Воспоминания на кофейной гуще

Каждое утро я играю с фарфоровым сердцем. Это такая чашка, он мне подарил ее в Берлине перед отъездом, этой весной. Это почти неприличная игра, вернее, она стала бы совершенно неприличной, если бы кто-то увидел и понял, во что это я играю. Утром я завариваю крепкий кофе, который сначала размалываю мелко-мелко и вдыхаю чудесный аромат, а потом варю, а потом выливаю кипящую гущу в эту замечательную чашку-сердце: и блюдце в виде сердца, и чашка, в виде сердца. И еще два красных сердца нарисованы на белоснежном фарфоровом фоне.

Я сама нашла эту чашку, увидела ее в витрине магазина Tee&Caffe на Konigen-Luise Strasse и сказала ему, что она мне нравиться, и я хочу, чтобы он сделал мне подарок. Он, конечно, забыл про это… Но перед отъездом, в жуткой спешке, когда я пошла покупать подарки для родственников, и мы забежали в этот магазин, - он вспомнил! Я, конечно, обиделась!, и не взяла этот, так называемый, «подарок», здесь же в магазине.

Он стал извиняться и говорить, что это не его стиль,
(- Believe me, it’s not my style; please, take it! - No!),
что я сама знаю, как он сегодня занят и торопится, и какой сегодня бешеный день, но я была непреклонна.

Поздно ночью, у него дома, в ванной комнате, я приняла эту чашку в подарок, совершенно обессиленная, расслабленная и неспособная к сопротивлению, после нашего прощального свидания…

И вот теперь каждое утро я забавляюсь видом самых соблазнительных для всех влюбленных прелестей, возникающих по моей воле на дне любимой чашки, в зависимости от того, как я поверну ее, и как растечется кофейная гуща…

***
А однажды, когда он был у меня, в моем уютном доме в тихом уютном местечке моей огромной Родины, я показала ему, во что я играю по утрам.
Я так и сказала ему за завтраком: хочешь посмотреть неприличную игру, в которую я играю каждое утро, после того как проснусь?
- What?!!! –
- Смотри, это так увлекательно! – и, допив кофе, я стала потихоньку качать сердечную чашку, придерживая ее за теплое дно ладонью, - смотри, что будет…
- Да не сюда, - он стал заглядывать в вырез моего любимого розового халата, - а в чашку… Смотри… как ритмично покачивается кофейная гуща и все удлиняется, удлиняется черный густой след по одному из ребер сердца, а на дне при этом остаются соблазнительные округлости…
- What are you doing?!!!-
Тссс! Их можно оставить маленькими, и тогда это будет природное основание вытянутого конуса, который от теплоты охватывающей ладони и ритмичных движений все увеличивается, увеличивается и, наконец, выплескивает часть густого содержимого наружу, прямо в вырез халата….
Или можно чуть-чуть изменить наклон двигающейся руки, и округлости будут увеличиваться, постепенно превращаясь в то, что находиться за вырезом и на что он так любит смотреть…
- What are you doing with me…
- I only love you…and your little gift!

***
Боже, как я плакала, когда разбила эту чашку!
Сейчас вспоминая все это, я понимаю, насколько верно ее траектория, показала мне все, что произойдет в дальнейшем. Что чашка разбилась неспроста, было понятно сразу; она так резко выскочила у меня из рук и подскочила высоко вверх. Я попыталась схватить ее, бросив остальную посуду, но она второй раз подскочила вверх и ударилась об угол моей кровати, расколовшись при этом на две половинки и крошечный осколочек… Я заплакала. А что еще остается делать, когда ты понимаешь, что твоя любовь разбита? Да еще и ты сама, по-видимому, в этом виновата, не удержала, надо было бережнее, внимательнее, крепче…
Но разбилась то не об пол, - о кровать…

Да, теперь я знаю все детали происшедшего, хотя «в общих чертах» мне было все известно с первого момента их встречи.
Я не была свидетелем их встречи, и даже вообще ЕЁ никогда не видела.
Но когда он приехал из Калининграда и стал показывать мне фотографии прошедшей конференции, весело комментируя, где и что, и как, единственный вопрос, который я задала, был «Кто - это?»
-What?-
Кто – это, там в углу, в профиль?
Оказалось достаточно одного взгляда на не совсем качественную фотографию в компьютере, среди многих других людей, в полупрофиль…

