Фэнтэзи. Белое Пламя. Глава седьмая. О колдунах и

 Глава седьмая.
О колдунах и магии


      Рассказ Арланна произвёл на Лазурных эльфов ожидаемое впечатление. Только что беседовавший с ним парень больше напоминал не в меру любознательного подростка: приятное лицо, мягкий взгляд, лучистая улыбка. И всё это стремительно изменилось, исчезло безвозвратно, уступив место жёсткости и готовности к бою. Даже движения Лодана стали более весомыми и плавными. Перед Арланном стоял теперь воин, наверняка меткий стрелок или неплохой мечник, но главное скрывалось в душе. Ни проблеска страха, лишь волнение, решимость и крошечная искорка неверия. И Арланн понимал его. Если бы сам не столкнулся с Матовым всадником, он бы никому не поверил.
       - С чего они так заволновались? – приближаясь, поинтересовался Олок.
       - Не мог, что ли, быстрее от них отвязаться!? – перекрикивая его, возмутилась Тайла. – Что им хоть надо было?
       Люди так и не покинули укрытие, пока обеспокоенные Лазурные эльфы не исчезли за верхом склона. Арланну показалось странным, что хирх, которому не с чего скрываться, тем не менее не пожелал знакомиться с порядочниками. Впрочем, может, всё дело в том, что Олок не любит лишнего общения? Дитум вот тоже этого не любил…
       Сердце ёкнуло, а разум задался вопросом, почему он сравнивает этого парня с погибшим другом? Из-за внешнего, весьма условного, сходства? Или внутренней пустоты, которая изводит его, и её просто необходимо чем-то заполнить?..
Тайла дёрнула его за рукав, привлекая внимание:
       - Слышишь, Арланн? Чего они тебе наговорили?
       - Они? – приподнял брови эльф. – Да это я им наговорил такого, что у них в глазах потемнело!
       На лице и в чувствах Тайлы вырисовалось подозрение:
       - А чего ты наговорил? 
       - Да то, что мы с тобой видели. Эти ребята – из отряда Порядка Тиннарада, и я подумал, чем больше народа узнает об опасности, тем труднее будет застать нас врасплох.
       - Правильно, – кивнул Олок. – А зачем они искали нас?
       - За разбойников приняли. Я уже говорил, что внутренние глаза  не определяют рас, поэтому они и решили выяснить, кто мы и от чего прячемся.
       - И ты рассказал?
       - О себе – да. Скорее всего, они встретятся с рыщущими по округе «бешеными», но теперь вряд ли скажут им правду.
       - Значит, солёные могут и наврать? – заинтересовалась и даже обрадовалась такимма.
       - Вполне, – подтвердил Олок.
       - Кстати, они тоже считают, что тот всадник магией солдат сразил.
       - И что они сделают?
       - А что они могут сделать? – эльфа удивил этот вопрос.
       Девушка фыркнула, недовольная то ли его несообразительностью, то ли недогадливостью Лазурных эльфов:
       - Пусть хватают его, как найдут, чего ж ещё! Они порядочники или бродячие артисты?!
       - Н-да, – ухмыльнулся Олок, – помнится, бешеные его уже «схватили». И он их тоже чем-то хватил, чтоб неповадно было сперва хватать, а потом думать!
       Такимма ошпарила его взглядом, и парень, чуть отступив, развёл руками:
       - Ну, я бы на их месте после рассказа Арланна и близко бы к нему не подошёл. Сел бы ему на пятки, да и последил день-другой, неделю. А что на рожон-то лезть – получу, как бешеные, и какая в том радость? Кстати, Арланн, – он достал «карту-в-уме» и на всякий случай сжал в кулаке, – ты об этой штучке им не проговорился?
       - Нет.
       - И хорошо, сами разберемся. Правда, вот, думаю, лапорш  наш растреплет о ней всем, кого встретит…
       «Это уж без сомнения, – подумал эльф. – Лёрки не умеют хранить секреты.»
        Напротив, подземные плутишки будто созданы для того, чтобы разносить по всему миру слухи, сплетни, правду, ложь,  – словом, лишь бы было, что рассказать. Они обожают быть в центре внимания, и делают всё, чтобы попасть в этот центр. Для них нет ничего обиднее, если их не замечают. Подземные ходы и крошечные размеры позволяют малышам выведывать то, что другим никогда не узнать. Они незаметно появляются, подслушивают и исчезают. Исключительно легко воруют, но нанимать их для этого дела почти бесполезно: украсть они украдут что угодно, однако только для себя. Ну не могут лёрки расстаться с тем, что представляет какую-то ценность! Арланн как-то подумал, что их подземные жилища наверняка доверху завалены всевозможным краденым барахлом.
