Бесснежная зима

…23 ноября 2004 года пошел первый снег, превратив серое место в заснеженный Ереван, снег сначала с дождем, потом дождь без снега, затем падали одни листья, срываемые холодным, как пустые человеческие сумки, шлепались об асфальт, а еще вчера они были сухи и бесчинствовали на тротуарах, оставленные без человеческого внимания дворников, но водворенные в нечеловеческое внимание поэтического сравнения, они собирались на остановках и нетерпеливо толкались, но сохраняли подобие порядка, приобретенного, видимо, во дни пионерской юности, а с ними полностью очеловечились пустые полиэтиленовые кульки, в которые кладут покупки, даже маломальские, копеечные, эти детские капюшоны без голов, собранные по всему проспекту, терпеливо ждущие на остановках порывов номер 3 (по маршруту Ленинградян - Киевян), а также номер 122 (загородный рейс), могли бы оказаться действительно детскими, но очень уж терпеливым и взрослым было их ожидание своего счастья, переступать через такую замерзшую бестелесность было также неприятно, как через пьяного, не подававшего признаки движения сердца, листья на фоне этой живой мертвости выглядели лучше, они вчера были на проспекте Абовяна, путаясь попрошайками в ногах интуристов и ложась от отчаяния под колеса ничего не подозревавших о перемене погоды иномарок, эти листья вырывались на площадь Республики, и, неестественно оживленные, нарушали пределы дозволенного, отчего у двух милиционеров, одиноко сидящих в пустом кафе, под аркадой Государственного музея, в глазах появлялась резь, а горечь кофе во рту превращалась в слюну ругательства, которая уже не выплевывалась, эти сухие листья, взлетая, – а где-то с ними парили и кульки, – налетали на прохожих как-то снизу и сбивали ясность в глазах и желание идти через площадь, сбили кепку и откатили ее назад, заставив гражданина осени, почтенного отца семейства, погнаться за этим колесом, а у человека, несшего, керосин, чтобы совершить акт самосожжения против всего вышеописанного абсурда, на лице выразилась усмешка: "вот, я же говорил…", и на миг мысль забежала вперед, показав, как двое милиционеров слишком поздно спохватились, привлеченные запахом горелого на нелюдимой площади, и впервые в жизни не знали, что делать – звать на помощь или продолжать следить за порядком беспорядка, привычного как запах заседающего Правительства; "никто не спасет, никого нет, только эти двое, завороженные пламенем, как подобием искусства…" – умирала надежда в глазах самоубийцы, а листья налетали на дымящееся чучело и на своем трепетном языке вспоминали о срубленном дереве, с которого неделю назад были сорваны порывом холодного, а сегодня так мягко закончилась власть этих лиственных сравнений, томительных ожиданий и разговоров о зиме, человек, несший керосин через центральную площадь, все-таки донес керосин домой, и сегодня горела печка, согревая убежище внутри тонкостенного дома, за окнами которого падение листвы заменилось снегом, через час-другой преобразившем пока еще все действительное и оставшееся жить, снегу не верилось, что удалось прорваться в это место, он не заботился о сроках и образе мысли каждого, его сыпало все больше и больше, и стало очевидным, что это безумное место тоже дождалось своего, подставив ладони и лицо и превратившись в сказочный, умиротворенный, предновогодний, утешенный, глубокомысленый, заснеженный Ереван, только в этот миг и зачатый в глубине снежного космоса раннего вечера.