Эпифанея

               

 Мы брели по каменистой тропе горным хребтом, то спускаясь, то поднимаясь над осыпями гравия. Над нами дрожало в ритме пресекающих трелей цикад белое раскаленное небо. Лишь временами сухие пучки колосистой травы да чахлые кусты можжевельника разнообразили высокогорный пейзаж. Шли из последних сил - уже по инерции. На очередном подъеме оглянувшись,я увидел сдержанное и как всегда бесстрастное лицо Соджоунера. Это успокоило меня, но Чибой, шедший за ним, был на грани срыва. И не от физической нагрузки, а от неверия, недопонимания целесообразности нашего похода, его необходимости. Так  часто бывает, когда тебя тянут друзья-туристы на какую-то Богом забытую вершину посмотреть на необычайнную панораму, обозреть прелести родного края, и ты, обливаясь потом и задыхаясь от напряжения, проклинаешь себя и гадаешь, есть ли в свете такая красота, стоящая стольких усилий и трудов. Быть ведовым всегда труднее, чем вести за собой других.
 Откровенно говоря, смысл нашего предприятия не вполне понимал и я, торивший путь. Я знал лишь то, что мы должны спешить, дорога каждая минута, и мы не имеем права останавливаться,а тем более сходить с тропы. А сколько интересного и любопытного было рядом, буквально в нескольких метрах от нашего маршрута. Каких-то два-три километра отсюда, если верить карте, находится курган с останками легендарных спартанцев. Как здорово было бы постоять у могилы трехсот героев, спасших Элладу, поклониться им. Дальше и выше находился мыс - место смерти Геракла, внизу Фермопильское ущелье. Но даже остановиться и найти взглядом в туманной дали те места не было времени, внутренний голос настойчиво требовал следовать намеченному пути и не терять ни минуты. Почему ?.. Это сокрыто было и для меня.
 Я при всем моем желании не мог приободрить Чибоя. Ему, как и мне, самому, стоило помнить лишь то, что сообщил нам пастух в долине, где мы отдыхали в селении среди крестьян, любуясь гоготавшими и проверявшими на лугу силу крыльев гусями. Тепло одетый пожилой грек, погонявший длинной палкой овец, на наш вопрос об Отрисе стал обстоятельно объяснять, а для убедительности тыкать палкой в сторону синеющих горных хребтов, сдвигая ее вправо. Так хорошо было сидеть на огромном нагретом солнце валуне, чувствуя плечи друзей, осознавать установившееся между нами единство. И кто бы мог подумать еще год назад, когда мы только встретились во всемирной паутине, что окажемся здесь, в Центральной Греции, что нас, американцев - Соджоунера, Чибоя, и меня - бывшего совка, являвшихся 20 лет назад идейными врагами, объединит одна общая цель. Мне симпатичен своей суровой мужественностью и надежностью Соджоунер, оставивший на неделю в техасском городке на чужую женщину двоих сыновей; почти отцовскую любовь вызывал Чибой, необычайно эрудированный в вопросах христианской веры  пытливый, но худой и физически слабый нью-йоркский парень в клетчатой куртке.
Нам предстоял нелегкий переход, и я чтобы приободрить себя, а еще больше их в очередной раз сказал, что нас ждет необыкновенное чудо. Соджоунер молча кивнул головой, хотя я говорил это больше для Чибоя, пытливо и настороженно заглянувшего мне в глаза.
Мы выполняем особую миссию, о которой не смеем говорить ни с кем, даже друг с другом. Нас, двух уже немолодых, повидавших жизнь мужчин; и слабого здоровьем парня, объединила одна идея, которая казалась высокой и чистой, лишенной каких-либо личных или политических амбиций. Мы призваны были проверить некое древнее языческое таинство,которое случайно мне приоткрылось в книге античного астролога. В общении мы обходились жестами, но, понимали друг друга с полуслова, несмотря на то, что реально были знакомы всего лишь пару дней. Видимо, сказывался наш годичный интернетовский треп.
 Тропа плавно спускалась вниз вдоль крутой осыпи гравия и выходила на дорогу, которая вела к небольшому горному селению. Слева у скалы, за которой скорее угадывался, чем был виден, большой обрыв, стояла потемневшая и местами замшелая угловатая часовня. Вероятно, византийская. Остановились у нее всего лишь на мгновение, чтобы перевести дыхание и осенить себя крестным знамением.
 Через несколько минут мы уже стояли в такой же безыскусно обставленной, но дышащей древностью и набожностью, церкви. Сквозь прямоугольные зарешеченные окна притвора лился тусклый и ровный свет. Казалось, что каменный храм, своим алтарем почему-то обращенным на запад, висел над горной пропастью или огромной расщелиной уже не одно столетие. У правого притвора на широком каменном подсвечнике горело несколько свечей. От одной из догоравших я зажег свою розоватую свечу и поставил ее с краю. Произнеся про себя «Отче наш» и, перекрестившись, вышел во двор, а оттуда поспешил на широкую тропу. За мною последовали Чибой и Соджоунер. Тропа шла вдоль каменистого выступа, закрывающего восток. Мы миновали подъем, и я, почувствовал спиной, что Чибой готов возроптать, повернулся к нему лицом, чтобы сказать, что мы уже близко, очень близко, совсем рядом… Что осталось несколько метров, и поразился. На моих глазах его бледное скуластое лицо внезапно изменилось. Оно словно озарилось каким-то ярким светом. Я повернулся назад и увидел впереди даль, необыкновенный простор. Огромная чашеобразная долина, уходившая на юг, впереди она уходила за горизонт перемежающимися волнами сизых хребтов Пелопоннеса. Солнечные лучи, пронизывавшие клубящиеся необычайно легкие облака в вышине, и огромный провал, раскинувшийся на северо-восток и уходящий далеко на юго-запад.
Мы стоим на огромной выпуклой плите серого песчаника, на краю протоптанной паломниками тропы. Далеко внизу огромный залив с белеющими городами по берегам. Корабли, похожие на игрушечные, медленно скользят по синеющей глади залива, мимо зеленых волнистых лесов. Что это ? В душе также распахнулась даль и взмыла радость. Усталость исчезла, и в сердце появилась необычайная легкость, словно в обновившейся плоти. Меня что-то заставило подойти к пропасти и стать на выступ. Я чувствовал, что настал самый важный миг в жизни, я должен произнести нечто, что должно остаться в веках. Но что именно ?.. Я должен вспомнить всю свою жизнь и найти самое главное, но яркое чувство, сменившее волнение, подтолнуло меня на глупость. «Всяк сущий да услышит меня…» - воскликнул я, а под конец рассмеялся. И в тот же миг словно тысячекратно усиленным громом ударили мои слова меня же по голове, а сатанинский хохот чуть не расплющил о камень. Я невольно поднял голову к небу, к легким облакам, и мельком глянул на спутников. Они стояли потрясенные, испуганно глядя туда же. Люди внизу, похожие на крошечных муравьев, что-то тянувшие и куда-то спешившие толпой, корабли, горы – все замерло и устремилось к небу.
 Я понимал, что нам надо немедленно убираться отсюда. Из церкви в нашу сторону бежали люди с воздетыми к небу руками. Они истошно кричали - «Эпифанея !.. Эпи-фа-нея!.. Эпи...» Ничего хорошего от них ждать не приходилось, и мы бросились вниз по тропе, ведшей мимо лавровых зарослей к устью залива, чтобы не быть раздавленными очумевшими то ли от восторга, то ли от гнева людьми.