В стороне от автопортрета

В СТОРОНЕ (ОТ) АВТОПОРТРЕТА

СЦЕНЫ ИЗ ЖИЗНИ

ПО МОТИВАМ ТВОРЧЕСТВА ХУДОЖНИКОВ
ГАЯНЕ ХАЧАТУРЯН И ЕКАТЕРИНЫ ПЕХОВОЙ

Действующие лица:
Кето, художник. Под 40
Михуил, художник. Под 40
Еся, искусствовед. Под 40
Тетя Маро. За 80
Сережа, кинорежиссер. Под 50

Остальные:
Тень прабабушки Лали
Кето в предыдущих возрастах
Ириська
Котауси кошки
Котенок

Действие происходит в большом городе в 1980-е годы.

Сцена 1.
Картира-ателье Кето. На стенах картины, расписные тарелки, на полках мелкая пластика. По стенам пустые рамы от зеркал-трюмо. Старинный комод. Небольшой столик с легкими табуретками. С правой стороны вращающийся круг с мольбертом, закрытым пледом, и кронштейном – подставкой для зеркала.
Входит Кето в повседневной неяркой мешковатой одежде и в меру элегантный Михуил.
Михуил: Кето, я очень дорожу твоим мнением, и мне интересно, что ты думаешь о том, почему у меня сегодня на выставку взяли только одну работу.
Кето: Мне кажется, что когда постоянно говорят, что ты делаешь мощно и красиво, то на такую похвалу ты должен обидеться.
Михуил: Мощь и красота! А! Чего уж тут обижаться.
Кето: Ты знаешь, мне кажется, что сейчас у тебя как-то все получается двухмерным. А мощь не может быть плоской.
Михуил: А «Черный квадрат» трехмерен? А Матисс? А Пикассо? Они что, трехмерны?
Кето: «Черный квадрат», если хочешь, необъятен. Вспомни, в твоем «Молодом автопортрете» было нечто сильнее живописной техники. Такими же были и «Соловецкие камни». У тебя была такая живопись, что дух захватывало. Теперь же у тебя, извини, Миша, то, что ты сам когда-то называл «салоном». Прости, я никогда бы не сказала тебе этого. Сам напросился.
Михуил: Бог простит. Зато я теперь нормально содержу свою семью, да и старшей дочери помогаю. Мне надоели постоянные ячменные лепешки, которые ты научила печь мою жену.
Кето: А я всегда искренне угощала ими вас с Еськой и старалась делать их разными. Чем богаты… Кстати, где Еся? Шел-шел и куда-то пропал.
Михуил: Да он в магазин забежал. За бутылкой. Отметим.
Кето: Что?
Михуил: То что есть. Я говорю о лепешках не на твоем, а на моем столе. К счастью, у нас дома их давно нет. А все потому, что мои работы висят в домах многих сограждан. И я горжусь этим. А ты…
Кето: Предположим, мои работы висят не только у сограждан.
Михуил: Конечно, конечно. Боччони, Феллини, Гуэрра, Бергман. И сколько они тебе заплатили?
Кето: Если бы мы с тобой не были однокурсниками, я тебя просто выгнала бы. Ты прекрасно знаешь, что таким людям я дарю свои работы.
Михуил: А я продаю. И поэтому мы давно уже не едим ячменные лепешки.
(Входит Еся в черном костюме с парой бутылок сухого вина. Кето ставит на стол стаканы и ячменные лепешки. Еся достает из кейса несколько груш и передает их Кето. Та красиво размещает их на керамическом блюде и ставит на комод).
Михуил: А почему не на стол?
Кето: Потому что эти плоды настолько красивы, что их можно только созерцать.
Еся: Вы объясните мне, почему как худсовет, так обязательно кретины?
В любом составе. Зарубить все твои работы, Кето! Придраться к тому, что кошки у тебя синие.
Кето: Они у меня не синие. Они просто кошки. Притом живые. (Садиться, и берет к себе на колени серую кошку). Правда, Ириська? Правда, моя хорошая?
Михуил: Прошлый раз у тебя, по-моему, была Катюшка.
Кето: Есть и Катюшка. А это Ириська. Они все на чердаке живут, а ко мне в гости ходят. Я им рыбки покупаю и молочком угощаю. У меня там Вахмурка, Мала, Мауси, Котауси, Колобоня, Черныш, Лева Гуткин и Путана Лаура.
Михуил: А ты не боишься их? Они ведь грязные.
Кето: Да ты что! Вот Ириська пришла ко мне в гости, так она полдня перед этим намывалась. Правда, Ириська? (Ириська довольно трется о щеку Кето).
Еся: Эти подонки не смогут понять того, что у тебя соотношения предметного и цветого кодов объектов, ритуальной функции цвета и предметов включаются, блин, в цветовую классификацию традиционной модели мира. Вот ведь фигня какая. Козлы!
Кето: Еся, я тебе так благодарна, что ты с таким восторгом, наверное, хвалишь меня. Но еще больше я рада тому, что ты промолчал на худсовете.
Еся: А о чем я буду с этими козлами говорить. Все равно не поймут. Ты и только ты вдохновляешь меня на шедевр. Для моей будущей статьи ты идеальный художник.
Кето: Еся, а может не надо всего этого.
Еся: Как не надо. Еще как надо. Ты в своих работах размещаешь достаточно много эмпирического материала, указывающего на связь семантики предмета с его цветом. Отсюда, блин, синие кошки. Вполне бы могли естественно предположить, что существует корреляция между кодами., хотя они отражают различные уровни реальности и ирреальности.
