Вспомнила

Еду в маршрутном такси. Сижу, как обычно, на заднем сиденье. У меня длинные ноги и на обычном месте коленки не вмещаются. Вот сижу я раздумчивая такая и рассматриваю разводы на ляжках. Ну, фу… ну что у вас в голове. Это у меня джинсы такие…
С вываренными разводами. Джинсы синие, а разводы белые. А с мочевым у меня всё нормально.
Ненормально с этим делом у моей девятилетней племянницы.

И тут входит парень. И отвлекает меня от мыслей. Даже как будто и не парень, а мужик уже. Взрослый, лет под тридцать. Входит он, обводит всех чёрными очами-сливами и говорит:
- Мнэ нужна дрэль! Я ха-а-ачу купить дрэль! – он обращается к нам. Хотя никто не выглядит, как изготовитель-поставщик дрелей.
Пять человек, сидящих на своих оплаченных местах смотрят на оригинала и молчат. Четверо из пяти думают, что: либо им послышался странный акцент, либо почудилось, что пассажир подшофе. Я же не сомневалась, что оба этих обстоятельства не исключают друг друга, а напротив, даже вполне взаимодополняемы.
- Ну, вы мене понимаете? Минэ нужна дрэль, - он настойчив и громогласен, как кондуктор-контролёр. А с дрелью, - думаю, - ему во всём городе ровни не сыщещь…

Пока я думаю, откуда к нам приехал этот симпатяга, дверь маршрутки открывается и в салон входит парочка взрослых с мальчишкой лет семи.
- Папа, покажи взбесившуюся муху! – радостный малыш залезает к родителю на коленки, как только тот успевает примостить свой зад.
- Сынок, ну не здесь же. Дома покажу, - но папку выдают смеющиеся глаза. Стало быть, только что уже показывал.
- Па, ну покажи тогда сурового подводника.
- Никита, - это уже мама. Она только что расплатилась с водителем и готова к делу воспитания маленьких мальчиков, - подводников надо уважать, а не показывать. – И она обводит салон взглядом, ищущим поддержки. Мы молча одобряем.
- Тогда покажи Чкалова! Ну, па, ну ты что? Хоть птицу-Жар покажи.
- Не птицу-Жар, а Жар-птицу! – мама старается отвлечь паренька и показывает ему нарядных школьниц. Сегодня первое сентября и у каждой девочки в руках букет. Но меня занимает не школьницы… не мама… и даже не Никита… меня волнует мужчина… Высокий, сильный брюнет. Широкие плечи, крепкая шея. На вид лет 35-40. На запястье – наколка. Прикрытая, впрочем, часами.
Я где-то его видела. Давно. Не могу вспомнить. Кажется очень-очень давно. Он повернулся к окну, показав свой прямой нос, выбритую щёку и густую бровь.
За стеклом побежали кусты школьного дворика. А вот и сама школа.
Да, точно. Тогда я училась в школе. Мне было четырнадцать…

А племяннице всего девять. Она просыпается мокрой чуть не каждое утро. Особенно, когда ей снится страшный дядя…
И в это утро я не могу не думать о ней…
Две недели назад она отправилась в магазин за сникерсом. По дороге обратно какой-то мудак схватил её за косу и прижал лицом к свои вонючим яйцам. Ну, даже не к голым яйцам, а к своим вонючим штанам… Прижал, подержал минутку-две, пока не вышел из-за угла случайный прохожий, и отпустил. И пошёл себе…
Описать его рыдающая и трясущаяся племянница не смогла. Вспомнила только, что на бляхе ремня была бычья голова…


