Наблюдатель

Два глаза смотрели во внутреннее пространство небольшой городской квартиры и ничто происходящее в жилище не могло от них укрыться ибо не существовало никаких потаенных уголков, недоступных их всепронзающему взгляду. Вздох каждого обитателя, взлет и посадка каждой мухи, дуновение ворвавшегося в открытую форточку ветерка - все моментально фиксировалось зоркими очами.
Обитали в пространстве два Существа. Одно из них было большим, с мощными широкими плечами и тяжелым голосом. Оно подолгу отсутствовало во вверенном Глазам пространстве, и когда в него возвращалось, то часто источало из себя хорошо видимую для Наблюдателя злобу на весь мир, расстилающийся за пределами этих стен. Глаза никогда не созерцали этого мира ибо был он для них совершенно недоступен, выходил за пределы их круга наблюдения. Иногда большое существо появлялось в поле зрения шатающимся и извергающим из своего ротового отверстия весьма противный запах, а вместе с ним - или все ту же злобу на мир, но только уже усиленную во сто крат, готовую обратить в пыль все и вся, или крайний покой и умиротворение, от которого Глаза готовы были погрузиться в нежную дрему и потом вновь открыться для дальнейшего наблюдения.
Другое Создание было гораздо меньше первого и очень непохожим на него, особенно без одежды. Оно было гораздо веселее, чем гигант и его голос лился звонко и мелодично, что очень радовало Наблюдателя. Глаза также веселились от созерцания двух упругих шариков, болтающихся на груди Существа и напоминающие ему о чем-то давно забытом и совершенно невыразимом. Эта Сущность чаще всего пребывала внутри вверенной Глазам части мира, и поэтому была хорошо доступна для обозрения.
Оба Существа при всей их несхожести тем не менее имели друг с другом гораздо больше общего, чем с Наблюдателем. Что-то подсказывало ему, что они пытаются дополнить друг друга до чего-то более совершенного. Однако это у них не очень-то получалось, периодически они начинали стрелять друг в друга красными молниями злобы и тогда пространство заполнялось ревом большой Твари и пронзительным как кухонный нож визгом малой. Иногда это заканчивалось вонзанием когтей малой Сущности в плоть большой, на что большой Объект отвечал звонкими ударами по малому. Кроме того однажды, когда малая Тварь выбыла из поля созерцания, он смог обозреть и это Создание, не найдя в нем ничего примечательного, что отличало бы его от Существа, вверенного под его наблюдение. С этой маленькой Тварью большой Объект совершал то же, что и с постоянно здесь обитающей - стремился к достижению вожделенного единения, добиться чего ему опять-таки не удалось.
Иногда Глаза созерцали и самое сокровенное, что было в Объектах - их потаенные мысли, скрытые где-то в недрах их гладких и очень белых тел. У большого Существа там копошились груды непонятных разноцветных бумажек, остро пахнущих железом предметов и множества малых Созданий. Отношения к малым Тварям в мечтаниях было у него не совсем таким, как в жизни, здесь он их часто порол плеткой, подвешивал к потолку за руки, зажимал между досками, от чего вокруг Существа струился легкий аромат удовольствия. Над всем этим хламом мечтаний царем восседала гигантская мыслища о превосходстве над гигантскими массами существ, подобных ему. Но рои мотыльков-мечтаний всегда рассекал топор сознания их недоступности, из чего рождалось острое копье злобы, вонзающееся во что попало, чаще всего в малое Существо, а несколько раз - и в самого Наблюдателя в виде пинков ногой под бок.
Мысли малой Твари были значительно скромнее. В них ползали другие большие Существа, стелились мягкие и громоздились твердые предметы, но гораздо меньших размеров. Место желания превосходства тут занимала мечта о сопричастности к превосходству, максимально возможной близости к тому большому Объекту, который будет им обладать.
О самом себе Наблюдатель знал только то, что он очень маленький, весь покрыт мягкой шерстью и не имеет почти ничего общего с населяющими окружающее пространство существами. Чего-то хотя бы отдаленно напоминающего его самого видеть Наблюдателю никогда и нигде не доводилось, даже в мыслях наблюдаемых.
