Глава12. Он сказал Я люблю тебя, - и она умерла

Над ними то плачет, то скалится небо;
Их ноги чуть-чуть – и наткнутся на мину;
Им нынче насущнее слова и хлеба –
Руками любимую чувствовать спину.

Неделю в бокалы разлили – и рады;
Гадальные книги меж ребер закрыли;
Здесь Дант наизнанку – от Рая до Ада,
До красного взмаха проснувшихся крылий…
 Л.А. Дамаск


Сначала небо медленно обросло облаками. Потом оно осторожно попробовало голос: голос был достаточно глубок и грозен.
Воздух окрасился в цвет белого вина.
Ветер начал лепить угодные ему формы из крон деревьев, причесок и длинных юбок. Ропот людей и листьев не мог поколебать его веры в собственную гениальность.
Несколько капель оставили кляксы на мостовой, и – хлынуло.
Дмитрий включил свет.
Вчера, придя домой, он долго стоял под душем. Потом залил кипятком купленную по дороге лапшу «Доширак» - готовить не было ни сил, ни желания – торопясь, чувствуя наваливающийся сон, запихнул ее в себя и блаженно рухнул на кровать.
С утра он сел переписывать сценарий. Это был хороший способ оценить ситуацию, оставаясь как бы над ней – Господином Сценарис- том, а не Дмитрием Сафариным, который скоро получит по заслугам. Кроме того, некогда было смотреть на часы.
Дмитрий надеялся, что Ждана все-таки придет.
И она пришла, устроив такой трезвон у дверей, что он сразу решил: проблемы.
Открыл ей, мокрой, одергивающей прилипшую одежду, втащил в квартиру и пошел за полотенцем. Потом подумал и захватил еще плед.
Ждана не принесла с собой проблем. Только набитую дорожную сумку, мокрые следы, брызги и запах «L’EAU PAR KENZO».
- Вытрешься, закутаешься, - приходи на кухню.
Она скоро появилась: на голове чалма из полотенца, под глазами черно, одной рукой придерживает плед, чтобы не волочился по полу.
- Неужели Жорик тебя прямо под дождь выгнал? Вот нехороший человек, а? – в шутливом негодовании Дмитрий покачал головой, но Ждана серьезно ответила:
- Нет, конечно. Просто мне стало безумно жалко нашего с тобой времени. И так мало, а тут еще ливни всякие пережидать. Кстати, что там с завтраком?
- А нечем завтракать, - он развел руками. – В холодильнике мышь повесилась. Сейчас просто покофейничаем, пока ты сохнешь, а потом сходим куда-нибудь.
- Если честно, я уже завтракала. Но и от сходить куда-нибудь не откажусь, не рассчитывай.
- И не рассчитываю. Я вообще не расчетливый. И не на что... Давай пока, расскажи, что там с Георгием? Или он еще Арий? До чего вы вчера договорились?
- Что с Георгием? А что с Георгием? – Последний хрен без соли доедает, - усмехнулась Ждана, но тут же оборвала себя. - Ладно, на самом деле, шутки тут неуместны. Что с Георгием... Держался вполне героически. Он все вспомнил. Остальные ребята тоже. Вот, самое-то главное, с чего начинать надо было! Совсем я уже! С ними, с остальными, с ребятами все теперь хорошо: разум вернулся, жизнь продолжается. Нет только Серафимы, то есть, Агнии, и непонятно, куда она делась. Остальные живы-здоровы. Но в бе-ешенстве! – она даже зажмурилась. – Ты теперь крайне непопулярен. Хотели прямо сразу идти тебя бить.
- И что в итоге?
- Я им немного пообъясняла ситуацию - что ты, разумеется, гад и сволочь, но ты еще и единственный на самом деле пострадавший. Они-то, как-никак, могут теперь вернуться к нормальной жизни, а тебя... Ну и... Неделя у нас с тобой есть. Хотя Георгий, конечно, боится, что может потом с тобой не справиться, когда ты... станешь... - она не закончила, исследуя его узким инквизиторским взглядом, трагикомичным из-за черных кругов потекшей туши под глазами.