       Он выбрался вслед за спутниками из оврага, и они продолжили путь, по-прежнему держась в стороне от дороги. На холмистые просторы латоны Лазанэч они выехали, когда разгорячённое солнце перевалило зенит. Время от времени им приходилось пересекать луг или поле, и полуденный зной сразу же давал о себе знать.
       Отдохнуть и пообедать остановились в прохладной тени старого шунника. После жары и пыли эта передышка показалась настоящим удовольствием. Широкие листья вековых шун надежно защищали от горячих солнечных лучей, а в подлеске обнаружились кусты ларжиники. В это время года спелых ягод было немного, но по горсти каждому хватило.
       Олок вновь предложил добраться до монастыря «Арисой», заночевать и выяснить, что творится в округе. Он уверял, что у него там есть надежные люди, которые помогут  разузнать всё, что нужно. Арланн  подумал, что пообещал своему сопровождению вернуться через неделю, а на исходе вторая. Стайрин уже наверняка отправил кого-нибудь к отцу за указаниями, и, если это так, от отцовского гнева его не спасёт никакое извинение.
      Вряд ли он что-то ускорит, отказавшись от предложения Олока. Ведь даже если он нагрянет в Лагир без выяснения обстановки, сколько времени потребуется, чтобы найти нужного человека! А вдруг того там опять не окажется, как не оказалось в посёлке? Поиск может затянуться ещё на полмесяца! И, значит, дни, потерянные или сэкономленные, не сыграют никакой роли.
      Всё сводится к тому, что избежать родительской головомойки Арланну не удастся. А, представив, что будет, если отца известят ещё и об аресте сына, Арланн похолодел, чувствуя, как вспыхнуло от стыда лицо.
Он молчал довольно долго. Глаза скользили, ничего не замечая, а воображение рисовало удручающие картины объяснения с отцом.
      Люди терпеливо ждали, негромко перебрасываясь фразами. Когда же эльф сообщил им, что согласен, это было воспринято так, словно ничего другого и не ожидалось: парень с девушкой тут же поднялись и принялись собираться.
      Надеясь добраться до монастыря засветло, спутники останавливались ещё только раз. Солнце клонилось к закату, жара спала, подул бойкий ветерок. Взобравшись на широкий пологий холм, они придержали лошадей и постояли на вершине, любуясь открывшейся картиной.
      Внизу на живописной равнине извивалась река, отражая темно-оранжевые лучи заходящего светила. От их отблесков купола монастырского храма казались золотыми, а кремового цвета стены – медовыми. Могучий добротно выстроенный монастырь высился на левом покатом берегу Прохладной, притока Тихони. Широкая дорога  вела по  каменному мосту и далее через утопавшее в роскошной зелени поселение к высоким распахнутым воротам. Уходящая от них крепостная стена неровным четырехугольником охватывала все монастырские постройки. За её пределами разместилось длинное двухэтажное здание лечебницы, изящная часовенка, маленькие домики для приезжих, великолепные сады и ровно разбитые огороды. Внутри, в самом центре, возвышалась  величественная церковь,  которую почти полностью опоясывало одноэтажное здание монастыря, а на заднем дворе стояли сараи и конюшни.
      Спутники не спеша спустились с холма, и Олок начал рассказывать об укладе жизни обитателей Арисоя, о принятых здесь порядках. Указывая на здания, он разъяснял их назначение, иногда прибавляя кое-что из собственных наблюдений и домыслов. Арланн попал сюда впервые и слушал с интересом. Он рассматривал цветущие ореховые и увешанные завязавшимися плодами фруктовые деревья, опрятные деревянные дома с крылечками, с удовольствием вбирая в себя царившие здесь мир и покой.
Испокон веков монахи латоны Лазанэч считались лучшими целителями Равнины Миротворца. Первыми лекарями среди людей были признаны  ш’шоссы, владеющие энергией камней и способные исцелять даже тяжёлые недуги.  Но и скромные обитатели монастырей славились своим лечебным искусством далеко за пределами Равнины. К ним обращались и представители других народов, отказа не было никому: помощь любому живому существу благочестивые служители считали своим долгом.
      Вымощенная заботливо выровненными булыжниками дорога привела трех путников к тяжёлым окованным железом воротам. Стоявшие возле них на дежурстве молодые монахи преградили путь и чуть склонили в приветствии головы. В их чувствах эльф не нашёл ни тени угрозы или агрессии, лишь внимание и спокойное ожидание. Оружия при них он тоже не заметил. Приезжие спешились и в свою очередь поприветствовали хозяев. Олок попросил известить старшего монаха об их прибытии. Стражники отреагировали четко: не сказав в ответ ни слова и не посовещавшись, один из них занял своё место у ворот, а другой направился к зданию.