Михуил: (открывает бутылки, наливает) Аркадий, не говори красиво.
Еся: А ты, торгаш, вообще заткнись.
Кето: Мальчики, мальчики…
Еся: Тут есть еще одна фигня: различные способы дифференциации изображения. У тебя она существует, блин, в каждом конкретном проявлении как интегрированное целое, сформированное в границах единой логической модели. А они, козлы: кошки, кошки…
(При этих словах кошка, сидящая на коленях у Кето, наливается красным цветом)
Кето: Ну, Ирисенька, ну, маленькая. Дядя Еся все это говорит с любовью к тебе.
(Кошка снова приобретает естественный серый цвет)
Еся: Кето, я похожу по мастерской, работы посмотрю
Кето: Смотри.
(Пока Еся смотрит работы, Михуил достает из кармана маленькую и разбавляет водкой стакан Еси).
Кето: Зачем ты так?
Михуил: Затем. Он как выпьет, так сразу на нормальный язык переходит. Мне эта его погрузка – во! Достал.
(Еся подходит к закрытому мольберту и прикасается к пледу)
Кето: Еся!
Еся: Не хочешь показать?
Кето: Пока нет.
Еся: А что там?
Кето: Ничего.
Еся: Тем более.
Кето: Еська, не трогай. Лучше сядь и выпей.
Еся: (садится, потом встает) За тебя! (Михуил тоже пьет стоя). А скажи-ка ты мне, Михуилище, почему ты давно уже не пишешь автопортретов. Они у тебя когда-то мощные были.
Михуил: А черт его знает. Потребности нет.
Еся: А может с тех пор, как один твой портретируемый не взял твой шедевр, да еще и нос тебе пообещал расквасить?
Михуил: Еська, ты у меня сегодня с утра напрашиваешься.
Кето: Мальчики, мальчики…
Михуил: Это его портрет, не мой. Так что его и проблемы, а автопортреты мои… Не пишу да и все. А на зеркало неча пенять.
Еся: Мне тоже кажется, что тебя подвела тогда с этим мужиком именно твоя реалистическая мощь. Художник выявляет внутреннее. А оно-то у того мордобойца подлое и черное.
Михуил: Причем здесь автопортреты?
Еся: Ни причем. Ты видел когда-нибудь автопортрет художника, на котором он выглядит хуже всамделишного?
Михуил, Кето: Браво, Еся!
Еся: За что?
Михуил: За всамделишного. И что?
Еся: А то… У женщин, у тех, вроде бы сложнее. Если они не пишут автопортретов, то в жанре они всегда где-нибудь обязательно вставят себя. Причесанную.
Михуил: А вот у Кето ее самой нет в работах.
Еся: Стоп. Вот здесь-то я не заметил некоторую странность. Наливай.
(Михуил наливает. Снова незаметно плеснул Есе из маленькой).
Михуил: За всех нас! (Пьют). У Кето нет зеркал. Одни рамы.
Кето: Зато они такие красивые. Я специально зеркала пооставляла на своих старых квартирах. В них была другая я.
 Еся: Так вот. Я сейчас окинул взглядом несколько твоих работ и во всех их обнаружил какую-то непонятную мне женщину, которую в жизни никогда не видел.
Кето: Я тоже.
Еся: Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что художница здесь изобразила себя. Но опять же. Красавицей ее никак не назовешь.
Кето: Я и есть не красавица.
Еся: Но ведь это не ты.
Кето: Не я.
Еся: Так кто же?
Кето: Не знаю. Я ее никогда не видела. Самое интересное, что я ее не пишу. Она как-то сама возникает на моих полотнах… Меня-то уж точно реалистом никто не назовет. Реальный мир всегда был для меня страшен. Возможно и без причины… Созерцание, самосозерцание, нереальная красота сочетания не сочетаемого… мир странствующей карлицы – вот что избрала я. Как это все получается в живописи, не мне судить. Да и декларировать тоже не мне… Избрала – не избрала… Миша, налей. (Выпивает). Я просто вижу мир. И в этом мире нет ничего страшного. Сочетается все… Ириська, пойдем наверх к своим и угостим их рыбкой. (Открывает холодильник, достает рыбу). А вы немножко посидите, поскучайте без нас. Пошли, Ириська. (Уходит).
Михуил: Допиваем. Как ты смотришь на то, что бы еще куда-нибудь завалиться?
Еся: Еще не сообразил.
Михуил: Соображай… Слушай, а неужели у нашей Кето мужика не было?
Еся: Не надо об этом. Кажется, она Кольку любила. Хотя я не уверен в этом. Чувак он был не бездарный, но как-то тихо слинял сразу после ВУЗа в Америку. Так что, было у них что-то или не было, не знаю. О нем я никогда больше ничего не слышал. Так что давай закроем тему.
(Входит Кето).
Кето: Не скучали?
Михуил: У нас с собой было.
Еся: И не стало.
Михуил: А может…
Кето: Да нет. Что ты, Миша.
Михуил, Еся: Ну, мы тогда пошли. Не забывай нас.
Кето: Взаимно.
(Михуил и Еся уходят. Кето идет к мольберту. Снимает плед. Берет кисть. Долго всматривается в зеркало. На кронштейне закреплена только рама от зеркала и поэтому мы видим лицо Кето. Бросает кисть и снова закрывает мольберт пледом).

