P. S. I Love You

«В конце концов, были придуманы полноценные системы письма, способные перенести на бумагу всё, что могло быть выражено устно».
«Цивилизация 2: Проверка временем»

Гибсон писал письмо. Слова сами становились в правильные ряды предложений, разделяя желание Макса помочь незнакомой девушке. Последний номер FUZZ`а с запозданием в две недели лежал рядом, раскрытый на странице объявлений, и Гибсон постоянно заглядывал туда, будто там лежала фотокарточка любимой. Но фотографии не было, а лишь несколько строк, подписанные коротеньким словом: «Мэри». «Мэри», - Гибсон дочитывал послание и продолжал писать. Затем, словно всё могло исчезнуть, взгляд снова перекочёвывал к журналу и перечитывал уже заученные наизусть слова.
«Иногда мне кажется, что люди даже перестали просто любить», - писала Мэри. – «А я нет», - отвечал Гибсон.
Крик Мэри, облачённый в одеяние из мгновенно потерявших свой блеск страниц FUZZ`а, вибрировал в голове Гибсона, резонируя с его собственными чувствами. «Да! Да!» - хотелось кричать ему, и, сильнее сжав ручку, Гибсон продолжал терзать бумагу, выдавливая многодневно собиравшиеся чёрные слёзы-чернила.

«Незнакомец просто подошёл и сказал: «Привет!»
Слегка вздрогнув, ты, первым делом, заглянула ему в глаза. А в глазах застыло что-то смутно знакомое и хорошее. Как станции метро, в памяти пронеслись лица Сашки, Юрки, Ромки…, когда вы ещё были друзьями. Вглядываясь в незнакомые глаза, ты вспомнила Сергея, всегда умевшего тебя рассмешить, но оказавшегося трусом. Читая смутно знакомое и хорошее в глазах незнакомца, ты вспомнила Ромку – всегда справедливого, но оказавшегося скотиной. В глазах незнакомца было только До – До Того Как – до того, как вы перестали доверять. И было не важно, что было После – там, в глазах незнакомца.
А потом незнакомец ушёл, сказав: «Прощай!». Ты вынула кассету из магнитофона…и поставила её на полку к остальным книгам.
На утро, заглянув в зеркало, ты увидела в нём смутно знакомое и хорошее и поклялась, что сохранишь это. Идя в институт, ты смотрела людям в глаза, и они усиленно пытались вспомнить что-то. Что-то смутно знакомое и хорошее.
А ты искала незнакомца.
Гибсон»

Мэри дочитала письмо и заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Мать не могла услышать её плача, поскольку комната тонула в поглощающем все посторонние звуки диске Энигмы. Просто музыка. И слёзы, которым уже не было места в глазах.
«Return To Innocence» закончилась, и кончились слёзы. В комнате находилась другая девушка. Она держала в руках тетрадный листок и находила всё больше сходства между собой и героиней странного письма. Счастливая улыбка, казалось, навечно покинувшая её красивое лицо, распустилась словно первый весенний цветок, предвещающий тёплое лето. Мэри глянула на календарь и поразилась, что уде пять дней, как началась весна. Она-то думала, что кругом ещё зима, и не будет другого времени года.
Мэри ещё раз взглянула на письмо. «Гибсон», - и поспешный поиск чистого листа бумаги и ручки. Устроившись с ногами на диване, Мэри посылала весточку незнакомцу. И с каждой буквой улыбка становилась всё счастливее, а жить хотелось всё сильнее.

Прокуренный голос Курта бешено метался по комнате в поисках открытой форточки, словно дикая птица, попавшая в охотничьи силки. Он бился об стены, сметал со стола и полок книги в яростном порыве, а потом замирал, тяжело дыша, но не собираясь сдаваться живым. В эти минуты ложного покоя Мэри становилось ещё страшнее и она видела, как депрессия лохматыми клочьями скапливается у подножия её кровати, подобно утреннему туману, заплетаясь в рыхлые косы.
Ей всё надоело. Ей надоело ждать, ей надоело видеть вокруг сплошную стену непонимания и одиночества. Она уже не верила во что-то лучшее…хорошее…светлое…Круглосуточно в её душе дежурила ночь. Нет, не та ночь, к которой все привыкли. Её ночь была гораздо ужаснее: в ней не было луны и звёзд, не было тихо поющего ветра и посапывающих во сне деревьев. Её ночь была темна и бездыханна.
Мэри пошарила рукой под подушкой и достала тёмный пузырёк. Кретин сказал, что для полного улёта хватит двух таблеток. Она верила Кретину, поэтому взяла семь. «Seven deadly sins», - где-то она слышала это, но теперь такие мелочи не важны. Медленно, чтобы не сбиться с убаюкивающего ритма «Where Did You Sleep Last Night», Мэри отвинтила колпачок и высыпала содержимое на ладонь. В другую руку она взяла приготовленный стакан с водой. Диск замолчал, и Мэри резким движением забросила таблетки в рот, тут же сделав глубокий глоток из стакана. Затем откинула голову назад и стала ждать…
«Нам песня строить и жить помогает», - усмехнулась Мэри последней мысли и отключилась, не дослушав рассказ Курта «About A Girl».

- Ма, у нас конверты есть?
Ольга Викторовна вздрогнула и резко обернулась, бросив на столе недорезанный лук. Перед ней стояла дочь, напрягшись, словно боялась, что мать кинется на неё со сжимаемым в руке ножом. Это были первые слова, которые Маша произнесла с того ужасного вечера. Настоящие слёзы пришли на смену луковым, и Ольга Викторовна чуть ли не упала на табуретку.
- Мам, ты в порядке? – Мэри сделала неловкий шаг в сторону матери, а потом, будто скинув невидимую смирительную рубашку, бросилась утешать её. – Не плачь, ма, всё нормально, не плачь, - они рыдали в унисон, обнявшись как лучшие подруги.
Когда плотины были сметены мощным потоком их слёз, Мэри спросила опять:
- Мам, так у нас есть чистые конверты?
- Конечно, конечно, дочка, - засуетилась Ольга Викторовна. – Сейчас принесу, - она поспешила в комнату, посылая слова благодарности Богу и тому, кто прислал сегодняшнее письмо. Ольга Викторовна уже не боялась, что поступила неправильно, отдав письмо дочери.
«Как же его зовут?» - пыталась вспомнить она, ища конверт.