     Ждать пришлось недолго. Страж молча вернулся на свой пост, а несколько минут спустя резная дверь открылась, и по лестнице спустился невысокий хрупкий человек в плаще целителя – бледно-голубом с белой окантовкой. Он неторопливо подошёл и чуть поклонился. Олок выступил вперёд и, коснувшись ладонью плеча, сказал что-то на своем языке. Затем повернулся к попутчикам и представил им Расзима – старшего монаха монастыря.
    Такого спокойствия и благодушия Арланн никогда и ни у кого в душе не видел. Ласковый свет глубоко посаженных в морщины глаз рассеивал тени на узком старческом лице. Лёгкая улыбка излучала то же добродушие, которое прозвучало в короткой фразе:
    - Рады принимать вас в Арисое, странники. Ужин накрыт в трапезной, дом с белой грушей приготовлен для отдыха.
Попутчики поблагодарили, и Олок высказал ещё какую-то просьбу. Хотя эльф и не владел языком людей Пустыни, он много раз слышал, как тот звучит, и не сомневался, что парень говорит на хирине.
     - Завтра, – выслушав его, уважительно ответил на оллтском Расзим, – до полудня или после, как позволит время.
       На том и расстались. В конюшне пристроили лошадей, а пока разыскивали предназначенное им дом, поговорили о предложении монаха поужинать в трапезной.   Однако, чтобы не привлекать лишнего внимания, решили ограничиться сегодня своими припасами.
       Оказалось, приезжих в гостевом посёлке немало: люди разного пола и возраста носили воду, чистили коней, разговаривали, присматривали за играющими детьми. На лавочке возле колодца сидела женщина-чиму с младенцем на руках. Она молча размеренно качала его, прикрыв щелевидные глаза, громадная и безучастная ко всему, как скала. Но от того, что Арланн «увидел» в её душе, ему стало не по себе. Глубокое страдание и страх никак не вязались с её отсутствующим видом. У него появилось желание подойти и предложить помощь, но он не подчинился этому порыву. Он знал, что чиму не любят жаловаться и не ждут к себе сочувствия. Они умеют принимать помощь и искренне благодарят, однако сами обращаются за ней крайне редко. Вряд ли молодая мать захочет делиться своими переживаниями с первым попавшимся эльфом…
      Они прошли мимо. Но, и удаляясь, Арланн продолжал чувствовать испытываемые ею тяжесть и боль. Не выдержав, он замедлил шаг, бросил людям, что догонит их, и вернулся к колодцу.
      Великанша не отреагировала на его приближение и подняла взгляд лишь когда он спросил, что может для неё сделать. Несколько мгновений она, не мигая, смотрела на него, затем печально улыбнулась и медленно покачала головой. Вот и всё, как он и ожидал…
      Он нашёл своих спутников у деревянного домика с нарисованной на крыльце белой грушей. Тот расположился под тенью двух высоких грушевых деревьев и оказался самым последним на северной окраине посёлка всего в десятке шагов от крепостной стены.
     Внутри помещения было прибрано, небольшой круглый  стол накрыт свежей скатертью. Оба окна распахнуты настежь в теплые сумерки, на узких подоконниках – разноцветные цветочные горшки. У противоположных стен – две двухъярусные кровати, под каждой из нижних  – плетёные коврики. На полке над маленьким очагом – глиняная посуда, возле стола – лавка  и два стула. В стене у двери – крючки для одежды.
     - Занятно, – усмехнулся Олок, – когда я останавливался здесь в первый раз,  мне достался дом с белой сливой. А в предыдущий раз – с белой ягодой.
     - К чему это ты? – поинтересовалась Тайла, между делом выкладывая на стол провизию.
     - Да просто так, совпадение понравилось.
     - Вряд ли это совпадение, – заметил Арланн. – Например, у нас белый считается цветом уважения: если хочешь подчеркнуть, что гость для тебя желанный, посели его в Белые комнаты.
     - И кого вы туда селите? – девушка прищурилась, насмешливо глядя на него, а в её чувствах прорезалось презрение. Эльфу словно холодной водой в лицо плеснули. Он смотрел ей в глаза, пытаясь понять, что в его фразе вызвало такую неприятную реакцию.
     - Благородных, поди, только? – добавила, видя его замешательство, такимма.
