Монтировщик сцены

Когда меня в очередной раз, в разгар очередного запоя увольняли из театра, жизнь моя снова откатыва-лась назад, к тому времени, когда я еще вообще не работал в театре, и я снова, как и раньше, с утра приходил к пивбару и стоял похмельный, опухший, всклокоченный, в обвислых штанах, завернувшись в куртку без нижних пуговиц.
Стоило мне только войти в запой, как уже на второй день обвисали штаны, а с куртки тут же исчезали нижние пуговицы, или ломалась “молния”. На третий же день она оказывалась вымазанной в мел и краску. Со спины в мел, а на рукаве в краску. И это было особенно удивительно, потому, что трезвый я никогда не бывал в местах, где можно было бы за один раз потереться о побеленную стену, и умакнуть рукав в краску. И даже вооб-ще не знал таких мест.
А уж на четвертый день носки туфель закручивались вверх, как у персидского хана или у старика Хотта-быча, сами туфли как то сминались, трескались и перекашивались, хотя до этого я несколько месяцев ходил в них и ничего подобного не происходило. Это тоже было странно, тем более, что я знаю множество каждый день пьющих людей, по внешнему виду которых никак не определишь, что они напились вчера и хотят напиться сего-дня. Как им это удается, не знаю. Мне не удается. И ладно бы только лицо выдавало. Но одежда! Почему она вела себя так по предательски?
На пятый день я вообще становился похож на строителя, только что отлучившегося со стройки, что бы опохмелиться пивом и снова бежать месить раствор, красить полы или белить стену. И даже какие-то мужики пару раз брали мне пиво и спрашивали, не могу ли я достать им кирпичи, и что они мне неплохо заплатят. А я отвечал, что поговорю с прорабом.
Но на шестой день уже было ясно, что я не пьяница-строитель, а просто пьяница, и даже не пьяница, а опустившийся алкоголик, пропойца, которого никто не возьмет ни на какую стройку. И уже никто бы не поду-мал, да и я сам , глядя на себя в зеркало не поверил бы, что всего-то шесть дней назад я , веселый и жизнерадост-ный, бодрый и остроумный, наглаженный и причесанный, купил в гастрономе бутылку коньяка, с тайной целью пригласить на этот коньяк к себе домой актрису Кузнецову, с которой начали складываться неплохие отношения в театре, и которые, как мне показалось, не мешало бы улучшить, продолжить и развить у меня дома. Для этого то и покупалась бутылка, для этого я брал ее, слегка дрожащими от сладострастных мыслей руками, и укладывал на дно специально взятой импортной сумки, что б не видели такую бутылку коллеги из монтировочного цеха и не удивились бы такой бутылке. Для этого, а не для того, чтобы на четвертый день загнулись туфли, а на пятый походить на строителя! Тем более, что сам то я этот коньяк как раз особенно хлестать и не собирался. Большую его часть я собирался споить актрисе Кузнецовой, для того, чтобы лучше развились отношения.
И, разумеется, актриса Кузнецова ко мне домой не пошла. И даже удивилась такому предложению. И да-же округлила глаза так, как округляла их, играя роль сказочных принцесс, наивных пастушек или каких-нибудь там Золушек. И отчужденно пропела, растягивая слова: “Я, кажется, Игорек, повода не по-да-ва-ла”... После это-го стало ясно, что наши отношения не улучшатся, не продолжатся и не разовьются. А, наоборот, ухудшатся и прекратятся. И мы даже перестанем друг с другом разговаривать.
Впрочем, выпить коньяк она не отказалась. И даже сказала, что с удовольствием его выпьет, если, конеч-но, я, после спектакля, принесу его к ней в гримерку, где, кроме нее, будет ее подруга, актриса Буряк, которая тоже против коньяка не возразит.
После этого я все понял про наши отношения и язвительно пробормотал злую, неумную и необидную фразу: “Пусть вас главный режиссер поит!” И зачем-то пошел на второй этаж. И хотел вернуться, чтобы сказать более язвительную фразу, которые стали в изобилии приходить мне на ум.