Конец 1 сцены.

Сцена 2.
Вечер. Синие сумерки. На комоде рядом с блюдом груш сидит кошка.
Кето: Дорогой Котауси, ты, я думаю, разделяешь мое мнение, что именно сейчас для нас самое красивое в мире – это блюдо желтых груш с сидящей рядом кошкой. Можно и лежащей, маленький мой. Мы будем ждать с тобой, когда взойдет луна, потушит синеву, и через призму стекла мастерской мы увидим лунный город с прозрачным дном. Мы увидим дальние дворы с узорчатым дном, а внутри дворов вогнутые тени локоновых балконов. Это произойдет вот-вот, мой маленький Котауси. И мы полетим над городом со шкатулкой облаков. А потом нам всем будет сниться прозрачная зеркальная тарелка с пушистыми рыбками.
(Появляется луна)
Вот та, которую мы ждали. И как было бы хорошо, Котауси, если бы к нашей компании сейчас присоединились единорог, леопард и барс.
(Котауси жалобно мяукает)
Да, да, Котауси. Не Барсик, а настоящий барс. И мы все подружимся.
(Кето начинает ходить по мастерской около мольберта. Внезапно останавливается)
Созерцай-ка ты, Котауси, без меня, а я пойду немножко посплю. (уходит)
(Музыка лунного света, которую перебивают какие-то резкие и таинственные шорохи и звуки. Котауси изгибает спину дугой, шерсть у него встает дыбом, глаза начинают фосфоресцировать, он жалобно мяукает).
Кето: (входит) Не бойся, маленький. Пойдем со мной. Будешь спать у меня. А луна… что луна. Пусть отражает и этим светит.
(Забирает Котауси и выходит).

Конец 2 сцены.

