Прерванное наслаждение

Прерванное наслаждение


Бессмысленно. Болезненно. Чутко. Бесшумно и темно…
Когда на будильнике стрелка черным пальцем указала на пять часов двадцать девять минут, Алексей Егорович вздрогнул и проснулся. Через несколько мгновений старый будильник завизжал, оглушая и протрезвляя смурое и непонятное ещё состояние.
Алексей Егорович привычно ударил по будильнику, после чего тот замолчал. Звук стих и наступила привычная предрассветная вдумчивость, околдовала пьянящая синева за окном.
Он привык. Он просто привык. Он слишком много здесь прожил, чтобы не привыкнуть…
Всему и всем остановиться в стенах… В восемьдесят лет он научился просыпаться до того как зазвонят часы…Он не мог не привыкнуть… Здесь он жил…
Порядком прогнившая деревянная скрипящая кровать, холодный пол и слегка колючие тапочки… Как по привычке… «Марш-бросок» в ванную комнату отдающий болью в пояснице, взгляд в зеркало, своё но уже довольно странное лицо, закрытые глаза…
Путь до кухни, пожухлая скатерть стола, облезлые столовые приборы, жёлтая вилка кофеварки безжалостно воткнулась в проём розетки. Морщинистая рука потянулось к пожелтевшему радио. Он привык… Маяк. С этими сигналами он прожил жизнь. Его ранила любая новость – плохая или хорошая, впрочем, хороших было мало…
 Чуть дрожащая рука потянулась к крышке хлебницы и достала оттуда последний в этом доме черствый ломоть хлеба. Ударами и скрежетом града зашумела в кофеварке вода, рука потянулась к проводу, резко выдернув вилку из розетки…
Он налил себе воды. Кипяток. Обыкновенный кипяток. Без ничего. Сахара не было уже три дня, чая и того больше. Пенсия была маленькая. Денег не было. Недавно у него прорвало кран и он залил соседей с нижнего этажа… Пришлось платить «чёрными» последними деньгами… Последние недели его жизни напоминали ему те далёкие и столь близкие года - сороковые…
Черствый хлеб с какой-то уверенностью опустился в парящую кружку, размяк, после чего отправился в полу-беззубый рот Алексея Егоровича. Этот последний кусок хлеба был съеден. Оставшийся кипяток был, беспощадно выплеснут в облезлую раковину. С грустью и уставшим взглядом Алексей Егорович покинул кухню…
Жёлтые, ободранные стены коридора, серый облупившийся потолок, сорокалетний развалившийся комод – начинали раздражать его. Эта клетка – эта квартира и эта старость зажимали в тиски его душу. Но он вроде бы привык. И вроде бы даже не вспоминал уже вздох живых лугов, бесконечный полёт облаков над глазами, журчание ручья… Он забыл. Он привык забывать…
Отработанная схема: Тапочки легко откинулись с его ног, морщинистые руки стали натягивать на ступню старые, избитые землёй сапоги. Он знал, что не надо кряхтеть и переживать насчёт своей старости, но эти стены… эта тюрьма всё больше напоминала ему о ней…
«Нет, нет,… так не должно быть…»
С необычайной резвостью на плечи легло старое пальто. Заляпанная грязью и временем китайская шапочка опустилась на его седую голову. Продырявленные шерстяные перчатки накрыли его бледные руки. Пальцы потянулись к выключателю, погас свет. Он открыл дверь. Холодный замок. Дверь закрыта. Поворот. Шаги. Как тяжело.… Но он привык, просто привык к этому…

Был декабрь. Холодно.
…Здесь он знал каждую ступеньку и мог бы идти до самого выхода из подъезда вслепую…
Прилив ветреной простыни лёг на него, лицо пронзили разряды электричества, одежда покрылась горячей белизной неба. Он почувствовал восхищение. То восхищение что не приходило к нему уже давно. Он вспоминал. Сердце сжалось. Здесь. Запах лугов и бесконечный полёт облаков над головой…
Здесь он был один. Может, слишком было ещё рано, но сонные жители не торопились выходить из своих тёплых квартир.
Пластилиновой плитой перед его глазами расстилался пенопласто-окрошистый снег. Бесследный. Жизненный. Живой и скорбящий вечно молодым отражением космоса…
 Пройдёт пару часов, и, это удивительное волшебство растопчут люди, да и сам Алексей Егорович первым ступил ногами на то, что его завораживало и притягивало. Оставляя после себя грязные, плачущие и скорбящие некой бездонной пропастью следы. Он шёл.