И на втором этаже мне попалась навстречу бухгалтерша Раиса, которой я тоже стал предлагать пойти ко мне домой и выпить коньяку, чтобы улучшить наши отношения. Тем более, что с бухгалтершей Раисой мы во-обще раньше никогда не разговаривали. И даже не здоровались.
И бухгалтерша Раиса тоже никуда со мной не пошла, и вообще не заинтересовалась ни мной, ни конья-ком, поскольку за ней на работу всегда приезжали на “Фордах” и “Мерседесах” какие-то угрюмые, молчаливые личности, курящие черные сигареты. И, наверное, нет на свете ничего такого, чего бы эти личности не могли купить. Включая и коньячный завод. Поэтому бухгалтерша Раиса вообще не стала со мной ничего говорить, а прошла мимо, как будто я ей тоже ничего не сказал.
Тогда я стал приглашать всех подряд, уже не для того, чтобы улучшить отношения, а уже для того, чтобы напиться. Как бы назло актрисе Кузнецовой. Чтоб она знала, что я и без нее напьюсь. Хотя, наверное, она и так это знала. Не первый день вместе работали.
И коньяк мы выпили с пожилым монтировщиком Толей, который коньяку удивился и сказал, что чем по-купать коньяк, то можно было бы купить на эти деньги много вина, хотя мне и без него было об этом известно. И он знал, что мне известно, но не сказать не мог. А потом мы купили еще много вина. А потом пошли куда-то на частный сектор за самогоном и отбрыкивались там от собак, и на вопрос хозяина дома из темноты: “Какой пен-дос там лазит?” отвечали: “Здесь все свои”. А потом, на пятый день, я стал похож на строителя, и меня уволили. А Толю оставили, потому, что он не стал похож на строителя. Ни на пятый, ни на десятый день. А я стал. И им-портную сумку где-то оставил. Вероятно, там, где были мел и краска, и где я никогда не бываю трезвый.
И уже потом я начинал стоять у пивбара, и движения мои с утра, помимо воли, были резкими, раскоорди-нированными и непредсказуемыми, как у танцора, исполняющего брейк-данс. Стоял я, конечно, без копейки де-нег, поджидая каких-нибудь кредитоспособных знакомых.
Особенно, в этом смысле, удачными были дни, когда к пивбару подходила разудалая и щедрая блатная компания, в которой меня многие знали. Знали как эдакого безобидного весельчака, неординарную личность, вносившего неожиданное разнообразие в их блатную жизнь. Как бы в дополнение к пиву. Дальше пивбара я им был не нужен. Там у них были другие дела и другие разговоры, которые мне, собственно, тоже были бы ни к чему.
Похмелившись, поймав кураж и оправдывая их ожидания, я начинал рассказывать театральные байки и анекдоты, часто самим же мною придуманные или дополненные, удачно имитируя сценическую походку и голо-са.
Блатная компания, с каким-нибудь очередным коротко стриженным, худым, серьезным, фиксатым, ско-ванно-угловатым и татуированным только что “откинувшимся” Чибой, гоготала, а давно “откинувшийся” и уже не угловатый весельчак Гриня поперхнувшись пивом, раскашлявшись, раскрасневшись, и продолжая смеяться выкрикивал: “Ну, падло, дает! Хоть не базарь под руку!”, и обращаясь к Чибе делал рукой жест, как бы пред-ставляя меня ему.
А Чиба особенно не веселился. Моя тема была ему не близка. Он еще держался чуть особняком, сам по себе, но тем не менее, вежливо, хотя и кривовато улыбался, глядя на меня серьезными оценивающими глазами и, реагируя на Гринин жест, кивал и тихо говорил:
“Ничего штрык. С таким на киче не кисло сидеть...”
Кто-то когда-то распространил среди них слух, будто я закончил некие режиссерские курсы. Может даже я сам и распространил. Слух этот я особенно не поддерживал, но и не опровергал. В блатной компании тоже ни-кто не старался докопаться до истины. Вероятно, им было гораздо приятней слегка обманываться и думать, что перед ними вытанцовывает настоящий режиссер.