     Так вот о чём речь…
     Арланн потупил взгляд и отошёл к окну. Они не знают о нём главного, иначе бы этот вопрос и не прозвучал. Представляясь, он называл лишь имя, не желая, чтобы разница между сословиями разделила их невидимым барьером. Манеры, конечно, выдают его происхождение, но о положении по ним догадаться невозможно. Его собственное имя мало кому известно за пределами Медных гор, а вот родовое сразу всё откроет и неизбежно изменит сложившиеся отношения. Он этого очень не хочет. Хватит ему одного Рапса Атарана, изводящего своими упрямыми поклонами…
     Громко хлопнувшая дверь заставила эльфа обернуться. Тайла исчезла, а Олок, повесив куртку на крючок, шёл к нему, закатывая рукава рубашки.
     - Извини, если она задела тебя, – миролюбиво произнёс он, а в душе взметнулась короткая волна горечи, – но вот следы моей стычки с сыном правителя одного захудалого городишки. Ты, наверное, о таком и не слышал. Всё там паршивое, но особенно гнилые у тамошних жителей мысли.
     Арланн замер потрясенный. Оба предплечья человека пересекали рубцы и шрамы. Они переплетались и наталкивались друг на друга, спускаясь от локтей до самых запястий, натягивая кожу, уродуя руки. Чувствуя, как заколотилось в груди сердце, эльф поднял ошеломлённые глаза:
     - Тебя пытали?
     - Нет, – спокойно отозвался хирх.
     - Но твои руки!.. Они же были сломаны, разве нет?
     - Обе, в нескольких местах. Ладно еще срослись путём…
     Арланн внутренне содрогнулся, подумав о страшной боли, которую испытал Олок. В памяти тёмными тенями промелькнули бросившиеся за Дитумом барледские солдаты. Эльф почувствовал, как страдальчески сжалось что-то внутри.
     - Как же ты отбился? – спросил он дрогнувшим голосом, представив, каким беспомощным был в тот момент человек.
     - Никак. Меня повязали и бросили в темницу, а на следующее утро приволокли на площадь, вешать. А провинился я лишь в том, что не позволил себя ударить пьяному юнцу.
     Он умолк, испытывая что-то, похожее на негодование.
     - Но как же ты спасся? 
     Не торопясь с ответом, парень смотрел на него, будто взвешивая, стоит ли продолжать. Эльф не без напряжения выдержал этот взгляд: он очень хотел, чтобы Олок рассказал, как избежал казни, но и понимал, что не может заставлять его откровенничать.
     - Ты же знаешь, что схатры умеют говорить с землей, растениями и животными, – заговорил тот, наконец, – а Лазурные эльфы разговаривают с океаном и понимают язык его жителей. И это не считается колдовством, верно? Это – дар. Ну, и у моего народа есть дар. И хотя теперь он уже мало у кого проявляется, всё же мы ещё умеем говорить на языке ветра.
    - Во всяком случае, я это умею, – уточнил он после короткой паузы. – Я попросил помощи у ветра, и он поднял такую пыль, что невозможно было что-то разглядеть. Ну и мне удалось сбежать прямо с виселицы. А поскольку произошло это в соседней латоне, я смог добраться сюда, в Арисой. Тогда с Расзимом и познакомился – он меня лечил.
     Вот и самый подходящий момент, чтобы спросить о ветрорезе, мелькнуло в мыслях Арланна. Таинственное оружие не давало ему покоя с тех самых пор, как человек впервые упомянул о нём, и приобретённой сдержанности было не по силам перебороть врожденное любопытство. Тайны, загадки и необъяснимые случаи неудержимо притягивали эльфа, оседали в памяти и заставляли возвращаться к ним снова и снова, пытаясь разгадать. И неважно, сколько часов, дней или лет занимали поиски разгадки.
Арланн уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но тут вернулась Тайла с кувшином воды. Она со стуком брякнула на стол свою ношу и спросила:
     - Есть, наконец, будем?
     Потом уселась на лавку и принялась за еду, показывая, что второй раз приглашать не намерена.
     - Тайла всегда недолюбливала знать, – заметил Олок, заканчивая свой рассказ, – а уж когда узнала об этом случае…
     - Но ведь не все же из благородных подлые! – возразил Арланн, подумав, что поступил правильно, скрыв, кто он.
     - Из твоего народа, возможно, и не все, а из нашего – поголовно. Но мы привыкли к их высокомерию, всё равно никто не изменит то, что складывалось веками.
Такимма отправилась в постель, едва убрав со стола. Олок с Арланном вышли и устроились на крыльце. В душе человека эльф «увидел»  лёгкое недоумение, сомнение и ожидание. А через миг всё перекрыло волнение.