***
Когда мы увидели наконец друг друга сквозь многочисленные прозрачные стены границ и таможни аэропорта Тегель, он так быстро отвернулся и стал озабоченно что-то рассматривать впереди себя, что я поняла, все, п…ц.
Там, за этими многочисленными железно-прозрачными стенами стоял другой, совсем не тот, кому я так радостно открывала объятия, не тот, о ком писала: «твои волосы волнами, пальцы длиннее моих, твои губы сухи и тверды»…
Между тем все шло как обычно, мы оба старались изо всех сил, шутили, расспрашивая друг друга о погоде и политике, житье-бытье и всяких пустяках. Я сказала себе: пожалуйста лайт, и никаких намеков! вы свободные люди, прошло больше года с вашей последней встречи, у тебя были мужчины, у него женщины, в чем проблема? лайт, пожалуйста; и без вариантов.
Он привез меня на какое-то красивое озеро, окруженное живописным парком с несколькими старыми замками. Было очень тепло для января, дождь, который встретил меня в аэропорту, кончился; выглянуло солнце. Рядом находился замок, в котором подписывали соглашение о мире Сталин, Черчилль и Рузвельт; было очень тихо, по озеру плавали лебеди и утки. Ресторан, где мы решили перекусить, был сделан в здании старой котельной, стены были толстые с очень низкими окнами и казалось, что вода доходит прямо до подоконника… Сидя за массивным дубовым столом, я почти убедила себя, что ничего не случилось, что все хорошо как и раньше. Это «почти» все-таки имело материальные границы: я заказала себе обед, глядя не на цену, а на то, что я хочу съесть; заказала то, что мне понравилось, хотя это было дороже, и при этом подумала: ничего, теперь пусть платит. Теперь, потому что раньше я никогда так не делала.
Мне не понравилась эта злая мысль, она разрушала иллюзию, которую я так тщательно взращивала в своей душе… А вокруг было так красиво! И так хотелось поверить в счастье!

Да, конечно, я все знала еще год назад, когда он приехал из Калининграда…

Я гуляла по Айхену и чувствовала некое умиротворение от вида ухоженных домиков, красивых садов, тишины, близкой к моему любимому местечку на родине… И все рассказывала, и разговаривала мысленно с моим вторым мужчиной, с которым я уже вполне реально собиралась строить свою дальнейшую жизнь.

Ну что же мне было делать, если душа уже летала?

Что мне делать? Я понимала, почему он не едет в мой замечательно комфортабельный отель “Kaizer Friedrich”. Он боялся… Он не был совсем холоден ко мне, и то, как он смотрел на мою красивую, большую и удобную кровать в номере, как пристально и с каким чувством, и как, поймав мой взгляд, попробовал неуклюже отшутиться «ты можешь теперь возложить корону на свою голову»(подушки на постели были с изображением королевской короны!), не оставило сомнений, что он приедет. Не сможет не приехать, воспоминания о наших горячих встречах и расставаниях не дадут ему спокойно спать. Он приедет, но когда?
- Perhaps in Thursday afternoon… In weekend Bernd invites you to his home…
- I know.
Я с благодарностью подумала, как он извиняется за то, что сам не приедет в выходные и как всегда заботится чем-то заполнить мое время. Weekend запретная зона для женатых порядочных мужчин, нужно позаботиться о домашних… Я подумала об этом привычно, уже без обычной ранящей боли. Все мои мужчины были женаты, и я привыкла проводить выходные и праздники без любимого близкого человека.
В воскресенье Бернд позвонил и сказал, что у его престарелой матери случился очередной инсульт, и он должен быть в больнице.

Я гуляла по парку Сансусси и вспоминала как три года тому назад, летом, мы гуляли здесь с ним вместе, в компании с Эланом. Я ходила среди черных зимних деревьев и статуй и улыбалась, вспоминая, как он фотографировал эти статуи, как всегда фокусируя на деталях: конечно, красивую грудь богини! или лицо похитителя красавицы… Как он фотографировал нас с Эланом вместе на фоне роскошных клумб перед Пале и фотография получилась очень интимной. Он потом все время хмыкал, когда показывал ее мне и сказал, что отправил такую же в Англию, при этом многозначительно ухмыльнувшись. Он не понимал, почему фотография вышла такой. А дело было в том, что я уже давно очень хотела сфотографироваться вместе с ним, но это никак не удавалось. Он вообще относится к фотографии по особенному. Это его искусство. Он фотографирует красиво то, что многие считают ужасным или безобразным. И главное, он всегда фотографирует детали, не заметные другим людям, и эти детали приобретают особый художественный смысл на его фотографиях…
И даже сейчас, после всего что произошло и происходит с нами, я улыбаюсь, вспоминая любое мгновение, любой эпизод из прожитых шести лет, связанных с ним…почему?
Почему?
Почему мы должны расстаться?

