Импровизация вторая или Сказки венского леса

ИМПРОВИЗАЦИЯ ВТОРАЯ ИЛИ
“СКАЗКИ ВЕНСКОГО ЛЕСА“



...И это видя, помни: нет цены
 Свиданьям, дни которых сочтены.

 Уильям Шекспир
Сонет LXXIII


-1-
 
Маркиза де Вилье с тоской глядела в окно кареты на проплывающий мимо пейзаж. Несмотря на припекающее солнце, в природе уже было заметно убийственное влияние осени: жёлтые и рыжие листья в кронах бодрящихся ещё деревьев пестрели на фоне ярко-синего предзимнего неба. Кругом видны были опустевшие нивы - крестьяне давно убрали хлеб и теперь, вероятно, веселились на празднике Урожая. Лысые виноградники, ползущие по холмам, невольно напоминали страну мёртвых.
Элоизе было жаль покидать Италию, особенно Венецию, но пугающее “дыхание” Триумвирата она ощущала буквально на своём затылке.
О, славная Венеция! Как негостеприимно ты обошлась с моими героями. Как жестоко ты гонишь их прочь от себя!
Она перевела взгляд на Джакомо, он дремал, лёжа на противоположном сидении кареты.
- Зима в Вене... Нас ждёт зима в Вене. Боже, переживём ли мы её вместе?
Разве Казанова сможет столь долго быть подле меня? И стоит ли удерживать его? (Слишком неблагодарное занятие, синьора маркиза, Вы правы) - она вздохнула. - Я предвижу, нам вскоре придётся расстаться. (Удивительней было бы обратное).
Джакомо застонал во сне.
“Он слишком бледен“, - подумала Элоиза и велела остановить карету.
- Слава Богу, мы остановились! - Казанова тут же проснулся, почувствовав, что изнуряющая тряска прекратилась. - Помогите мне выбраться из этого склепа, - обратился он к доктору, когда тот спрыгнул с козел и открыл дверцу. - О! На воздух, на воздух!
Ему помогли выйти из кареты и сесть в придорожную траву, подали воды. Он пил жадно, без остановки. Тонкая струйка сбежала по подбородку на белоснежный воротничок. Джакомо отдал флягу Антонио и утёр губы рукавом.
- Вы очень бледны, синьор. Разрешите, я осмотрю Ваши раны.
Заботливый врач не стал дожидаться согласия и принялся расстёгивать пуговицы на одежде Джакомо.
- Я так и думал! - воскликнул он после осмотра, закачал головой, зацокал языком.
- Что там случилось?! - Элоиза, всё это время стоявшая возле лошадей, подошла к ним, услышав возглас врача. - Пресвятая Дева! Джакомо! Не нужно было... О! Это я во всём виновата, я позвала Мирабеллу... Следовала воздержаться от бурных страстей, Джакомо, Вы же были так тяжело ранены!
- Ну что вы все причитаете вокруг меня! Что там, доктор? Я чувствую, как болит бок... - Казанова беспомощно посмотрел на своих спутников.
- У Вас воспалилась рана, синьор. И швы... Это от чрезмерной перегрузки. Вам нельзя было много двигаться, пока окончательно всё не зажило... Антонио, принесите мой саквояж! Необходимо всё промыть и обработать рану заново, - врач нахмурился, он был недоволен таким поворотом событий. - Главное, чтобы не началось заражение...
Маркиза вернулась к экипажу и присела прямо на ступеньку. Она проклинала Мирабеллу за то, что та легкомысленно пошла на близость с раненным Джакомо, проклинала самого Джакомо за его безудержную любовь к женщинам, приводящую к одним лишь бедам, и проклинала себя за то, что ввязалась во всё это.
- Эта проклятая жара, проклятая дорога, раненый любовник, который может вот-вот умереть, преследование властей и ещё такая далёкая пока Австрия, где мы будем в безопасности! -
и, сильная и хладнокровная, де Вилье вдруг заплакала, уронив лицо в ладони.
- Не плачьте, синьора, с моим господином ничего не случится. Всё будет хорошо. Вот, возьмите воды, Ваша Светлость, умойтесь, - Антонио протягивал Элоизе флягу и улыбался.
Она посмотрела на него, на флягу, и тоже улыбнулась.
- Я просто устала, - тихо произнесла она…
Казанову вновь уложили на широкое сиденье кареты, подсунув под голову подушки.
- Мне придётся ехать с вами, - констатировал доктор, усаживаясь рядом с маркизой внутри экипажа. - Скоро у него начнётся жар, и я не должен упустить этот момент.
Конечно, никаких возражений не последовало. Антонио разобрал вожжи, присвистнул, и лошади тронули.
Дорога была ужасна. Джакомо всё время мутило, и им приходилось останавливаться через каждые десять минут, он жаловался на то, что его укачивает, и постоянно просил прощения у маркизы за свою слабость. Позднее, действительно, у него начался жар, и Казанова потерял сознание. Элоиза пришла в отчаяние, слёзы теперь непроизвольно текли по её щекам. Казанова бредил и пылал, его жалобный стон ещё больше расстраивал маркизу. Доктор менял на ране примочки из настоя трав и протирал влажной тканью лицо и грудь своего пациента. В конце концов, от нервного переутомления Элоиза лишилась чувств. Пришлось искать постоялый двор, который, по счастью, и подвернулся им вскоре.