     «Нет, неспокойно ему, очень неспокойно, – зашептал Арланну внутренний голос. – И, может быть, никто его и не ищет, но что-то определённо тревожит…»
     - Тайла сказала, что в бандитов ты стрелял из своего арбалета, – первым начал Олок, едва они разместились.
     Эльф кивнул, подтверждая.
     - Но я не представляю, такое большое расстояние и такое небольшое… – с запинкой произнёс человек. Похоже, он боялся обидеть Арланна, неуважительно отозвавшись о его оружии, и старался лишь намекнуть. – Это что-то особенное, да?
     Тот опять кивнул и улыбнулся, показывая, что не задет вопросом.
     - Это клёс, – с удовольствием поведал он о любимом оружии. – Ты наверняка знаешь, что из моего народа мало кто пользуется луками. С начала войны с диффами мы перешли на арбалеты. Не было времени оттачивать мастерство годами, да и смысла не было – стрелять из арбалета можно научиться за месяц. Наши оружейники много потрудились над ними, сделали меньше размерами, удобнее, легче и в то же время сохранили дальнобойность. А около пятидесяти лет назад у нас в Алл-Онн-Атте появился искусный мастер – Уледэрим. Он просто влюблён в арбалеты, может месяцами и годами биться над чем-нибудь таким, что у других считается невыполнимым. Клёсы – его изобретение, они самые лёгкие из всех видов, стреляют разными стрелами, но на то же расстояние, что и конный арбалет. А мой клёс действительно, особенный…
Арланн смолк, подойдя к одной из самых больных для него тем.  Он не имел никакого желания рассказывать малознакомому парню о том, через какую трагедию чудесное оружие попало к нему. Уледэрим создавал этот клёс не для Арланна, а для его брата-близнеца, признаного лучшим стрелком столицы. Любой арбалет в руках Арлота стрелял без промаха.
      Близнецы были неразлучны, любили друг друга и во всём поддерживали. Брат помогал учить Арланна стрельбе, и тот добился неплохих результатов. Однако так и не смог сравняться в умении с Арлотом – дар тому был дан свыше.
Уледэрим и изготовил для непревзойдённого стрелка неповторимый клёс. Старый мастер трудился над ним два года, и по иронии судьбы закончил именно в тот день, когда отравленная стрела вонзилась в шею Арлота.
      Исцелить его не смогли, не смотря на отчаянные усилия лучших лекарей. Раненый эльф мучился почти сутки, медленно угасая, и Арланн страдал вместе с ним. Он, точно зеркало, отражал состояние брата, не «видя», как остальные, а испытывая те же мучения. Арлота не стало под утро, а к обеду и Арланн уже не двигался и не разговаривал. Он не помнил, как его вернули к жизни, но понял, что едва перенёс гибель брата.
      Уледэрим пришёл во дворец спустя неделю – мастер очень любил талантливого юного эльфа и тяжко переживал его внезапный уход. Видимо, он не был до конца уверен в том, как поступить, пока не увидел полуживого Арланна. Заглянув в подсознание, он обнаружил зияющую пустотой яму. И тогда вытащил из чехла изящное оружие, протянул на раскрытой ладони измождённому юноше и тихо сказал: «Его хозяин погиб. Приюти, его, пожалуйста.»  Арланн взял клёс в непослушные руки и внезапно ощутил к нему жалость, как к настоящему бездомному животному. Это острое чувство что-то растопило в душе, к воспалённым глазам неожиданно подступили слёзы. Он прижал подарок к груди и скорчился, сотрясаясь от рыданий, изливая, выплакивая свои боль и отчаянье.
      Скорее всего, это и спасло его, принесло облегчение и вырвало из удушливых объятий тоски и безысходности. Со временем он смирился с потерей Арлота, продолжая любить его и считая маленький грозный клёс его перевоплощением. Неожиданно даже для себя Арланн всё чаще стал называть арбалет именем брата и привязался к нему, как к живому существу.  И тот, казалось, отвечал хозяину взаимностью: за прошедшие с того времени десять лет эльф ни разу не промахнулся…
    - А что в нём такого особенного?
    Голос Олока отогнал воспоминания. В его эмоциях надоедливой мышью заскреблось нетерпение, подогретое интересом.
    - Ну, ты же знаешь, что при выстреле и луки и арбалеты издают звук, – ответил Арланн. – А мой клёс стреляет почти бесшумно. Но самое потрясающее, это скорость выстрелов. Можешь вообразить, что в него заряжается не одна стрела, а сразу три, а потом выпускаются подряд друг за другом. Представляешь, какие это дает преимущества?
    Олок присвистнул от восхищения:
    - И как же ему это удалось?!
    - Не знаю, мастера не открывают своих секретов.
