Потерять и обрести. почти рождественский рассказ
Хотя завидовать мисс Вирджин не умела. Она многого не умела в своей жизни. Или, может быть, не удостаивала. Она даже ела через силу. Когда-то, давным-давно, миссис Сойл так измучили напрасные попытки вскормить грудью собственную дочь, что у нее даже молоко пропало. Но каких бы дородных и пышущих здоровьем кормилиц ни находили ей заботливые родители, Вирджин засыпала у них на руках в первые же минуты и горько плакала, если ее пытались растормошить и приложить к очередному пышному бюсту. Кормилицы тоже оставались недовольны и уходили из дома навсегда, унося прочь свои переполненные благодатью перси и сея окрест дурную славу о семействе Сойл. Ходить мисс Вирджин едва начала к двум годам, двигаться без особой нужды не любила, и походка ее оставалась неуверенной и шаткой. Росла она худышкой, но довольно быстро, и к пятнадцати годам переросла всех своих сверстников, так и не заметив этого, потому что избегала их общества и все свое время проводила отшельницей в тенистых аллеях сада, прилегающего к дому: ей было интереснее с муравьями, бабочками и даже дождевыми червяками, чем с людьми. Эта странная повадка будила любопытство в соседских подростках, а поскольку лицом мисс Вирджин удалась, они иногда тайком прокрадывались к живой изгороди и наблюдали за ней, ожидая – вдруг она обратит на них внимание, обрадуется, испугается, рассердится, наконец, или учудит что-нибудь такое, что можно будет осмеять или пересказать другим. Но мисс Вирджин не видела вокруг никого, кроме своих муравьев – у них тоже, как и у нее, была своя жизнь, и эта жизнь занимала ее гораздо больше, чем те глупости, на которые способны дети и взрослые.
За все свое детство Мисс Вирджин провела в школе только полдня, потому что, оказавшись впервые среди суматошной толпы, тут же впала в некое прозрачное и недвижное состояние, как бы обратясь в соляной столб, чем сильно потрясла всю школьную общественность, и с тех пор получала домашнее образование, все так же пренебрегая едой и увеселениями.
Это случилось теплым сентябрьским вечером, в час, когда солнце уже клонилось к горизонту, но птицы еще пели довольно звонко – может быть, поэтому она не услышала шорох в ближайших кустах бузины, а когда подняла глаза от книжки, прямо перед собой увидела встрепанного юношу с георгином. Судя по всему, цветок был сорван здесь же, неподалеку, с ее любимой клумбы. Но мисс Вирджин это совсем не возмутило, а, скорее, как-то непонятно обеспокоило, даже взволновало. Юноша загадочно улыбнулся, положил цветок на скамейку и, не сказав ни слова, юркнул в просвет между ветвями. Удивляясь себе, мисс Вирджин даже сделала шаг вослед ему, потом резко остановилась, пожала плечами, взяла георгин и своей обычной нетвердой походкой направилась к крыльцу, однако внутри нее росло ощущение того, что с ней что-то происходит. Лишь на следующее утро она вспомнила про оставленную на скамье книгу и вернулась, чтобы забрать ее, – но книги на скамейке уже не было…
Войдя в столовую, Вирджин пристроила цветок в узкогорлую бутыль, села за стол и задумалась, пощипывая выставленные в красивой глянцевитой миске бисквиты, которые еще утром пекла вместе с матерью. Она любила помогать матери по хозяйству, но и это делала как-то заторможено и неуверенно, потому что задумчивость и здесь лишала ее точности и быстроты движений. Вирджин совсем не была похожа на мать, она не переняла ее сноровки, живости и красноречия – этих столь необходимых для женского успеха качеств и достоинств. Кроме всего прочего, миссис Сойл была заметлива, и от ее взгляда не укрылось, что дочь несколько не в себе: она раскрошила почти все бисквиты в миске, так и не съев ни одного. «Надо ли сейчас говорить с ней о завтрашних хлопотах?» - подумала миссис Сойл, озабоченная предстоящим переездом. Родители не посвящали Вирджин в свои планы, потому что помощи от нее было немного, да и не сомневались они, что дочь покорно примет все родительские планы. «Нет, все-таки пора сказать», - додумала миссис Сойл свою думу и присела рядом с дочерью, вглядываясь в ее странно отрешенное