Лицефилы

(Москва-Петербург через Ялту и Симферополь, с зубной болью)

-----Original Message-----
From: predator[mailto:p_redator_aliens@mail.ru]
Sent: Tuesday, September 13, 2005 12:47 PM
To: 'romashkin@mail.ru
Subject: Вот, почитай на досуге :)

У каждой вещи – свое настоящее, тайное, лицо. Многие думают, что коробок со спичками напоминает взвод новобранцев, а одна сгоревшая спичка – «груз 200». Точно так же несвежая роза в бокале на столике купе выглядит как престарелая проститутка в ошейнике.

Мы едем из Москвы в Санкт-Петербург, через Симферополь и Ялту, меняем рубли на гривны и обратно. При этом, как всегда, остаемся в проигрыше.

Но это еще не совсем лица. Лицо – это то, что внутри. Лицо надо научиться видеть. Иногда можно научиться этому, рассматривая переплетения линий на обоях, пятна плесени на потолке в ванной или кляксы Роршаха, иногда этому помогают грибы и трава.
Лично я для этого просто курю «Pall Mall», прикуривая только от спичек. Если от зажигалки – не сработает.

Жаль, нет художественного таланта, а то бы целыми днями рисовал истинные лица вещей.

В костре потрескивают обломки деревянного ящика, стекло бутылки с вином с одной стороны холодное, а со стороны огня чуть теплое.У огня, например, лицо медно-золотое, щеки поджаривают сами себя. Лицо воды черное и вытянуто в изумлении, но постоянно меняется. Лица деревьев повернуты внутрь себя, как если бы смотреть им в затылок. У отвесной скалы над водой лицо такое, что лучше не смотреть, да и не выдержишь долго.

Тайное лицо, говорит мой приятель, он тоже иногда видит лица, – это в каком-то смысле карма, отпечаток перевоплощений. Я киваю, соглашаясь. Закуриваю новую сигарету. Делаю глоток из бутылки.

 Доводилось ли вам гулять по Питеру, по его проспектам и набережным, мучаясь глухой зубной болью? У каждого города есть свое настоящее лицо. Вот это уже по-настоящему интересно. Увидеть его. Распознать среди подставных, официальных, третьих и прочих лиц. Украсть, добиться под пыткой. Даже если будут пытать тебя. У Москвы лицо изрыто оспинами казино, выглядит опухшим от сна и водки, на подбородке – семечковая шелуха спальных районов. Полупьяная толстая баба, оказавшаяся на Луне. Она будто недоумевает, что с ней происходит. А на самом деле к ней сзади, по лунному грунту, подкрадывается другое лицо, лицо кавказской национальности.
 У Ялты лицо запрокинуто. Ялта гнилостно-нежная, рвотно-теплая, изо рта пахнет морем и отрыжкой. Она с невозмутимой крымской наглостью спрашивает: «Ну, как?» И пиво там тоже плохое.
Я полоскал зуб содой и йодом, но продолжал много курить, прикуривая только от спичек.
Симферополь – трах-тарарах! – до сих пор играет в партизан. В его продолговатом лбу – дырка от пули. «Такси, такси!» – говорит он приехавшим, иногда ошибается (виновата пуля) и то же самое говорит уезжающим. В Симферополе толстая и добрая продавщица мясной лавки за просто так отрезала мне кусок свежего сала, когда узнала, что это – для больного зуба. И чудо свершилось. Доброта на какое-то время победила.
 И все-таки от холодного невского ветра зуб разболелся по-новому, неукротимо. Он болел все сильнее, никакие уговоры уже не помогали. А между тем Петербург не хотел мне показывать свое лицо, вместо этого подсовывая то отвислую задницу Васильевского острова, то крепкие груди Растральных колонн, то кукиши десятирублевых туалетов, то тошнотворно любезные рожи милиционеров, вымогающих деньги в Михайловском саду, если случайно присел на откосе Мойки. «Сосьете Женераль Банк Восток?» - Вопрошала вывеска. – «Сосьете или не сосьете?» В обшарпанной подворотне неподалеку от Площади Восстания притаились сайентологи. С афиши печально смотрела лесбийская певица, словно жаловалась на свою трудную лесбийскую карму. Петропавловская же крепость смотрела исподлобья. «Ужо вам!»