Усталые путники и их лошади разместились очень удачно: прекрасные белые кони маркизы получили просторные стойла и свежее сено, а люди - три удобные комнаты на втором этаже гостиницы.
Элоиза ушла спать, предупредив Антонио, чтобы тот непременно разбудил её, если Джакомо станет хуже.
- Слушаюсь, синьора, - Антонио низко поклонился...
Но она сама проснулась среди ночи и, накинув плед, и, взяв свечу, вошла в комнату, где помещался Казанова. В кресле, возле кровати больного, дремал доктор. Он встрепенулся, когда маркиза наклонилась над Джакомо, подсвечивая себе, и, пытаясь разглядеть его лицо.
- Он спит, жар утих, я дал ему немного опия, - зашептал он. - Сейчас придёт Антонио и сменит меня. Идите спать, синьора, Вы и так слишком утомились сегодня.
В дверь просунулась голова Антонио, а затем появился целиком и он сам.
- Госпожа, - он поклонился.
- Пойдёмте, синьора маркиза, - врач поднялся со своего места, которое тут же занял слуга Казановы.


***

После завтрака Элоиза ещё раз зашла взглянуть на Джакомо и застала его в сознании. Он лежал на своей постели и отмахивался от врача, о чём-то горячо споря с ним.
- Синьор, как хотите, но я обязан удалить воспалившиеся ткани и наложить свежие швы... Не волнуйтесь, я дам Вам опий, - говорил Казанове доктор. Затем он обратился к вошедшей маркизе. - Вот чудной человек, сколько раз дрался на дуэли, неоднократно бывал ранен, а швы наложить ему не даёт - боится, что это слишком больно. Я просто поражён!
- Когда я дерусь, я забываю обо всём на свете, а сейчас я в полном сознании и здравом уме! Неужели нельзя обойтись? - Джакомо умоляюще взглянул на Элоизу, ища поддержки, будто от её слов зависело, станет врач резать его или не станет.
- Доктор даст Вам опия, Джакомо. Не разочаровывайте меня, дорогой друг, - маркиза улыбнулась ему ласково. - Не будьте мальчишкой.
- Элоиза, Вы, хотя бы, будете держать меня за руку, любовь моя? Ощущая Вашу близость, я не вспомню уже об этом ужасном человеке, - Казанова слабо засмеялся, но, сразу же охнул и застонал. Но и наперекор боли он сохранил улыбку на лице, хотя и несчастную.
- Узнаю своего прежнего Казанову, - маркиза опустилась на стул, любезно придвинутый слугой к постели господина.
Джакомо принял наркотик, и через некоторое время врач принялся за своё дело. Элоиза сжимала руку Казановы обеими своими руками и старалась не упасть в обморок от страха. К счастью, она сидела спиной к доктору и не могла видеть всех его манипуляций. Она смотрела в глаза своему любовнику и с ужасом замечала, как расширяются от боли его зрачки.
А Джакомо смотрел в её глаза.
- Любовь моя, этот человек самый скупой врач на свете, он дал мне слишком мало своего чудодейственного средства, - сквозь зубы проговорил он. - Я всё чувствую... Но Ваши прелестные ручки спасают меня. Ох, чёрт! Нельзя ли поаккуратнее с моим боком! Я всё же живой... - И буквально через какое-то мгновение его взор затуманился. - Прошу Вас, Мирабелла, всего один поцелуй, я хочу забыться! Пожалуйста... О, Пресвятая Мадонна, помоги мне! Это коновал какой-то!.. Мирабелла!
Маркиза не обиделась. Она прекрасно понимала, что Казанова видит сейчас перед собой не её, а источник своих недавних переживаний - Мирабеллу. Что делать - лёгкий наркотический бред. Она наклонилась над больным и поцеловала его в губы.
- М-м-м, - только и произнёс Джакомо перед тем, как окончательно впасть в забытьё.