лицо. «Вирджи, у нас большая радость, - сказала она. – Завтра приедет твой дядя Уин, он перебирается в город, а нам по сходной цене уступил свое поместье. Он сразу увезет тебя к себе, а его прислуга поможет нам паковать вещи». Эти слова заставили Вирджин вздрогнуть. Заметив беспокойство дочери, миссис Сойл добавила: «Тебе не придется долго скучать без нас – в пятницу придет фургон, и мы тоже отправимся в путь. Нас ждут большие перемены, тебе ведь наверняка давно уже хотелось вырваться из этой забытой Богом дыры? Ты взрослая девушка, тебе нужно больше бывать на людях, ты не должна избегать общения с этим миром, замыкаться в четырех стенах… Мы будем жить у большой реки, смотреть на белые корабли, гулять по набережной… И ты обязательно найдешь себе приличного жениха и рано или поздно порадуешь нас внуками…» Слова дождем стучали по столу, отражались от стен, падали на пол. Не отдавая себе отчета в том, что творится в ее душе, Вирджин встала, пошатнулась, сжала в кулаке салфетку. «Хорошо, мама», - прошептала она и побрела к дверям.
Вопреки ожиданиям, которые возлагали родители Вирджин на этот переезд, он стал всего лишь незначительным всплеском в плавном течении жизни семьи Сойл. Миссис Сойл по-прежнему каждое утро выпекала бисквиты, мистер Сойл, будучи адвокатом, вскоре обзавелся обширной практикой на новом месте. Клиенты его в большинстве своем были нечисты на руку, но такова уж адвокатская доля – кто платит, тому и служат. Вирджин выучилась играть на банджо, потом увлеклась шахматами. Она почти не стремилась обжить свою каморку, которую как нарочно выбрала в самом дальнем флигеле нового дома, и даже меньшую из тех двух, что были друг напротив друга. В большей комнатке она поместила свою библиотеку, но ходила туда редко – даже некогда любимые ею книги пылились и тосковали по ее рукам. На свое совершеннолетие она потребовала от родителей подарить ей шелковый балдахин, который целый день устанавливали над ее девичьим ложем. А единственным украшением ее кельи стал засушенный георгин под стеклом.
Шли годы, от болезней тихо угасла миссис Сойл, затем в зимнюю стужу утонул в полынье мистер Сойл, переходя по чуть припорошенному льду через реку после долгой и трудной беседы с сутягой-клиентом – о том, как отсудить имущество после развода у некоего Л. Э. Этот человек не сделал мистеру Сойлу ничего плохого, они даже не были знакомы, хотя Л.Э. был выходцем из тех же краев, где многие годы жила семья Сойл; совсем еще молодым человеком он посвятил свою жизнь чтению и путешествиям, скитался по городам и весям в легкой кибитке, запряженной парой умных и породистых лошадей, испещрил романтическими записями не один блокнот и узнал о людях много хорошего, пока его не женила на себе обманным путем хозяйка дома, в котором он неосторожно заночевал. Брак ей нужен был лишь для того, чтобы поправить свою репутацию и решить проблему вечной нехватки денег на наряды – путешественник был явно не беден. Но он оказался слишком порядочным человеком, а потому вызывал у нее неприязнь. Кроме того, его интерес ко всему на свете раздражал ее, и еще иногда ей казалось, что он о чем-то вечно и безнадежно тоскует. Все это привело к тому, что несколько лет спустя она решила от него избавиться и обратилась к своему тайному сожителю с просьбой нанять юриста, который сумел бы представить частые отлучки ее мужа как доказательство его супружеской неверности. Вирджин ничего не знала об этой истории – человеческие дрязги ее не интересовали. Но из-за них она осталась одна как перст в этом равнодушном мире: помогая любовнику нечестной, хищной женщины, которая выжила из дома собственного мужа и оставила ему на жизнь лишь жалкие крохи, составлявшие оплату за напечатанные им когда-то путевые заметки, мистер Сойл взял грех на душу, и Бог его наказал. Он даже не успел воспользоваться плодами содеянного – гонорар утонул вместе с кейсом, а тело адвоката прибило к берегу лишь весной, когда в половодье река подступила к самому порогу дома. Вирджин почти не плакала – сидела целыми днями под балдахином и раскачивалась под мерный скрип своей колыбели.
