КапитализмНу, ия

 Это все для них. Для них сверкают витрины, плывут корабли и светит солнце. Для них, широкоплечих и румяных , решительных и наглых, с ухоженными ногтями и игрой жизни в глазах. Для них, сидящих в иномарках, вальяжно курящих и неторопливо пересчитывающих серо – зеленые доллары.
 Для них, а не для меня, унылого и желтолицего, не умеющего «добывать» деньги и не знающего о чем разговаривать с женщинами.
 Я им не завидую. Не претендую. Я давно и сознательно отошел в сторону.
 Противно признаться, но в минуту особенной душевной слабости мне иногда хочется быть похожими на них, поучаствовать в их карнавале.
 Не знаю зачем. Вероятно думая, что это и есть жизнь. Но я знаю, что они меня отторгнут, вытеснят. Как в детстве вытесняли из общего хоровода.
 Они меня уже вытеснили. Не только из своего хоровода, а вообще из жизни, не оставив мне моего убогого пространства.
 И только поэтому, не из зависти и не из мести, а только поэтому, я бы взял с собой в бездну кого–нибудь из них. Кого- то, особенно холеного и широкоплечего, довольно и чуть устало выходящего из какого-нибудь валютного казино под руку с двумя женщинами в распахнутых шубах.
 Я появился бы из темноты, нелепый и жалкий, как бездомный пес с перебитой лапой. Не далеко и не близко от этого сверкания. Далеко – бессмысленно. Он успеет дойти до своего «кадиллака». Близко меня бы не допустили. Это на нас, слабых неудачников натренированы всякие ОМОНы и охранники. Чтоб не сбились мы в кучу от отчаяния, не ринулись громить ворованное благополучие, отстаивая свои, смешные для них, широкоплечих, маленькие радости. Не боись. Не ринемся. Вымрем по одному.
 Они бы меня не заметили сразу. Я из тех, кого они вообще не замечают. Через кого переступают, не глядя. Они бы продолжали перебрасываться ленивыми словами, среди которых я, краем уха, уловил бы их фирменный пароль – неоднократно повторенное слово «баксы». Омерзительное, как хвост змеи в траве после дождя, и одновременно пузатое, пустое и гулкое, как катящаяся по асфальту тусклая алюминиевая бочка из под пива,- слово «баксы».
 «Господин, разрешите сапоги Вам почистить», - подал бы я голос, вопросил бы заискивающе и хрипло. И хихикнули бы девицы в распахнутых шубах, и, обходя меня, направляясь к «кадиллаку», сказали бы что-то оскорбительное и брезгливое. И углубились бы две брезгливые же складки, от носа к углам губ, на его лице. У них у всех со временем застывают на лице такие складки. От вечного, высокомерного презрения к нам – убогим. И это делает их похожими на африканские маски. На одинаковые африканские маски.
 Я не злой. Я специально сказал бы эту несчастную фразу, а не черную смесь из обличительного монолога и смертного приговора. Пускай распотешится напоследок. Пускай еще раз порадуется разнице между нами. Пускай еще раз попарит своим сознанием над землей, перед тем, как догнать его в воздухе.
 Он, конечно, ничего мне не ответит. Они вообще с нами не разговаривают. Иногда могут пошутить между собой, мимоходом кивнув на кого-то из нас. Трудно, да и некогда ему будет перекраивать африканскую маску своего лица на что-то другое, заметив в моей руке, безусловно, знакомый ему, ни на что больше не похожий и чуждый моему облику металлический предмет. Да мне и не нужно других его масок. Я привык к этой.
 И, может, мелькнет в его глазах, нет, не страх, скорее всего не страх, а досада. Досада от - того, что вот все он так хорошо в жизни рассчитал, выверил. И баксы у него есть, и «кадиллак», и девицы в нем дожидаются, теперь бы жить, а меня, песчинку ничтожную, не предусмотрел. Видел миллионы таких песчинок, в таких же дранных фуфайках, не стоящих внимания, дерущихся за что-то свое, мелкое, и не мог ожидать, что одна такая песчинка не вовремя попадется ему под ноги, нарушит стройность его шага.
 Я не злой. Я не дал бы ему времени на надежду. Мне жалко людей с обманутыми надеждами. Не успел бы он подумать про то, что, а вдруг человек действительно решил за обувью его поухаживать, и это предмет какой-нибудь новый чистильный аппарат, а вовсе не то, что он подумал, и не самоубийца же этот человек, хоть как-то, а тоже, небось, жить хочет… Мне жалко людей с обманутыми надеждами. Я не злой.
 Обомлели бы девицы в «кадиллаке», сожалея о потерянном вечере. И сверкало бы иноземными, надменными буквами казино, и смирившимися радостными червями продолжали бы извиваться полуголые женщины, где-то там, в ресторанном варьете. И еще некоторое время, несколько секунд сыпались бы сверху в небольшое углубление – темную окружность среди снега комья земли вперемешку с клочками одежды, пока не замерли бы там единственно хорошо различимые предметы, никак не гармонирующие между собой вечные антагонисты – его серо-зеленые доллары и мой нечищеный кирзовый ботинок…