Когда блатных компаний не было, а их не было именно тогда, когда они были особенно нужны, в какую-нибудь мерзкую полу-осенне-зимнюю, дождливо-снежную тяжелую погоду, когда стоять приходилось долго, когда не ощущался уже вкус с одного бока намокшей сигареты, а кисти рук покрывались красно-фиолетовыми разводами, и идти было некуда, и вспоминался театр, и актриса Кузнецова, которая никуда со мной не пошла и правильно сделала. Куда и зачем можно идти с таким ничтожным и жалким человечишкой? И пожилой монти-ровщик Толя вспоминался. И бухгалтерша Раиса. И все они казались особенно родными. И далекими. И пить больше не хотелось. Хотелось снова работать в театре, никого никуда не приглашать, а просто работать. И радо-ваться тому, что мне тепло, что с актрисой Кузнецовой неплохие отношения, которые незачем улучшать и поку-пать для этого коньяк. И так ведь хорошо. Стоять под пивбаром не надо. Мерзнуть и мокнуть не надо. И Чибу с компанией веселить не надо. Чиба тоже неплохой, но пусть он лучше сам по себе, а я сам по себе, независим от его щедрости.
Во время таких раздумий как раз и подходил полузнакомый заводчанин Саша, плохо одетый, в дермати-новом плаще, хмурый и раздраженно не разговорчивый. Почему-то он всегда шел с ночной смены, всегда с се-рым помятым лицом и красными глазами, всегда молча и неприветливо здоровался и так же молча кивал “пошли”. В пивбаре он брал две кружки пива и пустой стакан, доставал из-за пазухи холодную бутылку красного вина и наливал полстакана сначала мне, потом себе.
С ним было тяжело. С ним было не о чем говорить и невозможно понять, о чем он думает. От этого про-цесс постепенного опьянения терял половину своей прелести. Хотелось, чтобы подошел кто-нибудь еще.
Но, обычно, подходила его теща, пожилая, толстая и несчастная женщина. Обнаружив его за столиком, она тревожно-просяще говорила: “Саша, ты здесь? Пошли домой!” Саша отводил к окну красные глаза и преуве-личенно трагическим тоном отвечал: “Не пойду. Меня там никто не ждет...” “Ну как же не ждет! — едва дож-давшись конца реплики, с готовым изумлением вскрикивала теща, — Люда извелась вся, искать послала...” “Я не знаю никакой Люды!” — уже не только трагично, а и патетично повышал голос Саша, и с актерской дрожью в голосе продолжал: “Я теперь буду спиваться. Вот с ним”, — и бесцеремонно тыкал в меня черным промаслен-ным пальцем, с въевшейся мазутой под ногтем. В этот момент я не знал как себя вести. То ли, может быть, нужно слегка поклониться, по-белогвардейски пристукнув каблуком, то-ли что-то сказать. Но все это было как-то не то, слишком изысканно, потому что теща окидывала меня таким полным ужаса и презрения взглядом, что поклон выглядел не совсем уместно. К тому же она и не успела бы его заметить, так как слишком быстро отводила глаза и опять тревожно-просяще глядела на Сашу и снова отчаянно взывала: “Саша, ну пойдем, — и не стесняясь мое-го присутствия бестактно кивала в мою сторону и произносила: ”Ну зачем он тебе нужен? Люда тебя ждет...” Саша сурово каменел лицом и глядя вдаль сузившимися, много пережившими глазами, глухо и отрывисто гово-рил, двигая небритым кадыком, тяжелые выстраданные слова: “Я же сказал. Я буду спиваться. Сегодня. И завтра. Каждый день. С ним, — он снова тыкал в меня пальцем, — или с таким же как он. Мне все равно”. И немного помолчав и незаметно , под столом, передав мне бутылку, хрипло и разгульно выкрикивал: “Наливай, Игорь! Наливай по полному!”
Налить я не успевал, в это время в пивбар влетала растрепанная, простоволосая Люда и сразу начинала причитать: “Саша, что ж ты делаешь? я уже все больницы обегала, все морги обзвонила! Бросай этих хануриков, пошли домой!” — и хватала Сашу за одубевший рукав дерматинового плаща.