Однажды в окно влетела ворона. Она приволакивала крыло, тревожно косилась на Вирджин, но позволила себя перевязать, почти не трепыхаясь в ее неловких, но чутких руках. Так они и жили – Вирджин и ворона. Имя вороне было дано – Далия. Ворона держалась молодцом, Вирджин увядала. Наступала ее шестьдесят пятая весна. Уходящая зима была снежной, и отовсюду стремились потоки воды, они несли щепки, прошлогодние сухие листья, иногда – детские кораблики, которые Вирджин провожала взглядом с особенной грустью. По утрам все это замерзало, и Вирджин ни свет ни заря растворяла настежь окно, чтобы покормить птиц, которые уже вернулись на свои привычные места, но пока еще жили впроголодь. Сухощавая, обычно строгая, она улыбалась, разбрасывая просо и овес под окнами – им с вороной нравилось наблюдать птичью кутерьму на расстоянии брошенной горсти зерна. И вот однажды за окном, совсем близко, послышался странный глухой удар. Мисс Вирджин Сойл как раз собиралась совершить обряд ежеутренней благотворительности. Открыв окно, она увидела невдалеке от дома какую-то серую груду. Она всмотрелась в рассветную мглу, и вдруг обнаружила, что эта груда шевелится, приобретая очертания человека. Человек – пожилой, небогато одетый, но не обрюзгший и не махнувший на себя рукой, не нищий, не пьяница, – глухо стонал и ворочался на застывшем ледяном насте. Мисс Вирджин накинула одну из своих бесчисленных кофт и поспешила на улицу. Осторожно, скользя и едва сохраняя равновесие, она приблизилась к лежащему на земле и попыталась помочь ему встать. Тот вскрикнул и потерял сознание. Мисс Вирджин поняла, что у него перелом стопы. Кое-как, задыхаясь, она втащила волоком бессознательное тело по лестнице в дом, уложила на мягкий ковер и побежала – чуть ли не впервые за всю свою жизнь – в соседний дом за доктором. Заручившись согласием врача осмотреть больного и дав ему время на сборы, она заторопилась назад – вдруг понадобится ее присутствие. Когда она вернулась, нежданный гость уже пришел в себя. Он застенчиво улыбнулся ей сквозь боль и с усилием сказал: «Простите меня, Бога ради. Я не успел вам даже представиться. Мистер Лост. Лост Эндфаунд».
«Лост Эндфаунд… Какое странное имя!» – подумала мисс Вирджин, помогая гостю освободиться от испачканного пальто. Когда она понесла пальто в прихожую, чтобы повесить его сушить, из нагрудного кармана выпала книга, которую она тут же с изумлением узнала. Но всего удивительнее было то, что, падая, книга раскрылась на странице с заложенным ею уголком, где были именно те стихи, что так волновали ее в юности:
«Утратив все и выбившись из сил,
найду приют я в незнакомом доме».
А со стены из-под стекла на них смотрел засушенный цветок, и лепестки его словно покачивались в такт ее походке, приветствуя нового жильца.
Свидетельство о публикации №205091300029
история и впрямь рождественская
хорошо, что герои ваши встретились в возрасте, когда уже не актуально то, что они потеряли в молодости - не будет горьких сожалений
честно сказать, зная вашу некоторую привязанность к недавно открытому виртуальному миру и наблюдая в связи с этим, мммм... скажем так, осторожно - течение страстей, я внутренне напрягался: щас ка-а-ак вовлечёт авторша своих героев в какое-нибудь действо - обошлось, точно выдержан стиль :)
хорошо, когда автор вменяем и знает точную цену тому, чем увлечён
с уважением,
Виктор Ганчар 13.09.2005 09:50 Заявить о нарушении
А обойтись без наворотов современности - да, действительно удалось. Ввиду четко поставленной задачи ))
Но я еще отыграюсь за эти муки,вот увидите! )
Ядвига Фердинандовна 13.09.2005 12:04 Заявить о нарушении