Я хочу понять, что же произошло, и не могу. Никак не могу даже рассказать самой себе. Боюсь скатиться к риторическим «Как ты могла??», вместо того, чтобы понять, что же между нами происходило в эти две с половиной недели и в эти две с половиной встречи…
Две с половиной встречи.
Он все-таки приехал ко мне в “Kaizer Friedrich”.
Уикенд я провела в полном одиночестве. В понедельник он приезжал в университет. Я была в черном. Он обнял меня, пока никого не было в комнате, и я почувствовала, что он соскучился. Как все возликовало в душе моей! Но нельзя, нельзя показывать, что тебе понятны тайные желания!!! Много раз я замечала, что это пугает мужчин. Почувствовав, насколько наши тела соскучились и тянутся друг к другу совершенно как прежде, я тут же предложила поехать ко мне, добавив, что я умираю от жажды и у меня есть вино. Тупица!!!! Полная идиотка!!!
Он сказал, что голоден, что приехал, чтобы сходить со мной вместе на ланч, а в два ему нужно назад, т.к. назначена встреча….
Мгновенно низвергнувшись в пучину ада разочарования и обиды, я заставила себя улыбаться и шутить, мысленно повторяя как заклинание: лайт, лайт, лайт…
Но я так и не смогла даже для вида что-нибудь проглотить и не притронулась к еде. Видимо, зрелище выбрасываемого в мусорную корзину только что купленного вкусного ланча его поразило. Он что-то понял в тоне моих шуток, некую электрическую напряженность ситуации, когда все понятно без слов.


Однажды, пару лет назад, незадолго до отъезда домой, я шла по вечерней Schloss Strasse и остановилась перед галереей, в окнах которой были выставлены картины на продажу. Я вдруг замерла, неожиданно увидев себя на картине, вернее воплощение своего тогдашнего состояния, и заплакала… Я шла по улице, мимо веселых людей, сидящих за столиками кафе, и плакала о потерянной любви. Я представляла, как я встречусь с продавцом этой картины и она, конечно, окажется очень дорогой, и как я буду просить его не знаю о чем, чтобы он подарил ее мне. И как я встречусь с художником, как он спросит почему именно эта картина так волнует меня, и как я отвечу: она такая красивая, эта нагая женщина, и такая несчастная… И художник поймет, что это обо мне, и подарит мне эту картину. А я пошлю ее в подарок ему, и когда он приедет, вернется из дома на юге обратно в столицу, придет в департамент, и начнет, как он делает это обычно, разбирать большую гору почты, пришедшей в его отсутствие, он распакует очередную посылку и вдруг увидит эту женщину…
На посылке не будет адреса, и он сначала захочет спросить, что это и откуда, а потом передумает, потому что поймет, что это за картина…И так я шла и плакала, пока не пришла в свой уютный домик в Ботническом саду. В темноте не было видно красивых растений, которые так успокаивают нервы.
И было все это полтора года тому назад, когда он сам еще не знал, что все уже закончилось. Или наоборот знал? Потому что однажды вдруг попросил меня сделать ему на память слепок моей груди. Так и сказал: я поставлю это на стол, и буду трогать время от времени, ты должна это сделать из чего-нибудь мягкого…
А когда мы были на выставке Berlin-Moscow, он вдруг сказал, что я должна что-нибудь сплести для него.
-????-
- ну, связать что-нибудь руками, например, шарф…
Там был один экспонат, вязаный человек в полный рост, который связала одна большая семья, с Урала, кажется; человек состоял из разных по цвету и качеству полос, и каждую полосу вязал кто-то из членов этого семейства.
И теперь я ругаю себя за то, что не связала ему шарф. Теперь мне ужасно хочется это сделать, и хочется, чтобы он носил этот шарф, и хочется вязать, вкладывая в каждую петельку свою теплоту и любовь, которой еще так много осталось… Он рассказывал мне как его мать всегда вязала для него носки, и после ее смерти остался целый сундук таких носок, которые он носит до сих пор. Но я подумала, что не хочу быть ему матерью… А может быть именно этой теплоты и не хватило ему в наших отношениях?