Ни в одном другом городе еще я не встречал столько оружейных магазинов и магазинов «Оптика». Чтобы метко стрелять, нужны хорошие контактные линзы.
 
Ладно, плевать. Я зашел в первую попавшуюся стоматологию. Внутренне потея, поднялся на четвертый этаж, спросил, ответили, заставили нацепить одноразовые бахилы, повели по коридору, уложили в кресло. Ну мы же все понимаем, у нас самих тоже болели зубки, с вас тыща рубликов.

Тайное лицо – это карма.

 А вот у людей практически никогда нет настоящих лиц. Их лица как губка, пропитанная мутным бульоном страстей, или как черно-белые фотографии бумажных цветов, ни цвета, ни запаха, ни хотя бы потрогать. Впрочем, есть исключения. Но для таких, как я или мой приятель, лицефилов, здесь положен предел. Запрещено. Нельзя, и все. Приятель однажды не смирился. Решил догнать и заглянуть в лицо какой-то девушке лет двадцати. Она ехала по эскалатору, лица не было видно и постоянно что-нибудь мешало его увидеть. Он попытался поравняться с ней, но там была еще старушка с тележкой, которая не пустила. Девушка вышла в город. Он – за ней. Она зашла в аптеку. Над городом нависла черная туча с малиновыми прожилками.
 Приятель умеет рассказывать драматически.
 Он вошел следом и ему тут же предложили опробовать новый метод измерения артериального давления. Пока приятель отбивался, девушка что-то купила и уже шла к выходу, на ходу доставая из сумочки зонтик. «Сталин этого бы не допустил!» - Сказал ему какой-то инвалид, преграждая путь своей палкой. «Пошел ты на хрен со своим Сталиным!» - Рассердился приятель и снова бросился в погоню.
Это были знаки, говорит он. Я киваю, затягиваясь сигаретой. Курение вредит зубной эмали, это доказано. Пошел мелкий дождь, девушка открыла зонт.
Мне сделали укол и вся левая половина лица онемела.
Так они шли два квартала. Приятель почти нагнал ее у перекрестка, на пешеходном переходе. Она, как на зло, прикрывалась зонтиком. Оставалось совсем чуть-чуть. Вот сейчас он увидит ее лицо и спросит что-нибудь вроде: «Девушка, где вы взяли такие глаза?» или «Почему бы Вам не сняться в моем фильме?» А она бы ответила: «А про что Ваш фильм?» А он сказал бы: «Про любовь, секс и деньги!» Но для этого ему нужно было шагнуть с тротуара на проезжую часть, а горел-то ведь красный.
 Однако девушка первая шагнула.
 Зачем – совершенно непонятно.
 Может быть, из-за зонтика, который дернуло у нее из рук порывом ветра. Она шагнула прямо под колеса несущейся иномарки. Тело с глухим ударом подлетело над асфальтом и перекатилось через капот, а одна туфля упала прямо к ногам приятеля, маленькая такая туфелька, может быть, тридцать шестого или даже тридцать пятого размера. Сразу все перекрыли. А он стоял и смотрел, а потом побрел назад.
Надо мной склонилось доброе-предоброе лицо тетеньки-врача в очках и маске. Сверло со свистом стало буравить пораженную кариесом зубную ткань. И вот тогда, в этих самых склоненных надо мной стеклах, я увидел лицо Петербурга – залитое ослепительным светом, бледное, с нелепо распахнутым ртом.


Свое собственное лицо.

Сентябрь, 2005