-2-

Элоиза молилась каждый вечер, и Пресвятая Дева услышала её. Через несколько дней Джакомо поправился. Рана всё ещё болела, но опасности для жизни не представляла.
Казанова жил как в сказке: лежал на шёлковых подушках, все о нём заботились, старались развлечь хоть чем-то, а еду подавали прямо в постель. И, кажется, больной совершенно был счастлив и не страдал ни капли. Бедный врач, не смеющий ему сопротивляться, исчерпал все свои запасы опия - пациент постоянно жаловался на сильные боли и, к тому же, пытался схватиться за оружие.
Словом...

Ночью в дверь комнаты, где спала Элоиза, постучали. Стук громкий, требовательный - тревожный сигнал. Маркиза вздрогнула от неожиданности и испуганно подскочила на кровати. Порхнула к двери, ожидая самого худшего. На пороге двое: доктор и Антонио - озабоченные лица, в руках светильники.
- Синьора, господин исчез! - Антонио говорил, задыхаясь. Они облазили всё вокруг, и им пришлось порядком посуетиться. - Конюх сказал нам, что полчаса назад какой-то синьор выкупил у него самую свежую лошадь! И...
Она не дослушала, бросилась одеваться, не обращая внимания на стоящих в дверях мужчин.
Слуга вежливо прикрыл дверь.
Пару минут спустя маркиза появилась пред ними в дорожном брючном костюме.
- Едем! - скомандовала она и решительно направилась вниз по лестнице. - Мы догоним его. Я, кажется, знаю, куда он исчез.

Удивлённый, заспанный конюх, которого тревожили вот уже третий раз за эту ночь, дал им лошадей, бормоча что-то себе под нос про то, как “...тот господин еле-еле сел в седло, по-моему, он был сильно пьян, как бы не упал по пути...”
- Вот именно! - маркиза огрела своего скакуна плёткой и первой поскакала прочь с постоялого двора по дороге, ведущей обратно в Венецию. Вслед за ней пустились доктор и Антонио, неся факелы.
- Одни причуды у этих господ, - бубнил засыпающий на ходу конюх. - Напьются и устраивают скачки по ночам. А темнотища! Того гляди расшибутся...

И действительно, когда среди ночи Казанова проснулся, он не обнаружил возле себя никого - врач и слуга ужинали внизу, маркиза спала в своей комнате. Опий сделал своё дело - всё время Джакомо грезилась Мирабелла. Он почувствовал, что умрёт, если не увидит её хотя бы раз.
Он оделся, взял шпагу и деньги, выбрался в окно, спрыгнул на землю и, выкупив самую свежую лошадь у конюха, помчался в Венецию.
Конюх не врал, говоря, что Казанова едва держался на ногах. Действие наркотика, которым он просто напичкал себя, ещё не прекратилось, да и сам он был, слаб после стольких мучений.
- Синьор, Вы уверены, что Вам необходимо ехать сейчас? Вы так плохи... и ночь на дворе, Ваша светлость? - поинтересовался слуга, смотрящий за лошадьми и помогавший Джакомо водрузиться в седло.
- Пшёл вон, осёл! - услышал он в ответ.
Казанова пришпорил коня и пустил его галопом, низко нависая над его шеей - держаться в седле было, и вправду, тяжело...