Нет, это все бред конечно. Просто молодая ****ь всегда лучше, и он всегда был бабником. Мне это прекрасно известно, и не потому, что кто-то рассказал, а потому, что я люблю его именно за это.
Когда в назначенный четверг мы оказались на диване в моем номере, именно это электрическое напряжение, возможно, заставило его сказать мне правду, словами выразить те недомолвки, которые делали очевидным наш разрыв.

- Ну что, что ты можешь сказать мне в оправдание? Что ты устал, что так много всяких дел и забот, что ты опустошен? -
Я страстно целовала его глаза, щеки, виски, губы…
- No… no, please… It was a bad idea…
- Плохая идея? OK!! – и мы снова принялись я за вино, а он за пиво…

О, иллюзии, как мы дорожим ими! Оказавшись через какое-то время в спальне, расшвыривая сдираемую одежду, на задворках моего сознания витала плохо оформленная мысль о страхе мужчин перед импотенцией…

- No, no… I had lady…-
- You had or have now? –
- Doesn’t matter … с тобой мы останемся друзьями… ничего не изменится…
- Тогда ты будешь моим лучшим другом…
- No… oh, no..
- I’ll be married soon,- выдохнула я …
- What? What you said? … Он не расслышал, но понял и выдохнул - I want give you a massage…
И мы продолжали ласкать друг друга, упиваясь вспоминаемыми после долгой разлуки телами друг друга, такими родными и желанными для наших рук и губ…
И не имело никакого значения, какие были там еще мужчины и женщины, какие обещания, какие встречи…
«No, no…» - повторял он, кончая, и лишая меня иллюзии взаимности…
- It was so testy… -

Все, что было потом, было наполовину. Все состояло наполовину из безмерного горя и такого же безмерного счастья, из ожидания и надежды, радости встречи и бездны отчаянья. Бездна отчаянья соседствовала во мне с радостью, они вместе жили в моей душе… Что мне было делать?

В последний день он пришел на работу пьяным, или вернее с похмелья. Накануне, в пятницу мы ходили в филармонию вместе с его женой, втроем. Мне пришлось взглядом поддерживать ее, такое отчаянье и горечь были на ее лице, когда никто не смотрел на нее…
Перед концертом он заехал ко мне, улегся на кровать и заявил, что он так устал! И что ему нужен массаж, плиз!
… … ….
Я почувствовала себя последней шлюхой из голливудских кинофильмов.

***
Быть может это опять иллюзии? Мои дурацкие выдумки? Ведь они с женой так подходят друг другу, так понимают музыку, искусство, одеваются в одном стиле… Это очень важно и бывает только у близких людей и я всегда отмечала это - как они одеваются, характерно только для них, для этой пары, особый стиль… Я ревновала к этому стилю, мне казалось, что я нахожусь диссонансе с ним.
Но ведь эта молодая б… вообще из другого временного слоя, или я ошибаюсь? Может быть, мне все-таки стоит посмотреть на нее? Прийти на защиту, держаться уверенно, выступить с резким критическим отзывом? Следующий раз будет думать, кого просить… А то - мы без комплексов, «напишите мне отзыв, пожалуйста; спасибо, что согласились»!
Господи, ведь для меня никакого следующего раза не будет. Что мне за дело до ее будущего, главное, что меня он больше не хочет… Блин, в том-то и дело, что хочет, еще как!! Но сдерживает себя, контролирует, и гордиться тем, что не вышел из-под контроля! И именно это мне непонятно и заставляет страдать… “and do not forgot about our particularly agreement” – вот что мучает меня, фраза из ее письма… Что он обещал ей? Это письмо – это вообще отдельная песня!
Придя в один из дней в департамент и сев за компьютер, я неожиданно обнаружила на 19-ти дюймовом плоском экране текст: “Hi…! can you imagine that we are in the bed after good bath. I am in my nice pyjamas and full of sweets dreams…” Кровь бросилась в голову и застыла там каменными струями навсегда. У нас была назначена встреча для обсуждения будущего проекта с еще одним участником. Я сидела перед экраном не в силах оторвать глаз. Дальше было про меня; следовала какая-то просьба, которую я все никак не могла прочитать: электричество замкнуло от перегрузки сети, одномоментно возникало в голове, что он сейчас вернется и увидит, что забыл закрыть почтовый ящик; что сейчас войдет партнер и тоже это увидит; как она откровенна и ей дела нет до соглядатаев; что какая все-таки ****ь! что я завидую ее свободе выражать свои мысли на чужом языке; что может быть он открыл это специально, чтобы я увидела и чтобы избежать дальнейших объяснений; *****! как откровенно она его возбуждает и держит в напряжении! что она делает это специально; что там про меня, это важно, но я никак не могу прочитать… И еще в три раза больше продиралось через камни застывшие в голове…