- Я тоже боюсь, что он не справится. - Дмитрий поставил перед ней уже знакомую черно-оранжевую чашку с кофе. - И что справится, боюсь.
Ждана смотрела, как по оконному стеклу скатывается одна капля, другая, третья...
«Что-то напоминает... похоже на звездопад. Точно, звездопад, как в августе. Можно загадывать желание. Грустные звезды... и положение аховое. А так хочется, чтобы все закончилось хорошо! Дай нам, Господи, хэппи-энд, хотя бы притянутый за уши!».
- Я понимаю, - с запозданием ответила она Дмитрию. - В принципе, эти семь дней отсрочки могут стать семью кругами Ада. Если все время думать... - она перебила себя, - Кстати, те платья, на которые ты меня ловил, куда ты их дел?
- А что?
Она сделала большой глоток и помахала пустой чашкой:
- Так выберем сейчас что-нибудь шикарное и пойдем гулять.
Он осторожно провел пальцами у нее под глазами:
- Только вот это смой.

Дождь все еще шел, и праздношатающихся на набережной практически не было. Только поэтому Дмитрий и Ждана не привлекали особого внимания. Они шли, накрывшись черным кожаным плащом. (Дмитрий, возвращаясь домой, нашел его на той же лавочке, на которой оставил. Никто не решился принять от судьбы такой непредсказуемый подарок). Но плащ не скрывал ни шелкового вечернего платья Жданы того бордового цвета, который иногда кажется черным, ни стильного пепельно-серого костюма Дмитрия – под цвет волос его спутницы. Бывший эмиссар беса и бывшая подруга героя то церемонно раскланивались и заводили светский разговор, то начинали смеяться и обвинять друг друга в неуместном озорстве. Но ничего уместнее озорства и нельзя было придумать в их ситуации.
Несмотря на дождь, в Питере все еще было жарко. Он превра- тился в настоящие каменные джунгли, хотя вряд ли этот лес можно было назвать девственным.
Дмитрия и Ждану это не волновало.
Они слушали, как вода взасос целуется с гранитом, заходили в разные кафе, где перехватывали то одно, то другое, потом срыва- лись с места, возвращались под дождь, и все небо, стекая по их лицам, не могло стереть с них улыбок. Они забрели на кладбище, и Дмитрий рассказал, как однажды сбежал из дома и, голодая, воровал с могил пасхальные яйца, как его застали за этим занятием и прогнали, несмотря на все объяснения. Ждана ответила историей о том, как ей на спор ломали руку: закричит – не закричит, и как она не закричала, а просто упала в обморок. Потом они вместе подбирали для разных жанров кино аналоги из алкогольных напитков и долго спорили о том, что больше напоминает триллер: виски или коньяк. Иногда Дмитрий вспоминал, что он – без семи дней бес. Иногда об этом вспоминала Ждана. Тогда возникали паузы, объединявшие их не меньше, чем самые задушевные разговоры.
- Помнишь, как ты возила меня мордой по ковру, - вспомнил вдруг Дмитрий, и они с энтузиазмом бросились в обсуждение того, какими были дураками и обалдуями.
«А помнишь... А я тогда... Да, это было сильно... Но ты-то сам... А если бы... Садюга. – Сама такая... Ну ты и... Надо же было мне... Нет, вот тут ты не поняла... Не скажи... Вот так, значит? А если бы...».
Дождь закончился.
Пока они возвращались, волосы Жданы почти высохли, но у Дмитрия челка все еще липла ко лбу и лезла ему в глаза. Таким он был ближе и проще.
Они сами не заметили, как по ходу прогулки взялись за руки, и теперь Ждана прижала тыльную сторону его ладони к своей щеке.
Ее душа мурлыкала с громкостью трактора, только гораздо нежнее и мелодичнее.
Это было именно то, что нужно.