***

Итак, трое мчались по ночной дороге, всматриваясь изо всех сил во тьму.
Факелы в руках мужчин почти угасли. Через полчаса такой скачки, окончательно измучив себя и, особенно, лошадей, они заметили впереди какую-то бледную фигуру. Все трое, не сговариваясь, убавили ход и подъехали поближе. Бледная фигура оказалась лошадью белой масти под седлом; она стояла одна посреди дороги и удивлённо таращилась на всадников.
- Боже! Видимо это его лошадь! Джакомо! Джакомо! - прокричала маркиза.
Антонио и доктор спешились и принялись прочёсывать придорожные кустарники и заросли густой, высокой травы.
- Синьора! Мы нашли его, он здесь... Живой... Дышит! - голос Антонио прозвучал где-то рядом, но в темноте самого его не было видно.
- Он спит! - подтвердил голос врача.
- Ох, ну и задам же я ему, - сказала сама себе Элоиза. - Несите его сюда. Поспешим вернуться. Мне вовсе не хочется разгуливать по пустынным, ночным дорогам! - крикнула она своим помощникам.

Обратно они ехали шагом, перекинув Джакомо через седло, как мешок с мукой, и вернулись в гостиницу только на рассвете.
- Проклятье, - сердито проговорила маркиза, когда Казанову уложили в постель. - Одни неприятности рядом с этим синьором. Будем следить за ним по очереди, все втроём. Я помогу вам. За ним глаз да глаз нужен. Я понимаю, что вам тяжело, я помогу. Ведь мне хочется, чтобы с ним ничего не случилось...
- Вы обижаете нас, синьора, - надулся Антонио. - Я очень люблю синьора Казанову и ни за что не брошу его, тем более в беде.
- Хорошо, хорошо! Мы его любим, мы будем вместе заботиться о нём. Теперь вы оба идите спать, вы не спали всю ночь, а я посижу с ним. К обеду я разбужу Вас, доктор, чтобы Вы осмотрели его и поинтересовались его состоянием, а затем пойду отдыхать и сама.
- Безусловно, Ваша Светлость.
Оба, и Антонио и врач, низко поклонились и вышли.
Джакомо зашевелился и открыл глаза.
- Где я?
Вместо ответа он получил пощёчину от Элоизы, не сильную, а так.
- Теперь я глаз с Вас не спущу, друг мой! Вы помните, что хотели сбежать ночью, но упали с лошади? Вы думаете только о себе! Вы могли убиться! - маркиза строго смотрела на него.
- Никогда, любовь моя!
- Прекратите! Я знаю, кто Ваша любовь! Хотели бежать к своей Мирабелле? Жалкие потуги, она уже забыла о Вас в объятиях своего мужа, Казанова, или же нашла себе другого любовника. Не тревожьтесь понапрасну, - и Элоиза отдёрнула руку, которую Казанова накрыл своей.
- Не сердитесь, моя королева. Я больше не буду так себя вести... Вы устали? Ложитесь рядом со мной, эта постель слишком широка для одного. Клянусь, я теперь никуда не побегу... Если Вы ляжете рядом... - добавил он.
Джакомо улыбнулся хитро, и Элоиза заметила в его глазах возвращающийся, такой привычный, озорной блеск.
Она аккуратно подобрала одеяло и прилегла рядом с Казановой, и... моментально провалилась в сон. Джакомо тихонько взял её руку в свою и тоже начал задрёмывать. Последней его мыслью была та, что он никогда-никогда не увидит Мирабеллу.
“Прощай, любовь моя...”


***

Дня через три, убедившись, что Казанова чувствует себя достаточно хорошо для путешествия, мои герои снова тронулись в путь. За это время Элоиза немного успокоилась - никто не преследовал их, всё складывалось более или менее удачно. Они приближались к итало-австрийской границе, где доктор должен был покинуть их. Маркиза де Вилье снабдила его рекомендательными письмами и деньгами, щедро оплатив труды врача, и посоветовала не возвращаться в Венецию, а ехать в Рим, где её знакомые с радостью примут его...

