рассказывали, каким имуществом он теперь владеет. Говорили, что нужно лишь немного подождать, и он сможет вступить в права наследника.

Время тянулось томительно. А вопрос так и не решался. Нужно было еще ждать. Витольд, который был деятельным человеком, ездил в Ленинскую библиотеку. У него был допуск в рукописный фонд. Он рылся там в разных исторических документах.

Но постепенно он заметил, что у него стал меняться менталитет. Он начал задумываться. Кто он был такой до сих пор? – Обычный советский журналист. Во всяком случае, он пытался делать себе именно такую карьеру. А это означало, что нужно было держать нос по ветру, своевременно улавливать любые нюансы и едва заметные повороты в политике Партии и своевременно на них реагировать. Не дай бог, что-нибудь неправильно понять, вовремя не отреагировать – и тогда - конец, по крайней мере, конец карьере. Недаром в то время именно среди журналистов отмечалось наибольшее количество инфарктов...

Впрочем, в прошлом у Витольда не все было так гладко. Еще не так давно он был женат. Случайно или нет, но как-то так получилось, что жена его оказалось дочерью члена ЦК (центрального комитета Партии). Именно это обстоятельство способствовало успешному началу его журналистской карьеры. Он получал приглашения на важные официальные мероприятия, встречался со значительными людьми. Немало это способствовало и благополучию молодой семьи. У него не было обычных материальных трудностей. Все бытовые и хозяйственные проблемы легко решались. Перепадало и от особых источников льготного снабжения, случалось и отдыхать в Правительственном санатории, в Барвихе. Все было замечательно. Однако в национальной политике Партии в последние годы (особенно после так называемой "шестидневной войны" на Ближнем Востоке в 67 году) стали происходить заметные изменения. Настораживало наличие в некоторых руководящих органах, а также в науке, искусстве, литературе избыточного (по отношению к установленным неофициальным квотам) количества людей некоренной национальности, которым нельзя было полностью доверять. В газетах стали появляться многочисленные статьи, в которых под маркой критики мирового сионизма пропагандировался откровенный антисемитизм. Наличие зятя-еврея могло отрицательно сказаться на карьере тестя, члена ЦК. В отношениях к нему тестя и его супруги Витольд стал замечать напряженность. А вскоре начались и недоразумения с женой. Все происходило, как будто, по какому-то заранее составленному сценарию, в финале которого состоялся официальный развод. На суде жена не могла внятно объяснить причины, по которой она хочет прекратить супружеские отношения с Витольдом. Ей на помощь пришла теща, которая сказала: ну что же здесь непонятного, просто моя дочь не хочет жить с евреем. На это судья резонно возразила, что это не может быть основанием для развода. Тем не менее, их развели. В результате, вместо хорошей квартиры, Витольд оказался в "коммуналке". Впрочем, в порядке своеобразной компенсации, ему сохранили возможность заниматься журналистской деятельностью.

И вот теперь, когда у него появилось много времени для размышлений, Витольд стал задумываться. Он еще не ощущал себя гражданином США и миллионером. Но он уже чувствовал себя гражданином мира. Как журналист, он начал постепенно критически осмысливать деятельность партийно-государственной машины. У него были личные основания быть недовольным, в частности, ее национальной политикой. Он уже имел практический опыт, как исследовать различные общественные явления и собирать документальные подтверждения какой-то принятой точки зрения. Постепенно Витольд стал тайным диссидентом. Он был в этом не одинок. В те времена было немало мыслящих людей, которые не только отдавали себе отчет, в какой стране они живут и кто ими управляет, но также, рискуя карьерой и свободой, пытались открыть глаза на все это обывателям. Но Витольд стал не просто диссидентом, а национальным диссидентом. Его волновала не столько общая социальная, внутренняя и международная политика Партии, а именно политика по отношению к евреям. Все его размышления не только накапливались в голове, но и ложились на бумагу, систематизировались и постепенно превратились в многостраничное историко-публицистическое исследование, которое он назвал "Троянский конь фашизма". В нем документально прослеживалось развитие государственного антисемитизма в старой России и в СССР. В нем содержались и подлинные журналистские и исторические находки.

В рукописном фонде Ленинской библиотеки Витольд добрался аж до Программы декабристов. Оказалось, что в Программе Пестеля содержался раздел о физическом уничтожении всех евреев на территории России. Далее, в работе Витольда прослеживалась одна и та же антисемитская фраза, которая фигурировала в "Деле Дрейфуса" во Франции, в "Деле Бейлиса" в России, в "Деле кремлевских врачей" в СССР.