    - Ну, а с другой стороны, они тебе и не к чему, верно?
    Эльф согласно кивнул и решил, что теперь его очередь спрашивать о ветрорезе, заинтриговавшем его не меньше, чем Олока – клёс. Он выждал небольшую паузу, выстраивая вопрос, и невольно вспомнил, как запинался, подбирая слова, хирх.
    - А я заметил, что у тебя нет ни лука, ни арбалета, – неторопливо начал Арланн. – Но помню, ты пригрозил лёрку верторезом и не солгал. Ты действительно умеешь с ним обращаться?
     Олок широко улыбнулся, подтянул одно колено к груди и обхватил его руками.
     - В нашей семье ветрорез хранился в сундуке больше трехсот лет – вот ведь сколько времени дар ни у кого не проявлялся! А потом родился я и, едва научившись ходить, вызвал ветер, – он засмеялся и доверительно сообщил: – Меня тогда едва спасли. Ладно быстро откопали, не успел в песке задохнуться… А как подрос, отдали учителю – мы с ним были единственными в Хирхиме, кто обладал даром. Он и учил меня как обращаться к ветру за помощью и оставаться при этом в живых. Это очень нелегко, ветер слишком волен и силён, чтобы позволять кому-то собой управлять. Всё я, конечно, не усвоил, но кой-чему обучился. И это «кое-что» меня уже много раз выручало.
      «Как меня – лай-ирси», – мысленно отметил Арланн.
     - А почему ты не применил ветрорез против тех бандитов? – спросил он.
     - Времени не было, – парень поколебался, видимо, не зная, как пояснить. – Понимаешь, на то, чтобы вызвать ветер нужно несколько мгновений. Но на то, чтобы он откликнулся, повлиять невозможно.
     - То есть, он может и не откликнуться?
     - Может.
     - А зачем тогда ветрорез? – эльф понимал, что повторяет это слово довольно назойливо, но уж слишком велико было искушение раскрыть тайну, находясь от неё в шаге.
     - Ну, ветрорез я обычно использую как метательный кинжал. Только летит он гораздо дальше. Видишь, ты стреляешь из клёса, Тайла – из лука, а я вообще не умею стрелять. Я бросаю ветрорез. И ветер  мне помогает.
      Арланн ощутил, что разочарован его ответом. Всего лишь метательное оружие, подумать только! Наверное и тот, кто сочинял «Картунлок», умышленно не описал, как применяют ветрорез… Но тут эльф «присмотрелся» к эмоциям человека, и заподозрил, что тот чего-то не договорил.
      «Что ж, – вздохнул он про себя, – у каждого свои секреты и право их хранить.»
      Они ещё долго сидели на крыльце, наслаждаясь безмолвием и прохладой ночи, уже не разговаривая. Мысли эльфа радостью не отличались, но в уныние он вообще редко впадал, стараясь воспринимать жизнь такой, какой она есть. Удавалось это далеко не всегда. Порой судьба преподносила сюрпризы, от которых он едва успевал уворачиваться. В такие моменты, видя, что даже самые отчаянные усилия оказываются напрасными, Арланн задумывался над тем, как мало от него зависит.  И в этом, его позиция, пожалуй, противоположна Тайлиной – девушка, кажется, твёрдо уверена в том, что ей всё по силам. Да и свое влияние на события в Аттакаре такимма явно переоценивает. Не удивительно, что она не любит высшее сословие, которому обречена подчиняться…
      Время текло незаметно. Завораживающий свет звезд и убаюкивающий стрекот ночных насекомых, слабый ветерок, ласкающий нежными прикосновениями лицо, аромат цветов – всё настолько располагало к размышлениям, что Арланн погрузился в них, точно в озеро. Память  принялась навязывать ему воспоминания о Дитуме, начав с давних и приятных, а закончив их последней встречей. В груди похолодело, эльф зажмурился, насильно переключая мысли на недавние события. Он вновь представил несущегося по пустоши всадника, вытянувшихся в придорожной пыли людей, заново переживая потрясение, когда они вдруг ожили. И неподдельно удивился, когда Олок вполголоса шепнул:
     - Скоро рассветёт. Надо бы прилечь хоть на часок.
    Теперь в чувствах парня царило спокойствие – то ли он всё для себя решил, то ли разобрался с тем, что тревожило. И только искорка надежды на таком бархатном фоне казалась лишней, как горящий фонарь в солнечный день.
    «Зачем на что-то надеяться, если и без того всё в порядке?» – спросил себя Арланн, блаженно растянувшись на удобном ложе. Избавившись от одежды, тело наслаждалось отдыхом, ощущая прикосновение чистых простыней. Жаль, что не удалось ополоснуться по приезду, нужно будет с этого начать утром – неизвестно, когда ещё представится такая возможность.