И все же, увидев мельком в зеркале свое отражение – в его платье, - зайдя вслед за ним в гостиную, где он так по-барски швырнул к ее ногам груду дорогих шмоток и смотрел на нее, как хозяин, как будто уже клеил ярлык: «Приобретено за ...тыс.$», Ждана не смогла удержаться: следующие пятнадцать минут она с блеском во взгляде доказывала Дмитрию, какой он торгаш и рабовладелец, закончив тем, что:
- Тебе никогда не отмыться в глазах моих и общественности!
- Ждан, а что, собственно, ты здесь делаешь? – не выдержал в конце концов Дмитрий. – Чем я заслужил то, что ты гуляешь со мной, сидишь тут? Если ты считаешь себя обязанной за то, что я вывел тебя тогда из комнаты, не стал... насильничать... Так не напря- гайся. Не нужно всего этого.
Ждана молчала.
Дмитрий сузил глаза и придвинулся.
- А если мне мало будет прогулок? А, Ждан? Твое чувство долга... или твоя признательность рассчитаны на такое? - Он поцеловал ее медленным вопросительным поцелуем. Потом отстранился, ожидая реакции.
Ждана молчала.
Между его бровями снова легла трагическая складка.
Некоторое время тянулась немая сцена, потом он опять не выдержал:
- Ну, добей меня. Давай. Скажи, что ты чувствуешь.
- Я чувствую, – разомкнула, наконец, уста Ждана, – себя как во сне. Когда знаешь, что надо сделать, но не можешь. Не полу- чается. У тебя бывают такие сны?
- С начала всей этой дьяволиады мне вообще ничего путного не снится. Каждую ночь – танцы каких-то уродцев с тонкими пальцами, широкими ляжками и бугристыми лобиками. Такая вот ерунда... Что бы тебе хорошего сказать на прощанье? Не знаю даже.
- Как все-таки легко разминуться, - вдруг сказала Ждана. – Но я не хочу с тобой разминовываться... Господи, как коряво... но это ладно, зато, наконец, по делу. Я не хочу, не желаю, не буду с тобой разминовываться. Дмитрий.
Он недоверчиво улыбался. Своей двойственной, харизматической. На которую Ждана уже давно не могла смотреть спокойно.
- А что? Чем я лучше других? У тебя же обаяние массового поражения... или что-то вроде.
- Я даже не знаю, что говорить тебе, - он взял ее руку и поцеловал в середину ладони, – я всегда знал, что сказать... - в ямку возле локтя, – одни и те же слова... - рядом с ключицей, - всем. А тебе... - за ухом, - не могу, – в губы.
Его руки без боя занимали все новые и новые территории. Но когда они освободили ее от платья, Ждана отвернулась. Ей вдруг стало страшно смотреть Дмитрию в глаза.
- Что?
Она, не поворачивая лица, пожала плечами.
- Посмотри на меня.
Она покачала головой и процитировала по памяти:
- «Я переспал почти со всеми симпатичными девчонками, которых встречал. Просто даю то, что могу дать тем, кому я нравлюсь».
- Ты всегда будешь во мне сомневаться.
Тут Ждана обернулась, чтобы увидеть его. Голос Дмитрия был таким нейтральным, что это ее разозлило.
- «Всегда» - то есть оставшиеся шесть дней, - уточнил он. – И, в общем-то, ты права. Я и не отрицаю – ходок, охальник, блудо- дей. Просто сволочь.
В его глазах был... она не нашла другого слова - реквием. Легкая асимметрия губ так и не вымучилась в улыбку.
Ждана, не удержавшись, провела пальцем по этим губам.
- Можно, я тебя тоже раздену? Чтобы мы были на равных?
Дмитрий ничего не имел против.