Куда не знал. Да и было ли это важно. Он просто наслаждался тем, что происходило. Всем этим видом: Старая зелёная скамейка напоминала теперь замёрзшее молоко, и, как будто бы от неё исходил этот сладкий запах… Сосна, которую он посадил ещё давным-давно,
с благодарностью кивала ему всеми своими ветвями…
Алексей Егорович подошёл к скамейке и, стряхнув с неё снег, присел. Запрокинул голову вверх – там было так свободно и необъятно. Свежо. Эту вечность хотели обхватить руками и прижать к сердцу, полететь над землей, а вместе с тем и над своей судьбою.
Было уже около семи. Потихоньку расцветало. Утреннее небо было сегодня необычно красиво. Звёзды в этой синеве растворялись, словно в тумане их свет терялся где-то в глубине… Жестокий и милый снег не сдавался, беспощадно облепляя Алексею Егоровичу глаза, но он был объят им как счастьем, он был счастлив, как будто дороже этого в его жизни больше не было ничего и являлось самым прекрасным мгновением.
«Я чувствую. Я живой. Я люблю. Люблю это»
Он сдался этой чарующей магии – медленно опустился и лёг на покрытую снегом землю.
Снежинки с новым остервенением накинулись на него словно стая волков, но он не сопротивлялся – лежал, не двигаясь и как будто во сне…
Он слышал детский смех. Кружился над прекрасной рекой. Деревья. Тропинки. Оранжевое солнце. Словно карусели проносились дни. И всё быстрее, быстрее раздирая до крови его коленки… Семейный большой стол, накрытый белой скатертью, он внимательно смотрел на свою семью…очень внимательно, даже слишком – итог разбитая тарелка, улыбка мамы и хмурый взгляд отца. Он слышит радио и своего первого учителя. Снова падает тарелка и разрывается осколками снаряда. И снова и снова… А ещё слюна перемешанная с кровью и слезами, ползущий на встречу лишь смерти солдат с оторванной ногой звал бога… бог пришёл и взял его на руки…А его глаза ослепила уже чья-то другая кровь, всюду куски мяса и земля такая милая и родная всё прощающая и принимающая…всех…
Это был только сон. Ведь, правда? Ты слышишь меня, это был сон! Посмотри, как сгорают звёзды, перемешиваясь с салютом победы. Мы победили, мы победили…забудь…нет…
Больничная палата. Раны зажили как на собаке. Раны в душе не вылечить никогда. Смертельные это раны… Первый шаг с больничной койки и пустота. Нет никого. Родился заново. Вот только родители это война. А тех приняла земля. Это уже другое. Не стоит, не стоит… не плачь, не плачется…нет…
Облезлый больничный пол под ногами перешёл в горячий сотрясающийся от сапог асфальт…
«Левой, левой, левой» - шептал Маяковский, целуя ему ордена, отдавая честь и улетая в небо фейерверком. Это была победа. Она пронзала грядущие ночи брызгами алой крови.
А Маяковский улетел и его тёмный плащ дал свободу солнечному диску. Но этот диск обжигал… Скрипачи, допросы, боль.… Но всё зажило, вот только душа.…Не плачь.…Нет…
Любовь… Работа до седьмого пота, просто счастье жить и ожидание ещё более наилучшего…
Потом как-то быстро девяностые… Бедные и тяжёлые, он ошибался, много ошибался. Белый дом… Боже, как он надеялся.… Не осталось ничего… «Но сегодня я счастлив, да! И это случилось!»…
Условно прошла эта жизнь, длинною в одну страну, длинною в одну страницу…
Но снег был тот же. Всё такой же белый и сказочный. Но может, понял он это только что.