    Он высказал это предложение за завтраком, и Олок с Тайлой охотно его поддержали. Купальня оказалась пустой, и спутники с удовольствием выкупались в прозрачной, холодной и солоноватой на вкус воде – видимо, построена она была на источнике.
    После завтрака разделились: Арланн и Тайла вернулись в дом, а Олок отправился на поиски Расзима. Но тот оказался занят лечением тяжелораненого чиму и попросил подождать его в саду. Эльфу это невольно напомнило о расстроенной женщине с младенцем.
    Очевидно, исцеление северянина оказалось трудной задачей, или у старшего монаха нашлись другие неотложные дела, но до полудня он так и не появился. Спутники отобедали в трапезной, намеренно придя позже всех, а затем опять отправились бродить по дорожкам сада.
    Олок начал что-то говорить о раненом чиму, подбрасывая и ловя «карту-в-уме».
    - Слушай, а ведь странно как-то с этой штукой получилось, а? – перебила его Тайла. – Я от самого Хорьётэ много раз думала о тебе, и в лесу веревочников, тоже. А она мне ничего не показывала. Только после как с колдуном из пустоши встретились, она начала…
   - Ну, значит, его магия так подействовала, что она «прозрела».
    - Угу, – такимма наблюдала за вещицей с таким выражением, словно та была вредным насекомым.
    - Нет, подожди, – не согласился Арланн, – если он такой могучий мизгит, что смог каким-то образом её «пробудить», что же тогда он не почувствовал её? Она же совсем рядом была, у тебя.
    Вопрос озадачил девушку всего на мгновение.
    - А он, может, и не видал такую вещь никогда – у него же её не было.
    - Ага, ну и как же тогда он заставил её «проснуться»? – обернулся к ней хирх.
    Они как раз дошли до двух резных лавочек, и Тайла направилась к ближайшей.
    - А случайно! И сам не понял, что сделал.
     Арланн устроился рядом с девушкой, Олок – напротив. Он на миг задумался, но затем отверг и этот аргумент:
    - Мог не понять. Но не почувствовать, что его колдовская сила соприкоснулась с другой, никак не мог. Уж поверь, кое-что мне об этом известно.
     Брови такиммы соединились на переносице галочкой.
     - И откуда, интересно?
     На лице Олока появилось задумчивое выражение, словно он взвешивал в уме: стоит говорить или нет.
     - Однажды мы с другом возвращались из поездки, – медленно, явно выбирая, что сказать и как, произнёс хирх. – Дело было к вечеру, и мы остановились в молодом сосняке, нашли овражек с родником и решили заночевать. Но вдруг наши лошади что-то забеспокоились. Глядим, а они дрожат, и даже гривы дыбятся, – ну, прямо как волосы у людей от страха. Мы тоже насторожились, смотрим, слушаем, ничего подозрительного вроде нет. А кони уже стали ржать и рваться с привязи. Глаза дикие, грива, хвост – дыбом. Мы их держим, успокаиваем, ничего никак не поймем. И тут вдруг где-то поблизости шум, треск, словно дерево большое упало. Почти одновременно раздался крик и всё стихло. Мы с другом переглянулись, лошадей покрепче привязали, да и двинулись в соседнюю с нашим лесом рощицу. Обоим звуки эти оттуда послышались. Ступаем тихо, оглядываемся, я руки на мечах держу, он лук приготовил. Прошли сколько-то, слышим не то стенание, не то бормотание откуда-то доносится. Пошли на эти всхлипы и скоро на большую поляну вышли. Смотрим – две лошади привязаны к дубу, кибитка на колесах; слышим, бормотание это совсем близко, а из-за кустов и травы никого не видим…
      - Ты можешь покороче? – устала отвлекаться на несущественные детали Тайла. – Плевать, как вы шли, кого нашли-то?
      - Мужика, юрда, на голове у него какая-то чудная не то шляпа, не то шлем кожаный. Завернулся в плащ, точно холодно ему среди лета, сидит у колеса прямо на земле, раскачивается взад-вперёд, бормочет чего-то и всхлипывает. Лет ему на вид не меньше сорока, а прямо как ребенок обиженный. Подошли мы, видим, один он, потрясли за плечо, а он нас будто и не замечает. Ну, друг мой встряхнул его сильно, по щекам похлопал, потом достал флягу с вином да и влил ему кое-как в рот. Тот закашлялся, чуть не захлебнулся, потом глотнул, поморгал и ожил.