Ждана чувствовала себя картиной, которую пишет влюбленный гений. Закрыв глаза, она видела внутренним взглядом, как те участки ее тела, которых он касается, становятся красными, потом некоторые остывают, розовеют, возвращаются к первоначальному цвету, а некоторые наоборот набирают яркость, пульсируя в такт его движениям. Кем бы Дмитрий ни стал потом, этот рисунок наслаждения, нанесенный им на ее тело, останется с ней надолго. Потому что это не кольцо, которое можно снять, не фотография, которую можно вынуть из альбома – это сдвоенная память души и плоти. Не открывая глаз, Ждана целовала то, что попадалось ей под губы, пытаясь оставить на его теле такие же несмываемые пятна. Дмитрий ловил ее рот своим, чтобы снова и снова убедиться: она отвечает, ей нравится, она хочет еще. В странном алхимическом процессе «нет» становилось «да», техника получения удовольствия – органикой врастания друг в друга, когда перемешивается не только пот, но и ауры, и ресницы, и видения...
Обнимая девушку, которая, выкричавшись, уткнулась в его плечо, Дмитрий понял, что он впервые занимался любовью.
- Ждан, я ведь даже не знаю, что тебе еще дать. Всегда знал. Знал, чего от меня ждут, знал, что сунуть в протянутые руки... но с тобой не так... И я уже ничего не знаю...
Дмитрий скользил пальцами по ее щеке, шее, груди, пытаясь сделать понятным то, что так плохо выговаривалось.
Ждана обняла его:
- Не прибедняйся.
Они разговаривали еще несколько часов, не произнеся при этом ни одного слова, если не считать некоторых междометий.
Это был очень откровенный разговор, потому что нет ничего откровеннее тела, когда его хозяин ничего не пытается скрыть.
Они заполняли паузы, играя улыбками и зеркалами.
Зеркалами души, конечно.
А за завтраком Ждана призналась:
- Это что-то загадошное. Меньше всего ожидала, что это будет первый раз, когда наутро у меня не появится ощущения грязи. Оно всегда возникало. Никаких исключений. Когда посильнее, когда послабее, но возникало всегда, каждый раз. И не то чтобы мне не нравился сам процесс. Иногда все бывало очень даже... А наутро... я не знаю, как иначе назвать – натуральное ощущение грязи. Даже с Георгием, хотя я ему абсолютно доверяла. Что ж ему не доверять-то, если он надежнее швейцарского банка? Замуж за него собиралась... По крайней мере, надеялась. И как-то привыкла к этому утреннему ощущению. А сегодня его нет. Нет и все. Ты понимаешь?
Дмитрий понимал.
Может, он и был циничен, как сто Мефистофелей.
Может быть, и был.
Может.
До того, как он посидел у стены, чувствуя кол в груди, узнал на своей шкуре, что такое «манипулировать людьми», задумался о том, чем оборачивается для других его всегдашнее «хочу – и точка».
До.
Теперь цинизма у него изрядно поубавилось. Едва ли его хватило бы даже для одного Мефистофеля. Да что там – даже для одного эмиссара беса.
- Я понимаю.
Дмитрий курил одну сигарету за другой и скользил взглядом по кухне. Он редко здесь прибирался. Все щели и углы забиты его прошлыми мыслями, планами... Весьма похабными мыслями и гнусными планами. Конечно, мысли и планы – это не что-то материальное, вроде тараканов. Ждана не может их увидеть. Но тем противнее. Она сидит и не знает...
Ждана медленно отхлебывала его любимый кофейный коктейль с говорящим названием «Борджиа» - кофе, шоколад, взбитые сливки и цедра лимона. Утреннее солнце зажгло нимб вокруг ее головы, и Дмитрию захотелось протянуть руку и окунуть ладонь в этот свет. Но рука остановилась на пол дороге.
Она знает.
По крайней мере, догадывается. И о похабных мыслях, и о гнусных планах.
«Тебе никогда не отмыться в глазах моих и общественности».
Вот так. И времени-то нет - отмываться.
Ждана следила за ним, вцепившись зубами в палец и пытаясь догадаться, о чем он думает. Наконец, спросила:
- Тебе тошно здесь?
- Тошновато.
- Тогда пошли, погуляем?
- Ты больше ничего не хочешь? Поесть, я имею в виду?
- Не-а, пошли.