Сцена 3.
Позднее утро следующего дня входит Кето с пакетами молока и рыбы. Она выходила кормить своих кошек. Видно, что она чем-то расстроена. Нет, не расстроена, а потрясена.
Кето: (Сидя на табуретке, прижимая к груди пакеты). Кому могли помешать кошки, и куда они могли их деть? И кто? И куда? Как теперь жить? О ком заботиться? Кто будет меня слушать? Кто будет делиться со мной своим теплом?
(Входит Еся).
Кето: Есенька, они убили кошек.
Еся: Кто они? Дети? Соседи? Кошкодавы?
Кето: Есенька, я не знаю Даже не могу предположить, кто Я не знаю никого, кто мог бы поднять руку на живое.
Еся: Кето, ты успокойся, а я попытаюсь узнать, что с ними случилось. Не расстраивайся.
Кето: Как ты можешь!
Еся: (Уходя) Я к тебе еще зайду.
(Кето некоторое время сидит неподвижно на табурете. Звонок в дверь. Кето открывает. На пороге очень пожилая женщина).
Кето: Тетя Маро! Откуда?
Маро: Кето! Я уже год живу в этом городе и только-только начинаю к нему привыкать. Когда внук привез меня сюда, я как проснусь, так сразу сяду на постель и сижу – сижу, не вставая. Во сне – горы, овцы, козы, родник у речки. А как проснусь, одни стены. Думала, умру. Как жить, когда ты никому не нужна… А они обо мне заботятся… очень заботятся.
Кето: В нашем ауле сейчас много народу живет?
Маро: Никого. Меня внук вывез последней. Он меня и привез к тебе на машине. Минут, сказал, на 10-15. У него здесь рядом дела какие-то. А я все время знала, что ты художница и живешь здесь. Я всегда хотела тебя увидеть. А он обещал позвонить тебе, как освободится, чтобы ты меня к подъезду вывела. Сейчас-то я уже привыкла к городу.
Кето: И не страшно?
Маро: Что страшно? Жить?
Кето: Нет. Просто ходить по городу. Дорогу переходить.
Маро: Сначала страшно было. А теперь привыкаю потихоньку. Да я дорогу- то почти и не перехожу. Все внук возит. Да с правнуком, он уже в 7 классе, под ручку. Человек ко всему привыкает. (Оглядывается). Как у тебя красиво! (начинает ходить по мастерской и разглядывать работы. Останавливается у одной работы). Здравствуй, Лали. Рада тебя видеть. Я уже почти и забыла, как ты выглядишь. Лет 60 прошло, если не больше. (Подходит к другой работе). И здесь ты как живая, тетушка Лали.
(Кето с изумлением следит за реакцией Маро).
Маро: И звери такие ласковые. И все дружат между собой. Как будто маленькие. Но на самом-то деле они большие. Так и надо. Меня недавно правнук в зоосад водил. Так там такой остров есть, где все маленькие вместе. И никто никого не обижает. Тигренок с козленком, а волчонок с олененком. Когда я была маленькой, а Лали уже старой, то все люди дружили. (Закусывает губу и что-то вспоминает). Хотя, наверное, я очень старая стала, а тогда очень маленькая была, вот мне и кажется… А может и, правда, все это так и было.
Кето: Наверное так и было. Тетя Маро, а кто такая Лали?
Маро: Как кто? Твоя прабабушка. Строгая и справедливая была женщина. (Вглядывается в одну из работ). Может, одевалась немножко не так. Да нет, пожалуй, так.
Кето: Я ее никогда не видела. Даже фотографий.
Маро: Вот видишь. Оказывается, мы не умираем, а носим всех своих в себе. (Вглядывается в Кето). Хотя, вроде бы, ты на нее совсем не похожа.
Кето: (Оживившись). Тетя Маро, давай чай пить. Я сейчас лепешек напеку. (Кето начинает суетиться с чаем, и в это время раздается телефонный звонок). Да… Здравствуйте… Сейчас выходим… Очень жаль. Приходите как-нибудь вместе. Я буду вас очень ждать… Хорошо, созвонимся. Мы выходим…
Маро: Мы придем обязательно.
(Уходят. Сцена некоторое время остается пустой. Входят Кето и Еся).
Еся: Очаровательное создание… Я все узнал. Приехали собаколовы, они же кошколовы и, по просьбе трудящихся, изъяли и ликвидировали.
Кето: Каких трудящихся?
Еся: Таких. По просьбе которых душатся не только кошки.
Кето: О чем ты говоришь?
Еся: В какой стране ты живешь?
Кето: В своей.
Еся: В этом и есть, наверное, твое счастье. А я в нашей.
Кето: Еся, а в этой даме, что у меня проявляется на всех работах, тетя Маро узнала мою прабабушку Лали.
Еся: (Садится на своего любимого конька). Потрясающе! Я всегда чувствовал, что твое почти константное рефлексирование, иногда на грани фрустрации неизбежно должно привести к супраморализму. Сначала к реминисценту витальности, а потом, блин, к супраморализму. А куда еще-то? Не в римэйк же.
Кето: (Умоляюще) Есенька у меня тут капелька водочки есть. Может выпьешь? (Наливает)
Еся: Остограммлюсь с удовольствием. (Вдруг он начинает как-то странно корчиться и ойкать). Ой- ой-ой! Совсем забыл. (Залезает к себе за пазуху и достает маленького пушистого котенка). Это тебе.
Кето: (Беря котенка и печально глядя на Есю) Спасибо.