Поскольку никаких других людей за нашим столиком не было, то под “хануриками”, надо понимать, имелся в виду один я, то есть в ее глазах я был как бы их полномочным представителем на текущий момент. Та-кая роль меня совсем не устраивала, однако ни теща, ни Люда не собирались уточнять мой социальный статус. Тем более, что и Саша не стремился пресечь некорректные выпады в мой адрес, его то как раз и устраивало то, что меня принимают за полномочного представителя хануриков, а не, допустим, за режиссера, закончившего режиссерские курсы.
После обидных для меня слов Саша заметно мягчел, но не желая быстро сдаваться, все еще сурово и го-рестно бубнил: “Ладно. Но это в последний раз. Ты знаешь, о чем я...” “Знаю, Саша, знаю!” — радостно всхли-пывала Люда, теща брала Сашу за другой одубевший рукав дерматинового плаща, и они, умиротворенные, ухо-дили. Бутылка оставалась у меня. И на том спасибо! Я допивал пиво, выходил на улицу, закуривал и начинал ждать кого-нибудь повеселее...
Это потом меня возьмут в театр снова. Потом, когда я буду бойко врать, что вылечился, закодировался, не пью даже по праздникам и нервно сжимать в руках сумку, опасаясь, как бы не звякнули в ней бутылки от неосто-рожного движения. Потом, когда зав. постановочной частью, немного подумав над листком с моим заявлением, и занеся ручку для подписи, скажет: “Ну, по праздникам то можно...” и стремительно, мельком взглянет на мою сумку. Взглянет не потому, что не видел ее раньше, а чтобы я хотя бы не думал, что обманул его, сорок лет про-работавшего в театре, и прекрасно знающего, что может быть в сумке у бывшего монтировщика сцены снова пришедшего в театр, и почему не расходятся там внизу его коллеги, хотя декорации уже давно поставлены. Это потом жизнь стабилизируется, войдет в накатанную колею с репетициями, спектаклями, гастролями, с неправдо-подобными, но какими-то домашними театральными сплетнями, и с актрисой Лютиковой, с которой у меня нач-нут складываться неплохие отношения. Это потом...


Рецензии
Безумно понравилось. Блин, жалко, что я уже не орк. Обязательно бы порекомендовала Копирайту, как это сделала Юля. А так - чудесный стиль, замечаельный слог. Пьянству - бой, бой,бой!!!!!
Шикарная вещица.
Дальнейших успехов,

Анна Польская   10.12.2005 23:06     Заявить о нарушении
Ань! Я ужасно рада, что ты заметила этого автора. Я тут за него отвечаю. Володя Филь - мой знакомый. Он пишет классные рассказы, но в компе настолько не шарит, что даже не знает, как его включать! Я и создала ему страничку, а он сюда даже не заглядывает. Я только ему один раз распечтаку давала с отзывами. Но чтобы тебя здесь замтиели, надо ж в гости ходить, тусоваться по сайту. А тут получается, что его никто не замечает, хотя стоило бы - я с тобой согласна. Что же делать? У меня не хватает времени тусоваться и "за того парня", к тому же путаю пароли и лажаю - пигшу рецу от него как бы, а всем видно, что она - от меня:) Такой полу-клон получается какой-то. Мож, че посоветуешь?

Медуза Юля   12.12.2005 15:37   Заявить о нарушении
Юля, мне этот парень определенно нравится. Сейчас прочла "Ресепшн", получила удовольствие. У меня есть любимые вещи на прозе, которые я время от времени перечитываю, потому что в кайф. Вот, например, рассказ Дмитрия Данилова "Дом-музей", читаю в сотый раз и в сотый раз улыбаюсь. Так, чувствую, и с монтировщиком выйдет. Талант. А таланту нужен менеждер, продюссер, импрессарио. Как Пугачева говорила: "Таланту надо помогать, бездарности пробьются сами"...

Анна Польская   12.12.2005 20:58   Заявить о нарушении
На это произведение написано 8 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.