- Надеюсь, Вам не понадобится более доктор, мой дорогой друг? - спросила не без наигранного ехидства Элоиза у Казановы, когда дилижанс, увозивший врача, скрылся из вида.
- Что Вы имеете в виду, милая маркиза: не буду ли я больше драться и получать ранения, или, достаточно ли я силён теперь, чтобы удовлетворить Вас в постели? - переспросил тот.
- Как у Вас, право, хватает наглости так дерзко разговаривать с женщиной, тем более с дамой? - удивилась она, впрочем, без злобы или раздражения.
Они посмотрели друг на друга.
- Часто дамы предпочитают дерзость любезности, - Казанова слегка поклонился маркизе и продолжил, - Но я не делаю намёка на кого бы то ни было и прошу извинения в том случае, если чем-то задел Вас, синьора.
Элоиза чуть улыбнулась ему в ответ. Ей был приятен его тон. И глаза Джакомо лучились таким тёплым, душевным светом, и на его губах играла такая мягкая, добрая улыбка, что само по себе являлось большой редкостью и предназначалось обычно только очень близким людям, если таковые вообще могли существовать в его жизни, ну разве что Антонио. И, быть может, то была редкая минута душевного откровения между мужчиной и его женщиной, между женщиной и её мужчиной, когда, говоря о чём угодно, даже о самом незначительном, чувствуешь необыкновенное единство и трогательное умиление, глядя на своего собеседника.
Казанова, вдруг, показался таким неопасным, не коварным обольстителем, с которым приходилось постоянно вести незримую борьбу за превосходство, а добрым сказочным героем, эдаким “рыцарем в сияющих доспехах“. Даже тонкие, почти воздушные перья, обрамляющие поля его шляпы, и длинные пряди чёрных волос, выбившиеся из-под неё, играли на ветру и светились в лучах заходящего морозного солнца каким-то ангельским светом...
- В Ваших устах и любезность звучит как дерзость, Казанова. Но я знаю, кто претерпит это, получит нечто лучшее, - Элоиза, в свою очередь, склонилась в изящном поклоне перед Джакомо. - Не так ли, синьор?
- А-а-а, я всё хотел спросить у Вас, Элоиза, почему Вы возились со мной так долго, не бросили меня... Но, вижу, Ваш ответ опередил мой вопрос. Но, в любом случае, я испытываю чувство безграничной признательности и искренней благодарности за Ваше терпение, маркиза... - Джакомо лукаво прищурился и умолк.
 - Признательность?! - де Вилье, кажется, неподдельно удивилась. Но немым вопросом прозвучало: “И это всё, чего я удостоилась?“
- И признательность в том числе, - вымолвил тихо Джакомо и нежно прижал Элоизу к себе, обхватив руками её талию.
Меховая накидка маркизы скользнула вниз и упала в жухлую листву, когда они целовались. Казанова поднял и аккуратно накинул меха на плечи своей любовнице.
- Вы замёрзли, пойдём же в дом, любовь моя, там горит для нас камин и ужин ждёт на столе. Мы выпьем вина, и я спою Вам самую любимую Вашу серенаду, - он подал ей руку.
Элоиза слегка оперлась на неё, и они величественно, словно король со своей королевой в какой-нибудь микроскопической стране, прошествовали в приграничную гостиницу...

На землю опустилась ночь с яркими звёздами в бархатисто-фиолетовом небе и первым заморозком. Последняя ночь в Италии. Завтра мои герои пересекут границу и окажутся в Австрии. Их встретит Вена и гостеприимный дворец барона Франца фон Ниткоха.