 
«Еще одна парочка», - подумал дворник, облокотившись на метлу и пережидая, пока мимо него пройдут девушка в оранжево-красном сарафане и парень в джинсах и черной футболке.
Девушка периодически прыскала, - видимо, парень рассказывал что-то смешное. Но дворник услышал только: «Да они говорит, наследственные – тут у нее фамильная гордость прямо порами пошла - переходят, говорит от отца...»
«Целовались в подъезде», - решил дворник, разглядев в улыбке девушки то самое, расплывающееся по всему лицу блаженство, которое ни с чем не спутаешь. «Будь это моя дочь, я бы этого обормота от дома отвадил. Как того, фотографа, б...»
Они прошли мимо магазина, где Дмитрий сегодня закупал продук- ты для завтрака. В открытую дверь шмыгнул рыжий кот-подросток, недовольно дернув хвостом.
Чудесное утро было с браком.
Да, именно так: чудесное, но бракованное утро.
И теперь Дмитрия озарило, почему: пока он стоял в очереди в этом магазине, за его спиной кто-то разговаривал. Мелкие, пацанье. Или там была и девчонка? Он не прислушивался, он думал о своем. А вот когда забирал свои покупки, уловил одну фразу.
 «Он сказал: «Я люблю тебя», - и она умерла».
Загадка. Он в свое время тоже загадывал и разгадывал такие. Про подводную лодку, про труп в пустыне... И эту тоже: «Он сказал: «Я люблю тебя», - и она умерла. Кем они работали?».
«Он сказал: «Я люблю тебя», - и она умерла».
Они были воздушными гимнастами, которые с помощью каких-то штуковин держат друг друга зубами. Ему подробно объясняли механизм, но это было, как говорится, давно и неправда.
Сегодня он даже не сразу вспомнил, что это загадка. Сначала услышал просто фразу: «Он сказал: «Я люблю тебя», - и она умерла.
И что-то в нем откликнулось на эту фразу.
Радостью.
Неужели, уже началось?
Он слушал, как Ждана рассказывает историю из нескладной жизни своих родителей. Что-то про тюлевую штору, которую не любил отец и однажды вырезал в ней огромную дыру, а потом бестолково врал...
Дмитрий смеялся.
Дмитрий ловил лицо Жданы ладонями и целовал ее.
Но он все время следил за собой и пытался поймать хоть призрак боли в лопатках, чтобы убедиться: уже началось.

Устав ходить, они забрали со стоянки крылатый «BMW» Дмитрия и поехали кататься. Поскольку их мало интересовала езда с препят- ствиями, Дмитрий направил своего «Пегаса» за город.
Ждана вдыхала любимый запах машинного салона и вертела в руках подаренные солнцезащитные очки, изучая. Потом она так же начала изучать дарителя. Дмитрий внимательно смотрел на дорогу и, как всегда, когда пытался сосредоточиться, хмурил брови. Она зачарованно следила, как двигаются под кожей мышцы его правой руки, и искала на ней шрамы. Но кожа была чистой. Видимо, его судьба не разменивалась на мелкие удары. Как в том анекдоте про ад: либо по маленькому гвоздику в зад каждый день, либо раз в пол года, но зато какой! Вот такой как сейчас, хотя об этом лучше забыть, и просто ехать, и пусть ветер, дующий в полуоткрытое окно, убирает ей волосы с лица, и пусть Дмитрий хмурит брови, потому что не хочет следить за дорогой, а хочет следить за ней.
Разнежившись, Ждана почувствовала себя махонькой зверюшкой в мягкой уютной ладони. Для полного счастья ей не хватало только музыки и... понимания некоторых вещей. Она задумалась: попросить, чтобы включил музыку или задать вопрос?
И выбрала вопрос:
- Слушай... Почему ты не можешь всегда быть таким?
- Каким? – Дмитрий перестроился в другой ряд и мельком глянул на нее, привычно приподнимая бровь.
- Как сегодня. Зачем строить из себя плохого парня, если это не твое?
- А если мое?
Уютная и мягкая ладонь слегка сжалась.