«Вы ещё кто такие?» – спрашивает, а сам с опаской озирается, да руки под плащом прячет. Ну, мы рассказали, что нас к нему привело…
      - Ну и что, что? Короче давай! – в чувствах такиммы любопытство перекрыло всё остальное.
      - Короче, – послушно повторил за ней парень, но, похоже, излагать суть событий он просто не умел. – Я, говорит, только что на колдуна напоролся, он вроде как из пня большого вышел. Огляделись мы – никаких пней не увидели, ни больших, ни маленьких. Я, говорит, оберег старинный за огромные деньги купил, рассматривал его как раз. А он как из-под земли вырос: возник сразу передо мной. Я оберег в руках держу, чтобы не приближался, а он смеётся. Это, говорит, никакой не охранный амулет, а бабья побрякушка. Мы, говорит, магические вещи за теку чувствуем – у них свой «запах». А ты, говорит, отдавай все деньги и еду, а то сейчас вместе с твоей дешёвкой в пепел превращу! Сказал, да как шарахнет чем-то в дерево – то и повалилось. Ну, ясное дело, отдал торговец ему всё, что было, а колдун на прощанье огонь в него самого метнул. Попал точнехонько в оберег, тот – на куски, а юрду руки обожгло.
      Олок замолчал и пожал плечами:
      - Ну, помогли мы ему, даже проводили до ближней деревни. А рассказал я это к тому, что, если верить словам колдуна, они магические штучки обязательно учуют.
      - Нашёл, чьим словам верить! – презрительно фыркнула Тайла.
      - Да ведь не было ему смысла врать какому-то торгашу, тот и так был напуган сильнее некуда! Безделушку его сразу раскусил, и разнёс её чем? Ну, а его руки я сам снадобьем мазал и перевязывал. Такой ожог бывает, если кипятком обвариться.
       Какое-то время все молчали.
       «И опять что-то не срастается, – размышлял Арланн. – Могло ведь оказаться и так, что колдун уничтожил её нарочно, так как сам боялся. Ведь зачем он её расколотил, если она – побрякушка и ничем ему не угрожает? И странно, что он вообще там оказался в то же время, что и торговец…»
      Эльф поднял глаза и посмотрел на задумавшихся людей.
      - Олок, а купец сам сказал мизгиту, что это охранный амулет?
      - Точно не помню, но, по-моему, нет.
      Такимма вдруг, словно что-то вспомнив, пошарила по карманам. Она вытащила оплавленную бляху власти, обгорелый металл тускло блеснул.
      - Тоже какой-то магией испорчено…
      - Может, той же самой, – предположил Олок.
      Арланн «заметил» чьё-то приближение и, обернувшись, увидел на тропинке Расзима. Старший монах направлялся к ним. На нём была всё та же тёмно-серая туника и просторные штаны. Разношенные башмаки он сменил на плетёные сандалии.
      Олок и Арланн одновременно встали, приветствуя пожилого человека.  Склонив в ответ голову, Расзим степенно опустился на скамью рядом с хирхом.
     - Тебе удалось что-нибудь узнать? – не замедлил спросить тот, испытывая нетерпение.
     Но монах сначала окинул внимательным взглядом тяжёлые ветки над головами эльфа и девушки. Глаза, голубые как небо в погожий день и такие же ясные, чуть прикрылись нависшими веками, морщинистое лицо смягчила улыбка.
    - Урожай в этом году обещает быть обильным, – поделился он своей радостью, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом повернулся к Олоку и пожурил: – А тебе, «ветреный мальчик», по-прежнему не достаёт терпения. И советам старших ты всё так же не следуешь.
    - Давать советы проще, чем им следовать, – с улыбкой возразил парень.
    - Правда? Ну так посоветуй же мне что-нибудь, – на первый план в чувствах монаха вышли нежность и сочувствие. Пожалуй, те же эмоции он испытывал бы, беседуя с озорным ребенком.
    - Нет, Расзим, – немедленно повинился Олок, – это я нуждаюсь в твоих советах. Они меня частенько выручают. А последний вообще жизнь спас.
    - Это о том, что прежде, чем обрушить мост, удостоверься, на верном ли ты берегу?
    - Нет, это что уши доверчивее, чем глаза.
    Монах задумчиво кивнул, разглядывая хирха, словно впервые его увидел. Затем устремил взгляд в цветущую даль садов и размеренно произнёс:
    - Неладно что-то нынче. Не иначе, кто-то затевает войну. Лет уж двести не было такого, чтобы житель юга напал на северянина.

*Портрет Расзима. Художник Андрей Цепков. Посмотреть портфолио, а также связаться с художником можно здесь: http://virtuzor.ru/users/erro/#projects.