-3-

На другое утро карета маркизы стояла во дворе, запряжённая неизменной четвёркой белых упитанных лошадей, на козлах гордо восседал Антонио, на запятках громоздились дорожные сундуки. В окне экипажа виднелось лицо успевшего заскучать Джакомо Казановы - маркиза отправилась к коменданту пограничной крепости выправлять документы - длительная, нудная процедура. Казанова порывался было пойти к коменданту сам, но Элоиза, зная его вспыльчивый характер и, опасаясь, как бы он не затеял ссору из-за какой-либо неурядицы, взяла дело в свои руки, прелестные женские ручки, если быть точным.
Джакомо совсем уже завял, как вдруг, его томительное ожидание прервало появление служанки той гостиницы, в которой они с Элоизой ночевали. Она шла через двор с большим кувшином в руках. Весьма аппетитная особа! Он оживился и, откинув занавеску, подозвал девушку.
- Скажи, красотка, не за вином ли ты идёшь в погреб?
Его глаза горели. И было с чего - девица уж больно хороша. Грудь рвалась из платья, длинные рыжие волосы вились по плечам, красные пухлые щёчки так и пылали здоровьем, а толстые, сочные губы напрашивались на поцелуй.
Казанова оглядел её сверху донизу жадным взором, и страсть воспылала в нём...
- Совершенно верно, синьор, - ответила обладательница притягательных форм, говоря с немецким акцентом, и скосила глаза куда-то в сторону.
- Вот что, красавица, меня измучила жажда... Не нальёшь ли мне твоего вина? - Джакомо обворожительно улыбнулся. - Я хорошо заплачу. Что скажешь?
Он щипнул девицу за румяную щёчку. Та фыркнула, засмеявшись, и направилась в сторону винного погреба, ничего не ответив, но совершенно неприлично виляя задом. Казанова расценил это как приглашение. Он вышел из кареты, потянулся, посмотрел по сторонам, не идёт ли его маркиза, и последовал за девицей, опираясь при ходьбе на трость - раны всё ещё давали о себе знать. У дверей погреба он остановился и огляделся, вошёл внутрь, перейдя со света во тьму. Недвусмысленно покашливая, с трудом спустился по высоким каменным ступеням в полумрак подвала. Когда глаза привыкли к слабому освещению после яркого солнца - свет шёл из узких горизонтальных окошек под потолком, - он обошёл один ряд огромных бочек, от которых несло плесенью, увидел свою жертву - она возилась у одной из них – и приблизился. Рыжеволосая подала ему глиняную кружку. Казанова принял из её рук посудину и принялся пить тёмно-бордовую жидкость крупными глотками, отмечая про себя, что вино не из лучших. Он вернул пустую кружку девице и дал ей серебряную монету. А когда красотка отвернулась, чтобы наполнить свой кувшин вином, прижался к ней сзади.
- О, синьор! - её акцент забавлял Джакомо.
Она извивалась всем телом, делая попытку освободиться из его объятий, но никакого старания к этому не прикладывала. Казанова достал золотую монету и сунул в вырез её платья, точно между персям.
- Оу? - тон, каким это было произнесено, говорил о том, что направление взято верно.
Но служанка всё продолжала наигранное сопротивление, которое лишь заводило Джакомо. Он добавил ещё две серебряные. Девица быстрым движением выудила из своего декольте все монеты и перепрятала их в пояс, а затем сама положила руки Джакомо себе на груди. Он освободил упругие перси от платья... и, когда услышал приглушённое “да”, ловко задрал подол рыжеволосой бесстыдницы...

В это время Элоиза с готовыми бумагами вернулась к своему экипажу, но нашла его пустым.
- Где синьор Казанова, Антонио? Нам пора ехать. Где он? - раздражённо спросила она у слуги.
- Не знаю, Ваша Светлость, - Антонио пожал плечами. - Я всё время смотрел за лошадьми.
Конечно, Антонио знал, где его господин, но преданность своему хозяину, да и мужская солидарность тоже, не позволяли ему выдать Джакомо...

Кувшин уже давно наполнился, и теперь вино лилось через край, образуя под ногами любовников кровавую лужу.
- Твоё вино, красавица, оно перелилось, - сказал Казанова с усмешкой и направился к выходу, поправляя на себе одежду.
Он сразу же потерял интерес к рыжеволосой и почти забыл о ней, покидая погреб. Он вышел под солнце из сырого, холодного помещения, радуясь свету, и тут, он заметил маркизу, стоявшую подле кареты и грозно взиравшую на него. Джакомо невольно замер на месте, ладонь, лежащая на рукоятке трости, взмокла. Сзади его вдруг толкнула служанка, шедшая вслед за ним из винного погребка. Элоиза увидела её, растрёпанную, в измятом платье, раскрасневшуюся, и всё поняла. Девица пробежала через двор, пряча глаза (ничего удивительного!).
- Вы едете, сударь?! - злобный голос маркизы, как ударом бича, ожёг Казанову и заставил его встрепенуться. - Или Вы остаётесь? - она кивнула в сторону двери, за которой скрылась служанка, нёсшая кувшин.
- Нет, нет, я еду... мы едем! - поспешил ответить Джакомо.
Он испугался, что де Вилье может бросить его здесь. Действительно испугался. Её лицо было злым как никогда. Он поспешил к ней, хромая, помог сесть в экипаж и сел сам, стараясь не встретиться взглядом с разъярённой женщиной.
Лошади весело побежали, увлекая карету с пассажирами к австрийской границе.