- Одно из двух: или ты притворяешься по жизни, или ты притворяешься сегодня.
Дмитрий промолчал и увеличил скорость.
В нем поднималась какая-то муть.
«Он сказал: «Я люблю тебя», - и она умерла», - пело внутри.
Теперь они ехали довольно рискованно.
- Страшно?
Ждана вросла спиной в сиденье.
- Нет.
Дмитрий начал обгонять передние машины.
Не по правилам.
«Он сказал: «Я люблю тебя».
На большой скорости.
«И она умерла».
- Нас остановят, - сказала Ждана просто чтобы что-то сказать.
Дмитрий вскрыл новую пачку сигарет, закурил, продолжая вести машину одной рукой, и предложил другой вариант:
- Или мы врежемся.
Они бок в бок разошлись с темно-синей «Ауди».
«И она умерла».
- Ну и зачем это все?
Дмитрий глубоко затянулся. Медленно выпустил дым.
- Мне интересно, насколько хватит твоего...
Еле успев затормозить, чтобы не врезаться в грузовик, он выдохнул:
- Доверия.
Она давно не слышала этого голоса, похожего на катану у самой шеи.
- Мне интересно, - продолжил он, затянувшись снова, - когда ты поймешь... вдруг вот раз – и поймешь, что я просто получил от тебя то, чего все время добивался? Не мытьем, как говорится, так катаньем. Сволочь такая. Или какое там у тебя любимое ругатель- ство?
Мягкой и уютной ладони больше не было. Был кулак, ломающий кости доверчивой зверюшке.
Ждана надела черные очки и уставилась в окно. Но слезы текли из под очков и ей приходилось стирать их согнутым пальцем.
Дмитрий посмотрел на нее, руль скрипнул в его сжавшейся руке. «Что я творю, черт меня побери? Что со мной самим творится? Уже... становлюсь бесом что ли? Но не может же все так быстро? У меня же, вроде, неделя?»
Он нашел место, где можно было поставить машину, и остано- вился.
«Или неделя до окончательного превращения? А начинается это сразу? И я уже опасен? Я нас чуть не угробил...»
- Ждан?
«Похоже, что НАС я все-таки угробил».
- Ждан...
- Дим, только не начинай сейчас... самоуничижение какое-нибудь. Не люблю я, когда люди судорожно извиняться начинают, оправдываться, хватать за руки... Как-то это... не красит никого. Хорошо?
- Хорошо. Договорились.
- Мне кажется, у тебя просто ломка. Ты на этот свой мальчи- шизм-плохишизм подсел, причем, видимо, давно уже. Почему-то без наркотиков у людей жить никак не получается. И не важно, героин это или работа, марки или иномарки, курение или пластические операции... Все равно подсаживаешься... Можно всю жизнь на чем-то одном просидеть, можно менять или чередовать – у всех по-разному. У тебя, наверное, просто передозировка произошла... в последнее-то время. И ты решил завязать. А теперь вот... ломает. Это ничего. Прорвемся.
- Поздновато я завязывать решил, если так. Если это ломка, а не мутация. Если я не превращаюсь в беса... уже. Появилась у меня такая мыслишка. Хотя, в общем, ты все правильно сказала. Подсел. Наркоша самый настоящий.
Дмитрий хотел закурить новую сигарету, но этого не хотела его зажигалка. Видимо, закончился газ. Подбросив ее на ладони, он по- глядел, каким его отражает ее блестящий бок, скорчил рожу, чтобы смотреться еще непригляднее и подумал невесело: «Какой есть».
 - Ждан, если бы было время, я бы сделал все, чтобы ты осталась со мной как можно дольше. Мне кажется, ты потерпела бы меня даже во время этой «ломки». Но нет его, времени. И гарантировать, что я опять чего-нибудь гнусного не сделаю...
- Дим, мне все равно: сделаешь, не сделаешь... Без разницы. Это уже не имеет значения... и ничего не меняет. Куда ж я теперь от тебя?
- Да никуда, я так понимаю.