Дед

Что-то непонятное творилось в последнее время в их квартале. Беспрестанно ездили грузовики, увозящие мусор и возвращающиеся пустыми, сновали люди в комбинезонах, слышался грохот обваливающихся стен. Враз пропали птицы и даже бездомные кошки больше не грелись на расшатанных скамьях в последних лучах сентябрьского солнца.

Немощный дед каждый день проводил у окна и с беспокойством следил, как развозят в разные стороны куски от бывшей когда-то цельной его жизни.
Дед был бел, словно обсыпанный снегом, уже не говорил и почти ничего не слышал. Он целыми днями сидел на своей зеленой табуретке у окна - это было его развлечение, его проклятие, его старость. Только дочка три раза в сутки, строго по часам, подходила, ставила на стол тарелки, поддерживая под локоть отводила в туалет, крошила таблетки.
Жизнь деда замерла на отметке "75" и с тех пор не двигалась. Его присутствия в доме никто не ощущал. Он не мешался, не шумел, не приставал; соседи привыкли, задирая вверх головы, сталкиваться со взглядом слезящихся глаз.

Дочка с мужем шептались, хотя могли бы говорить громко:
- Как ему сказать?
- Да он и сам, наверное, понял..
- А вдруг не понял?
- Ну тогда прямо и скажем..

Землю, где прошло их детство, пролетела юность и тянулась нынешняя жизнь, давно выкупили и теперь расселяли жильцов по новостройкам.
Расселяли быстро, в хорошие дома. Им и самим дали квартиру на двадцатом этаже, светлую, с широким коридором - пришлось немного доплатить, конечно, как же без этого. Только вот не было под окнами этой новой квартиры облезлых лавок, не было бродячих кошек и не шумели по ночам липы.
Дочь беспокоилась за деда - как он это воспримет?

... Дед воспринял спокойно. Не было, впрочем, понятно, услышал ли он их, осознал ли - хотя дочь три раза громко повторяла одно и то же.
Но когда пришло время собирать вещи, дед, безнадежно шаркая по полу ногами, пошел к своей полке и сам доставал книги, бережно обтирая их рукавом, а дочь укладывала в чемодан.

Только когда сидели в машине и отъехали уже на приличное расстояние, дед вдруг заволновался, замычал, стал стучать по стеклу и с мольбой заглядывать в глаза детям. Те отворачивались, делали вид, что не видят.
- А... ы.. за.. - пытался выговорить что-то дед.
Потом вдруг беззвучно заплакал, увидев, что никто не останавивает машину, и не успокаивался всю дорогу.

На новом месте деда усадили на тот же табурет и оставили. И снова никто не мог сказать, заметил ли он перемену или перед глазами у него все так же шумели липы и дремали бездомные мурки.
Через месяц дед вдруг умер. Просто положил голову на подоконник и заснул.

А еще через месяц в какой-то желтой газете опубликовали письма и фотографии молодого красивого мужчины и девушки в белом с заголовком "Вот так любили наши деды!" и пошлыми комментариями к чужим нежным письмам.

Дочь и муж в тот вечер не смотрели друг на друга.
На полу были разбросаны газетные листки.