Витольд стал ходить по различным издательствам с требованием напечатать "Троянский конь фашизма". Разумеется, его встречали там с растерянностью и полным недоумением. Он стал посылать официальные протестные заявления в различные государственные инстанции. Он за полгода сумел добиться приема у Косыгина, тогдашнего Председателя Совета Министров. Попав к Косыгину, он с возмущением задал вопрос: почему Советское правительство не протестует против расстрелов евреев в Ираке. Косыгин, помявшись, ответил, что Витольд обратился не по адресу. Ему нужно было с этим обращаться в Министерство иностранных дел. Витольд постепенно превратился из осторожного журналиста в смелого борца с реакционной властью.

Эмиль Ошерович, активный участник "Жебуневских сред", который работал в Ленинской библиотеке, в Отделе зарубежного Востока, и пользовался там большим авторитетом, рассказал мне, что его пригласили в Первый отдел (в Первом отделе занимались кадрами, там работали сотрудники КГБ) и рассказали, что после каждого посещения Витольдом этой библиотеки в ней находят листовки антисоветского содержания. Однако уличить Витольда никак не удается.

Однажды, когда Витольд явился в КГБ за получением очередного пособия, ему сказали, что у них сменилось руководство. А новое начальство отказалось выплачивать пособие, ссылаясь на отсутствие формального договора. Витольд сказал, что тогда он вынужден будет снова начать работать. Но у него тут же отобрали журналистский билет. Затем его исключили из профсоюза журналистов. Отобрали также и диплом техника-электрика, который у него был. Сказали, что работать ему разрешается только банщиком. Таким образом, Витольд стал безработным и остался без средств к существованию.

За ним установили негласное наружное наблюдение. К нему стали являться разного рода провокаторы. Один незнакомый гражданин попросил помочь ему написать письмо в посольство США – по поводу каких-то возмутительных несправедливостей по отношению к нему. Витольд отказался писать в посольство, но предложил написать ему заявление в Президиум Верховного Совета. В другой раз его бывший приятель предложил принять от него в подарок какой-то любительский радиопередатчик – под тем предлогом, что он сам в этих делах не разбирается, а Витольд, который когда-то окончил электротехнический техникум, возможно, найдет этому передатчику полезное применение. Витольд от подарка отказался.

Однажды его вызвали в КГБ повесткой и учинили официальный допрос. В комнате сидело несколько понятых. Вопросы и ответы протоколировались. Его напрямую спросили: правда ли, что он против Советской власти? Витольд ответил: Нет, народ заслуживает такого правительства, которое он терпит. Но на каком основании вы меня сюда вызывали, неужели только для того, чтобы задавать глупые вопросы? В следующий раз я потребую оплатить мне проезд.

Немногочисленные бывшие знакомые избегали общения с ним. Жить было не на что. Его поддерживали только мать-пенсионерка и сестра, имеющая очень скромный заработок. Изредка ему из КГБ делали различные издевательские предложения:
- Мы можем отправить вас в США, но перед этим вы женитесь на нашей сотруднице. – Витольд отказался.
- Вам не на что жить. А вы попросите денег в посольстве США – под ваше наследство - Витольд раскусил эту уловку и сказал, что деньги от американцев он примет лишь после формального введения его в права наследника. Иначе его бы тут же обвинили в измене родине (кто же еще, как не изменник может получать деньги от наших врагов).
 
Я не был с Витольдом в дружеских отношениях. Мы никогда не встречались с ним вне наших "Сред". Мне многое было неясно и непонятно в его жизни и биографии. Но, видя, что он оказался в бедственном положении, что его стали избегать знакомые, я почувствовал, что мой моральный долг его как-то поддержать. Я позвонил ему и напросился в гости. Витольд внешне не производил впечатления затравленного человека. Он рассказывал о своих злоключениях спокойно, даже с некоторым юмором. Он показал мне официальное приглашение президента Израиля посетить страну. Он дал мне посмотреть рукопись "Троянский конь фашизма". Я был потрясен его содержанием. Тогда еще я не мог поверить, что антисемитизм является осознанной государственной политикой в нашей стране. Я только сказал ему, что это произведение значительно выиграло бы, если бы было написано не с национальных, а с общечеловеческих позиций. Я спросил Витольда: Вот, ты рано или поздно, возможно, добьешься разрешения на выезд из страны. Неужели ты и за границей будешь продолжать борьбу с нашим строем? Он ответил: Нет, я знаю, с кем имею дело. Здесь я это делаю вынужденно. А там они, в случае необходимости, до меня доберутся. У них длинные руки.

Мы посидели у него в комнате, а потом пошли прогуляться в какой-то парк, играли в бадминтон. На прощанье Витольд сказал мне: Ты больше не приходи ко мне и не звони. Иначе у тебя будут большие неприятности.