Я училась в школе и мне было четырнадцать. Я видела его всего один раз. Ночью. В подвале высотного дома…
Я возвращалась домой от подруги. Зимним вечером. Стрелка на циферблате ползла к десяти часам. Папа всегда говорил:
- Если придёшь позже 23 часов, то лучше оставайся там, где задержалась. Я не открою тебе дверь.
Я не опаздывала. До родного дома оставалось пять минут спокойного размеренного хода, а времени ещё море. Наверное, поэтому я отреагировала, когда меня остановили:
- Скажите, который час?
Говорил высокий парень с вьющимися волосами. Рядом с ним прыгал от холода низенький толстый товарищ. Они стояли на остановке и, похоже, ждали последний автобус.
- Мне кажется, автобуса уже не будет, - вслух заподозрила я.
- Тут расписание есть. Поможете нам рассмотреть? А то, знаете, зрение плохое.
Сейчас при таком раскладе я бежала бы со всех ног, но тогда - поверила. Рядом топтались люди. Простые работяги. Со своими бедами, радостями, трудностями. Им не хотелось дополнительных хлопот, поэтому никто не кинулся отбивать девчонку от хулиганов, когда те потащили её в неизвестном направлении. Напротив, из темноты вышел ещё один парень. Со словами: «Ну, эта-то хоть симпатичная?» - он схватил жертву за волосы и под светом фонаря хорошенько рассмотрел лицо.
- Ничо. Сойдёт.
Она вырывалась…
Но трое взрослых парней оказались сильнее.
(А почему мы всё время съезжаем на третье лицо, если происходит какая-то дрянь? А? Никакая это не она. Это я отбивалась. Так, что, вот, смотрите, осталась без половинки зуба. Шестнадцать лет назад. Примотанная волосами к пястью этого самого нынешнего папаши…)
А потом был подвал и грязные трубы теплоцентрали. Мальчики разогнали кошачью семью и уложили меня прямо на них. Клочья стекловаты кололи зад, но надо было лежать и не двигаться, иначе стоявший над головой выбил бы зубы огрызком тонкой металлической трубы. И надо было не плакать. За каждый всхлип я получала оплеуху. А потом надо было самой поднять пальто, на которое кончали и ссали мои новые знакомые. Надо было его надеть и дойти до дома, пока не пробило 23 часа. В подвале было тепло. А на улице холодно…
Он, этот папаша, вывел меня из подвала, поддерживая под локоть, и предложил проводить.
Я отказалась…
Я успела прийти вовремя.
В 23.00 я стояла над тазиком и стирала пальто.
А в 23.25 я вскрыла вены на обоих запястьях и лежала в кровавой ванне, набирая в рот мутную алую воду и выплёвывая её тугой струёй в белый потолок…
Ни разу не доплюнула…
В 23.45 мама выломала дверь в ванную комнату…
Но этого я уже не видела. Может она врёт. Может, папа выбил дверь. Он был сильным…
Я очнулась в больнице. Абсолютно голая лежала под простынёй и мёрзла. Мне никогда больше не было так холодно. Мужик в белом халате ладил капельницу…
Знаете, что он мне сказал?
- Хто так режет, доча? Ты так никогда не сможешь помереть, - и воткнул иглу в вену…


Мальчик вскочил с папиных коленей. Мать тоже подалась к выходу. Сам он обернулся и посмотрел на меня. Вспомнить моё лицо не смог. А я смогла…
«Интересно как он живёт?» – я смотрела в спины уходящей семье. - Неужели всё в его жизни спокойно и тихо. Растёт сын. Наверное, его жена ничего не знает о бурной молодости мужа. Наверное, она хотела девочку. И даже не представляет, как ей повезло. Девочке тоже когда-то исполнится девять. А потом четырнадцать…
И вдруг так захотелось сказать его жене: «Милая, спроси, ему ещё нравятся четырнадцатилетние? Ему нравится, когда ты сопротивляешься? Когда плачешь? Он хороший парень? Но ты его совсем не знаешь. Я знаю его лучше»…

В сырой яме чёрного отрочества я посидела всего минут десять, а искатель дрели уже приморил новых пассажиров:
- Может тебе надо в «Хозтовары»? – вопрошала сердобольная бабуля.
- В «Хазтавар», - согласился тот.
- Мужик, я знаю, где есть свёрла! Ты ищешь магазин «Мастер»? – вывернулся водитель, так что все увидели бычью морду, нарисованную на пряжке ремня, - так это через две остановки. Я те скажу, когда выйти.
- А-а-а-а! – пассажир воткнул ноготь с траурной каймой в мягкий дерматин потолка. – Минэ ищё и свэрло нада. – Разумеется, народ расплывается в улыбках и дарит шутнику своё расположение. У нас любят гостей-весельчаков…

- Ой, водитель, остановите, проехали, – кричу я и выпрыгиваю из маршрутки. Чуть было не укатила на автовокзал. Вот до чего доводят воспоминания. Бегу на работу. Сажусь. Включаю комп. Первым делом проверяю почту. Ну вот, сводки из УВД. Придётся поставить в номер. А места совсем нет.
«Разыскивается».
Ну-ка?
«Уроженец города Сочи, 1970 года рождения подозревается в совершении нескольких разбойных нападений. В ночь с 14 на 15 августа в районе Набережная Дубровинского д. 96 изнасиловал, а потом убил 14-летнюю девушку…»
Открываю фото преступника. Надо же, нормальное лицо. Совсем не маньяческое. Я даже, кажется, где-то его видела. Глаза незабываемые - большие, тёмные, как сливы…
И тут в комнату вплыла ревущая др-р-р-эль, а в висок мне вонзилось сверкающее свэр-р-р-рло!
Вспомнила…