-4-

- Мы в Австрии, Ваша светлость! - крикнул Антонио через некоторое время.
- Надо было оставить Вас там, с этой девкой, проучить как следует. Вы так и не потрудились возыметь хоть каплю совести, - проговорила Элоиза, обращаясь к Джакомо.
Она не смотрела на него, и её брови оставались нахмуренными.
- С чего Вы вздумали ревновать меня к служанке, дорогая Элоиза? Я ходил в погреб за вином, - вместо извинений промямлил Казанова, устремляя на маркизу самый невиннейший взгляд.
- Замолчите, сударь! - огрызнулась она.
И он замолчал.

Джакомо углубился в философские размышления, но время от времени бросал беглый взгляд на спутницу. Элоиза же ни разу не удостоила его ни взглядом, ни даже поворотом головы. Она неотрывно смотрела в окно и тоже о чём-то думала...
“Я всегда находил для себя простым и необременительным делом завоевать внимание, а затем и сердце любой женщины, точнее, не сердце, а тело, но никогда не задумывался над тем, легко ли удержать женщину возле себя. Я первым оставлял их, без сожаления, и я не бывал ни с одной достаточно долго настолько, чтобы узнать её получше, или же обстоятельства складывались так, что нам приходилось расстаться. С Элоизой мы вместе несколько месяцев, а знакомы и того больше. Как странно! И почему мы не расстались до сих пор? Почему я не оставил её и еду сейчас с ней в чужой дом в чужой стране, где мы снова должны быть рядом? И она до сих пор не оставила меня, несмотря на то, что я неверен ей...”
Какое-то тревожное чувство наполнило сердце вечного ловеласа. Он взглянул на маркизу.
Вдруг он ясно осознал, что она может покинуть его в любую минуту, что она вовсе не зависит от него, а скорее он от неё, что она сама по себе, и ничто не сможет удержать её.
“Боже! Даже если я очень захочу, я не смогу удержать её! Я не знаю, что для этого нужно. Как можно удержать её? И возможно ли такое? По-моему, невозможно”.
Он по-настоящему запаниковал. Сердце забилось чаще, подступая к горлу.
“Женщины плетут сети интриг, отнимая друг у друга любовников, или стремятся женить на себе мужчин, чтобы быть с ними рядом и владеть ими, хотя и это обладание мужем всё же относительно - мужья имеют любовниц, а сами жёны, которые страстно старались заполучить всеми средствами мужа, находят любовников. Да, я знаю, я часто бывал таким вот любовником... И что же? Неужели я ошибочно полагал, что имею власть над женщинами, а, в итоге, не имею ничего, кроме желания иметь эту власть? Нет, нет! Не хочу верить! А как же плачущие и проклинающие, и умоляющие меня вернуться? Может быть, не брось я их, они завтра же бросили бы меня?“
Видимо беспокойство, охватившее Джакомо, отразилось у него на лице, потому что маркиза де Вилье, прервав долгое молчание, спросила его:
- Что с Вами, Казанова? Вам дурно? - она коснулась его руки.
Он вздрогнул от неожиданности и посмотрел на Элоизу так, будто увидел её впервые.
- Вы дрожите, и на Вас лица нет, друг мой. Быть может, Вы потрудитесь объяснить мне, что с Вами происходит? - и, поскольку Казанова ничего не отвечал, продолжала, но более язвительным тоном. - Вы не находите, синьор Казанова, что в последнее время Ваши легкомысленные связи идут Вам же во вред? Или Вас снова укачало?
- Элоиза! - Джакомо неожиданно обнял её с таким чувством, словно они вот-вот должны расстаться навсегда, а вслед за тем принялся горячо расцеловывать её ручки.
- Кажется, Ваше недавнее падение с лошади плохо сказалось, - улыбнулась, наконец, маркиза. - Что же происходит с Вами, Джакомо?
Она немного смягчилась после такого бурного проявления чувств с его стороны.
- Я не знаю... это так странно... я сам не пойму. Я на минуту представил, что могу потерять Вас, любовь моя, и очень испугался. Я плохо объясняю. Казанова провёл языком по пересохшим вдруг губам. Он крепко сжимал в своих руках пальцы Элоизы, ей даже стало больно, но она стерпела и не отняла рук.
- Не хочу огорчать Вас, Джакомо, но... - она улыбнулась загадочно.
- Что, что?! Говорите же, сударыня, прошу Вас! - он искал её взгляда и выглядел обеспокоенным. - Что?
- Боюсь, Вы влюбились в меня, дорогой мой, вот в чём всё дело.
Такой простой ответ сразил Казанову. Он некоторое время пребывал в оцепенении. Ему казалось, что он любил Мирабеллу, а Элоизу любил до того, как увидел Мирабеллу, а до Элоизы... Вообще же, понятие любви вечно ускользало от него, он никогда не думал о любви, он не допускал и мысли... Он любил соблазнять, завоёвывать, брать в сладкий плен и дарить наслаждение, он наслаждался этим сам, в этом состояла его жизнь - преклоняться перед прекрасными дамами. Но только телом, а не душой.
Он вновь взглянул на Элоизу, но она уже отвернулась...