Я думаю, что Витольда не арестовывали только потому, что им интересовались американцы, это могло бы вызвать неприятный скандал в международных кругах. Впрочем, однажды английская радиостанция Би-би-си передала сообщение, что в ООН обратилась мать советского журналиста Капшицера с жалобой на то, что наши власти из-за его политических взглядов установили для него запрет на профессию, и он уже в течение трех лет – безработный.

Однажды Витольд встретил на улице Лиду Мурашко, которая иногда посещала Жебуневские среды. Лида была внешне неинтересной девицей, лет двадцати восьми, долговязой, на голову выше Витольда. Она работала в Ленинской библиотеке, в нотном отделе. Это была типичная интеллигентная старая дева. Она жила в каком-то иллюзорном мире скромных интеллектуальных интересов, была непрактична, несколько экзальтированна, оторвана от реальной, грубой жизни. Мечтала написать какую-то искусствоведческую работу. Они с Витольдом раньше друг другом совершенно не интересовались. Но теперь, при случайной встрече, на банальный вопрос: "как дела?" Витольд начал плакаться ей "в жилетку" на свои злоключения. И тут произошло нечто странное, а, может быть, и закономерное. Лида прониклась острым сочувствием к Витольду. Они стали встречаться. Весь нереализованный запас ее душевных сил, нетронутое страстями сердце, невостребованные материнские чувства – все это неожиданно обрушилось на Витольда. Все было, как будто, по Шекспиру: она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним.

Витольд переехал к Лиде. Ее скромный заработок в сто рублей стал материальной основой их совместного существования. Вряд ли у Лиды были какие-то корыстные расчеты: многомиллионное наследство представлялось чем-то недостижимым, но создавало какой-то романтический ореол. Просто встретились бедная Золушка и несчастный принц...

Жизнь текла своим чередом. Наконец, наступил день, когда Советское правительство, под давлением мирового общественного мнения, разрешило небольшому количеству своих граждан-евреев выехать за границу на постоянное жительство – для воссоединения со своими родственниками, проживающими в Израиле. С первой же партией отъезжающих уехал и Витольд. От него рады были избавиться.

Через короткое время Лида Мурашко получила официальное приглашение в Израиль. Она пошла с ним в ОВиР (Отдел виз и разрешений). Но там ей сказали, что, во-первых, она не состоит в официальном браке с Витольдом, во-вторых – она не еврейка, и поэтому нет никаких оснований выдавать ей выездную визу.

Лида пошла в синагогу и заявила, что хочет принять еврейскую религию. Я не знаю, была ли она верующей, но помню: она чтила православные традиции. Стать евреем можно лишь, родившись от матери-еврейки, либо приняв иудейскую веру – по обряду Галахе. Это очень непростая процедура, требующая длительного, глубокого и неформального изучения древней Торы, проникновения в ее дух, принятия и соблюдения многочисленных национальных традиций. Лида каким-то образом прошла через все это и, в результате, получила официальную справку, что она теперь еврейка. В советское время получить такую справку было очень непросто, к этому относились с большими подозрениями. В ОВиРе эта справка никого не убедила. Ей в очередной раз отказали.

Лиду вызвал к себе директор Ленинской библиотеки – известный академик. Он мягко сказал ей, по-отечески:
- Девочка, с кем ты связалась, куда ты собралась уезжать, ты ведь там пропадешь. Вот я высеку тебя и выбью дурь из твоей глупой головы.

Через некоторое время академик получил из-за границы письмо, написанное в изысканном стиле:
"Вы, академик такой-то, и пр. и пр., позволили себе угрожать моей жене поркой, то есть физическим насилием. Я широко ославлю Вас в зарубежной прессе как великорусского держиморду, а в случае, если Вы когда-либо выедете за границу, организую для Вас много весьма неприятных инцидентов..." Академик, в сущности, мягкий и интеллигентный человек, был страшно шокирован, он заметался и бросился всем объяснять и доказывать, что он ничего плохого Лиде не желал, что нельзя же понимать буквально, что он грозился действительно ее высечь и т. д... Затем он пошел в Первый отдел и сказал там:
- Отпустите эту дуру – с глаз моих долой!

По прошествии нескольких месяцев милейший Лев Валерьянович, хозяин и председатель "Жебуневских сред" получил из Италии открытку с фотографией площади Святой Марии в Риме и римским обратным адресом. Уже позже я узнал, что на этой площади расположен отель, принадлежащий счастливой семье Витольда Капшицера, в которой к тому времени появился ребенок.

Так закончилась эта советская рождественская сказка. Хотя это все было на самом деле. Сказки иногда сбывались и в те, застойные времена.