Конец 3 сцены.

Сцена 4.
Кето за работой. Входит Сережа с невообразимой красоты дамской шляпой в руках. Он подходит к Кето и надевает на нее эту шляпу. Начинается преображение Кето.
Сережа: Здравствуй. Мы с друзьями договорились встретиться у тебя. Они мне дали твой адрес. Я пришел чуточку пораньше. (Застывшая Кето – сама красота. Сережа смотрит на нее в восхищении и, наконец, говорит) Пой.
Кето: Откуда ты знаешь?
Сережа: Я ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты…
 Кето: Мне неудобно. Можно я уйду в ту комнату и спою там?
Сережа: Можно:
(Кето уходит. Звучит песня. Странная и необычная. Во время пения Сережа подходит к работам Кето и к пустым рамам от зеркал. В каждом зеркале начинает проявляться изображение прекрасной Кето в ее предыдущих возрастах. Когда Кето в светлой одежде и без шляпы выходит из комнаты, изображения исчезают).
Кето: Это древняя песня нашего рода. Я из вармов. Мы, вармы, жили на северном Кавказе. Теперь нас нет. Только я. Я, которая не стала певицей…
Откуда ты все знаешь?
Сережа: Это не знание. Просто я тебя вижу. Ты видишь мир, а я вижу тебя.
Кето: Ну, насчет мира… Ты его тоже видишь… Я знаю твой единственный фильм.
Сережа: Он у меня не единственный. Но ты права. Я видел только в том фильме. А дальше я хочу видеть тебя. А потом все остальное… Я хочу прикоснуться к тебе… Можно?
Кето: Можно.
(Сережа подходит к Кето и прикладывает ухо к ее груди. Так он стоит несколько секунд, потом отходит. Садится. Пауза.)
Сережа: Я думал, что фильм будет о городе. Но сейчас я смотрю на тебя и мысленно снимаю свою шляпу, в глубине которой покоится твой камушек с тайной орхидеевой живописи…
Кето: Молчи… Не говори дальше. Я скажу. А твой будущий город подобен грандиозной медленно вращающейся шкатулке с внутренним зрелищным буйством… Сереженька, ведь то, что ты говоришь, это все мои мысли, которые я не могу выразить словами… Вот Еся, тот сказал бы.
Сережа: Знаю я его. Лучше бы молчал. Слова, как и все остальное, должны доставлять человеку радость.
Кето: Не обижай его. Он мой друг и не умеет говорить иначе. Говори ты.
Сережа: Не будем о нем. Я хочу, чтобы в духовном излучении вглубь и ввысь рождался божественный свет, в котором проглядывали бы предметы, сразу обретая свои собственные наряды… Утра, сумерек, ночи… И вся эта процессия уплывает в зеркальную даль.
Кето: Я это вижу… Что я буду делать в твоем фильме?
Сережа: Делать? Наш мир. И петь. Я очень хочу, чтобы ты и играла в фильме. Я чувствую тебя. Но боюсь обнадежить… (Пауза). Я хочу остаться у тебя, Кето.
Кето (просто): Оставайся.
Сережа: (подходит к ней, обнимает, после небольшой паузы отходит). Нет. Я позвоню тебе завтра, и мы встретимся. До завтра. (Уходит).
(Телефонный звонок).
Кето: (Берет трубку). Здравствуй… Подожди минутку. (Уходит в другую комнату. Через секунду выходит оттуда в шляпе, подаренной Сережей. Снова берет трубку). Я слушаю тебя… Нет, не забыла. Хотя у меня такое чувство, что прошла целая вечность с тех пор как ты уехал… Вспоминаю… Спасибо. Я рада. Что твое творчество оценили… Жаль. Что творчество тут ни при чем… Коля, спасибо. Но если с не поехала тогда. То тем более сейчас не поеду… Что? Ячменные лепешки? Пеку. Столь же часто, как и тогда. Гости так же хвалят… Нет… Нет… Если можешь, не сердись на меня… Нет. Вызова не надо. Я не приеду. Я не мучаюсь, хотя все так же и не так же… Не так же! Прощай.
(Кето в танце по очереди подходит к зеркалам. В каждом из них строгое отражение прабабушки Лали).
Конец 4 сцены.