Он вошел вместе с нашим партнером и как обычно сел за свой стол, слева от меня, третий участник дискуссии сел справа, а я осталась перед горящим экраном. И так мы сидели и обсуждали новый проект, и я смотрела то направо, то налево, и боялась только одного: что в процессе обсуждения понадобиться компьютер или он просто вспомнит, что у него там висит…
Я до сих пор вижу этот текст от буквы до буквы, он стоит у меня перед газами как фотография. Но понадобилось время, чтобы сложить буквы в слова…

Короче, в субботу late afternoon от него разило перегаром, как из бочки. И он заявил, что я (именно я, а не он!!!) нуждаюсь в массаже. Я слегка оторопела от такой простоты, но… надежда умирает последней!
Лайт, лайт, лайт! Я подумала, что он перебрал накануне, может быть, объяснялся с женой? Или просто тихо квасил из-за невозможности изменить что-то, из-за такой же тоски, какая наваливается на нас, русских, когда мы пьем ночи напролет и не пьянеем… Эта кажущая близость давала надежду и рождала новые иллюзии.

Мы пили вино, купленное на бензозаправке, разговаривали и ласкали друг друга.
Так искренне редко с кем удается говорить, так нежно и так искренне…
Ласки были так желанны нами и одновременно так сдержанны…
Почему?
От чего я оберегала его? От измены ей, его новой любовнице?
Но разве то, чем мы занимались, не измена? Нет, ответил он на мой вопрос, это все-таки разные вещи. (Да, он был искренен со мной, и это его оправдывало. Будет ли он так же искренен с ней или побоится? В молодости женщина таких вещей не прощает, если искренне любит. Но ведь и любят как раз за это непрощение…)
- But it seems you still not cold about me?
- Still not…
- Но кажется это уже не любовь…
- В самом начале это было как вспышка, это было так горячо!
- Да…, но кажется, я все-таки не был влюблен.

А волосы?!! Как ты трогал мои волосы там, в поле у леса, в моем маленьком местечке? Это была такая космическая нежность... она пронзила насквозь, пройдя через позвоночник и молнией ударив в землю… Никогда не забуду это прикосновение!
И не бывает без любви такой безумной страсти, которая охватывала нас, и мы боялись только одного, что гостиничная кровать не выдержит и рухнет, наконец, под натиском невероятной силы наших неутолимых желаний… и сколько раз это повторялось? В скольких городах и странах? И что же тогда любовь, если не это наше бешеное желание быть вместе, несмотря ни на какие преграды, границы, чужие мнения???
А Казань? А его сумасшедшие звонки в Италию, Финляндию, моим родителям…
Он дозванивался всюду, где бы я ни находилась!

Не был влюблен! Это просто твоя манера оставаться независимым. В этом мы схожи, я тоже такая. И мы оба не упускали случая дать понять это друг другу. И я первая разрешала тебе быть независимым, и первая страдала от этого. И это делало тебя победителем в нашем состязании. Ты не страдал. Или я ошибаюсь? Нет, не страдал, но очень желал меня, всегда, все эти годы, что мы провели одновременно врозь и вместе, разделенные множеством стран и километров границ.

Ну почему я все время улыбаюсь, вспоминая тебя? Любой эпизод вызывает глупую непроизвольную улыбку на моем лице. Господи! Я была счастлива! Это и есть наверно счастье любви, в этой улыбке несмотря ни на что…