Глаза сами не помнили, когда они открылись, но с тех пор весь смысл Наблюдателя состоял исключительно в созерцании за присутствующими здесь объектами, но анализировать, делать какие-либо выводы из происходящих событий, а тем более использовать их для удовлетворения своих потребностей он не мог, ибо никаких потребностей просто-напросто не имел. Также он не давал увиденному никакой моральной оценки ибо мораль лежала в страшно далекой, практически недостижимой для его сознания плоскости. Само же сознание Наблюдателя было целиком и полностью посвящено созерцанию окружающего пространства без каких-либо даже самых минимальных действий для его изменения.
Зачем же тогда день и ночь проводить в непрерывном наблюдении, прочесывая своим острым взглядом все окружающее пространство? Размышления на эту тему, как и вообще на все темы вместе взятые, в Наблюдателя не были заложены, а потому никогда и не возникали. Мы же можем предположить, что он был всего-навсего своеобразной подзорной трубой, через которую глядело на этот мир нечто Иное, выходящее за его пределы и нами не осознанное, и все попадающее в два горячих зеленых глаза Наблюдателя тут же прямиком уходило куда-то очень далеко, в неведомые для нас миры.
Объекты, вне всяких сомнений, считали Наблюдателя своей принадлежностью, такой же как и окружающие их твердые и мягкие предметы. Часто они хватали его своими руками, таскали из угла в угол, махали перед его носом цветастыми вещами. Такие шутки Наблюдатель терпел, выходя из себя только тогда, когда они ему уж очень сильно надоедали. Тогда он выпускал когти и извергал из себя зловеще - шипящий звук, продолжая в то же время созерцать окружающее пространство. Впрочем, мысли существ в это время как правило становились до того пустыми, что осуществление наблюдения за ними проходило легко и просто.
Вокруг то темнело, то светлело, но абсолютно ничего в происходящем не изменялось. Наблюдатель все прочесывал и прочесывал пространство, наблюдая каждый раз одно и то же. Единственное, что было непонятно Наблюдателю - это большой светлый квадрат на стене, именуемый у людей окном. Все время, когда пространство было свободно от наблюдаемых объектов Наблюдатель проводил возле этого непонятного квадрата. С внешней стороны к нему летела масса вопросов, с трудом осознаваемая не приспособленным для такой деятельности мозгом. Почему существа, присутствующие с той стороны такие маленькие? Они есть на самом деле, или только кажутся? А существует ли все остальное, что видно отсюда?
Но больше всего его волновало небо. Оно не порождало в нем никаких мыслей, не звало к наблюдению за собой, оно его просто волновало. И это волнение усиливалось с каждым взглядом на это безмерное, всеобъемлющее чудо. Иногда ему казалось, что всматриваясь в синеву он смотрит сквозь самого себя. Еще он чувствовал, как вместе с лазурью небес в него входит мысль о том, что что-то должно произойти.
Однажды объекты сидели возле раскрытого в необъятные дали окна и беседовали о будущей покупке автомобиля. Наблюдатель следил за ними сидя на окне и ощущая своим телом летящий неведомо откуда теплый ветерок. Находясь в таком положении он совсем утратил чувство собственной воли и полностью превратился в глаза кого-то Иного, направленные от небес в глубину маленькой городской квартирки.
Внезапно Наблюдатель почувствовал, что у него затекла и стала болеть одна из лап, что вынудило его сменить положение. Вернее, это почувствовало что-то, располагающееся внутри Наблюдателя, что никак не сказалось на его состоянии. Совершенно автоматически он передвинулся на другую сторону подоконника.
Но толстое тело, которого Наблюдатель почти никогда не замечал, неожиданно потеряло опору и поехало по скользкой железной горке наружного подоконника. Еще мгновение - и он уже вовсю летел по воздуху в направлении к Земле. Ударившись об твердь Наблюдатель как будто бы отчетливо услышал слова: “Все ясно”, сказанные на совершенно потустороннем языке, после чего снова ринулся к Небу, растворяясь в безбрежной синеве.
На мокром асфальте безжизненно лежала здоровенная туша старого кастрированного кота. Возле него безудержно рыдала молодая женщина, с надрывом в голосе приговаривая:
- Пусенька мой, Пусик! Бедный Пусик! И как же такое могло случиться!
- Да хватит тебе, уймись! - рявкнул на нее стоявший рядом муж, который тут же вспомнил истерику, устроенную супругой, когда год назад он нечаянно прожег сигаретой ее любимый пуфик.
- Отмучился, бедняга, - ткнув пальцем в сторону кота сказала проходившая мимо сердобольная старушка.
 
ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год