Сцена 5.
Кето в том же светлом прекрасном наряде сидит у телефона в ожидании. И хотя телефон молчит, ей несколько раз кажется, что он зазвонил. Секундный порыв и снова ожидание. Входит Михуил с коробкой конфет и бутылкой коньяка. Михуил слегка навеселе.
Михуил: Кето, что с тобой? Влюбилась что ли? В жизни тебя такой не видел.
Кето: Миша, вчера мои работы пришел и увидел Человек.
Михуил: Ну ты даешь, мать. А мы с Еськой что, не люди?
Кето: Миша, конечно, вам с Есей я благодарна, но мне кажется, что этот Человек, именно он, чувствует шуршание тишины, чего я пытаюсь сделать в своих работах.
Михуил: Да какая может быть тишина в праздничном балагане твоей живописи? Да еще шуршание?
Кето: (В отчаянии). Как вы не понимаете? Ведь все это внешне. Я не люблю слово «техника», но именно это и есть пресловутая «техника». Плохая ли, хорошая ли. Но моя. И, кстати, она мне уже не очень интересна. То, что я вижу, я воспринимаю как элегию откровения моего мира. Его вижу только я… Нет. Не только я, но и другие.
Михуил: Кто эти другие? Те, которые отравили твоих кошек? А насчет техники ты зря. Ты ей владеешь прекрасно. А то сейчас большинство гениев не владеют и не хотят владеть элементарным ремеслом.
Кето: Я не о том. Давай не будем.
Михуил: Давай. Я хочу выпить с тобой и за тебя. Неси стаканы. И лепешки.
Кето: Лепешек сегодня не будет. А стакан я тебе дам. (Достает стакан).
Михуил: А себе?
Кето: Нет.
Михуил: А под конфетку?
Кето: Миша, извини. Нет. Сегодня что-то ничего в рот не идет.
Михуил: (Выпивает залпом). Уф-ф… Ох. Какие сволочи, какие подлецы, какие выродки!… (Пауза. Кето внимательно смотрит на Михуила). Ты Сережку-киношника знаешь?
Кето: (Молчит)
Михуил: Сейчас мне мужики с киностудии сказали. Он как-то в Минске с трибуны выложил этим подлецам, чиновникам от искусства все, что о них думает. Одного придурка, который все мистику с мастикой путал «полотером» назвал. Самое смешное, что этот хмырь и оказался бывшим полотером. (Хохочет). Так эта сволочь написала заявление в прокуратуру. Мало того, в КГБ. Там, наверное, сначала посмеялись. А потом, как я понимаю, дали ход. В общем, мужики говорят, добрались до Сергея только сегодня утром на репетиции.
Кето: Как это добрались?
Михуил: Как-как. Пришли с ордером на арест и забрали.
(Кето цепенеет и долгое время сидит неподвижно. Жизнь кончилась, едва начавшись. Михуил пытается расшевелить Кето. Что-то говоря ей. Неважно что).
Кето: (после длительной паузы). Мишенька, не сердись на меня, если можешь. Уйди, пожалуйста. Я никого не хочу видеть.
(Михуил уходит. Кето сидит не двигаясь).

Эпилог.
Кето на вращающемся круге в своей старой мешковатой одежде у мольберта. Работает. Работает иступленно, с видимым удовольствием. Появляется Еся.
Еся: привет. Работаешь?
Кето: (Не отрываясь от работы, не обращая особого внимания на Есю). Угу.
Еся: Над чем?
Кето: Над автопортретом!
Еся: Ты?
Кето: А то!
(Еся уходит. Кето продолжает работать. Вдруг круг поворачивается, и мы видим на мольберте портрет улыбающегося Сережи. В зеркальных рама появляются изображения Кето в ее предыдущих возрастах. А сама Кето оказывается перед нами в светлых одеждах, в которых она разговаривала с Сережей.

Конец.
Посткриптум.
Кето в своей обычной затрапезной одежде моет кисти. Много кистей. Похоже, что теперь это стало ее постоянным занятием. На мольберте по-прежнему портрет Сережи. Новых работ нет. За сценой слышно тирольское пение. Входит Сережа в ватнике, шортах и тирольской шляпе с пером.
Кето: Ты?
Сережа: (После последней рулады) Ты давно была в Альпах?
Кето: И не упомню.
Сережа: (Жестом фокусника достает из кармана деньги и кладет их на стол). Собирайся.
Кето: А можно так?
Сережа: Можно.
(Вместе поют развеселую тирольскую песню).

КОНЕЦ