Нет, может он, и, сам остался всё тем же, вот только сердце уже билось не так – оно, набирая свои обороты, подкатывало к горлу горькой болью, сбавляя их, вызывало опустошённость…
Скамейка. Снег. Двор. Человек…
Первые жители выходили из своих домов. Алексей Егорович успел покрыться небольшим слоем снега, осталось лицо. Влажное, разглаженное лицо. Он продолжал летать в туннелях своей жизни. Он был по настоящему счастлив. К нему набегали фразы, некогда забытые, теперь они получили вторую жизнь. Они восхищали его. Зыбко. Нежно. На грани страсти, обрыва, боли, гнева, радости, обиды и памяти:
«Лёха не трусь… Алексей Егорович примите поздравления… Пердун старый, пшёл вон отсюда… Кто ты такой?... Читай азбуку… Покорми гусей… Где купил медальки?... Люблю… На кладбище тебя поздравят… Лёша где ты был?... Ты жив! Жив!... За коммунизм… За свободу… В Москве час ночи… Советские войска заняли… Рыба… В эфире Маяк… Ветер западный… Пожалуйста прослушайте программу… Лёша прощай…
Я люблю тебя…»
Необычно свежие, знакомые лишь в страшных снах и в нежелании их слышать фразы пронзили его, но желания покидать этот рай не было, он мечтал бы так умереть…
«…Ты чё дед копыта, что ли отбросил?... Э-э-э-э-э-э-э-э-й!... Живой или нет?!...»
Зачем, ну зачем кто-то стал бить его по щекам и стряхивать снег, впрочем, ему по прежнему было всё равно… Правда картинки теперь дополнялись этими ужасными голосами:
«Да бросьте вы его… Это же бомж… Да что вы с ним возитесь… Смех да и только… Хоспади, это же Егорыч… Дышит?... Дышит подонок, дышит… Может пьяный?... Или обколотый… Хе… Думай что болтаешь, за свою жизнь капли не брал… Смех да и только честное слово… Что случилось?... М-да!... Гы-гы-гы!... Напился отрыжка коммунистическая… Ой, мужчина идите… Да я… Идите… Сейчас уйду, вот только… На… На… Падаль (Здесь Алексей Егорович почувствовал резкие удары в бок)… Сдурели со всем… На угол отойдём… Ни стыда ни совести… На… Кретин… Милицию, милицию вызовите… Убежал… Этот дурак мне губу разбил… Дайте посмотрю… Не надо… Я гинеколог… Я на пенсии… Что делать с ним?... Извините, что происходит?... Егорыча парализовало… Ой, кто это?... Их те щас по всему городу… Что произошло, объяснит мне кто-нибудь в конце то концов!... Скорую… Да пошёл он… Жалко, жалко… В психушку его… Мне лично нужно на работу!... Вызовет кто-нибудь скорую?!... В гробу я таких видал… Э-э-х!... Вот Петруся не будешь учиться… Да…Бросать надо пить… А водка сейчас кошмар… Какой был человек… Столпились как идиоты… Какой был человек… Одинокий… А бабка его ищё три год назад как спрощалась, да… Э-э-х молодёжь… Где дворник?... А вы не дворник?... Вы доллары не продаёте?... Капусту я заквасила, ага… Человек умирает… Вы что совсем животные… По моему он умер… Царство небесное… Давно он так?... Вы знаете так хлеб подорожал… А пенсия, эта ж смех… Наша бумага мягше… Сама дура… Очумели, мне восьмой десяток, я войну прошла… А давайте встретимся вечерком… У Губина альбом вышел… я этого деда порву… Ой, люблю, так люблю… Кх-е, Кх-е… Меня тошнит… Будьте здоровы… Мне надоело с него снег сгребать… А вот и скорая… Отойдите все… Деда что с тобой?...»
Алексей Егорович не выдержал и открыл глаза. Небо ослепило. Всё вернулось на круги своя. Как будто ничего и не было… А было так хорошо… Он с помощью молоденькой медсестры приподнялся – его окружила толпа из человек пятнадцати. Все смотрели молча, кто с улыбкой, кто с осуждением, кто-то отплёвывался, кто-то качал головой…
- Живой! Живой! – замахала метлой и чуть ли не заплясала на месте местный дворник.
- Тьфу! – смачно плюнул Алексей Егорович, поднялся и, оттолкнув врачиху, зашагал прочь, плача и краснея от стыда…
- Деда… - окрикнула его врачиха, - дурдом какой-то, расходитесь, расходитесь, какая гнида скорую вызвала…
Бригада скорой как следует выматерившись уехала прочь, народ разошёлся, перемалывая у себя в мозгах произошедшее, чтоб потом забыть и когда-нибудь вспомнить это…
Так было прервано одно наслаждение длиной в одну страну, судьбу человека…
061201-221201