***

Путешествие подходило к концу, они пересекли почти полстраны и въехали на улицы Вены. Такой же город для влюблённых, как и Венеция. Красив по-своему, по-своему неповторим.
Карета дёрнулась и остановилась. Это привело в чувство моего героя, который весь остаток пути находился в глубокой задумчивости. Джакомо, а вместе с ним и Элоиза, посмотрели в окно - дворец барона приветливо распахнул двери, слуги шли навстречу, неся факелы. Открыли дверцу экипажа, опустили ступеньку. Казанова нерешительно вышел первым, ему показалось даже, что он спит и видит сон. Маркиза появилась следом. Она взяла его под руку, и они пошли, сдержано улыбаясь, минуя выстроившуюся прислугу, освещавшую им путь к парадному крыльцу. Обоим в эту минуту не верилось, что мытарства их закончились.
- Наконец-то! Прошу вас, господа! - барон встретил их с распростёртыми объятьями. - Как добрались? О, синьор Казанова!
Они обнялись. От радушия барона невозможно было отвертеться.
- Элоиза, дорогая! - он поцеловал ей руку.
- Проходите, проходите! Сейчас вас разместят, подадут горячей воды... Ох вы, мои дорогие... Через час будем ужинать. Прекрасный ужин! Проходите, проходите!.. Джакомо! Элоиза! Располагайтесь, будьте как дома...
- Вам не стыдно, Джакомо? - шепнула Элоиза на ухо Казанове. - И Вы этого человека называли старым ослом и хотели убить.
Тот только хмыкнул в ответ...


-5-

Потянулись долгие осенние вечера, а за ними нагрянула зима со снегом и морозцем. Но Джакомо некогда было скучать. Во-первых, барон оказался весьма щедрым хозяином. И гурманские пристрастия Казановы удовлетворялись каждый раз, как он садился за обеденный стол. Барон фон Ниткох, часто посещавший Италию и успевший привыкнуть к итальянской кухне, завёл себе повара итальянца. Во-вторых, приятным собеседником, с которым было о чём поговорить и пофилософствовать - одно из любимых занятий Джакомо, которому он отдавал должное между сытным обедом и ухаживаниями за женщинами.
А в-третьих, они проводили много времени за карточной игрой или за бильярдом. Ещё барон любил шахматы, но находил поддержку лишь в лице Элоизы де Вилье. Казанова умел играть в шахматы, но предпочитал более быстрый способ отъёма денег. В картах он чувствовал себя как рыба в воде - кошелёк Ниткоха худел на глазах. А ещё... Ещё была знаменитая Венская опера. Она поразила Казанову не только красотой архитектуры и роскошью внутренней отделки и убранства, но и богатством репертуара. Он стал завсегдатаем operа и ярым поклонником служительниц Мельпомены. Кстати пришлась личная ложа барона, которую сам он посещал довольно редко, но Джакомо Казанову можно было увидеть на любом спектакле, во время любого представления. Лишь opera не давала ему возможности заскучать о родной Венеции.
О, сейчас там Новогодний карнавал. Стайки чаровниц в масках и пёстрых нарядах хохочут и танцуют на её улочках. Маскарад осыпает головы участников разноцветным конфетти, всюду фейерверки, шутки, музыка...
Словом, он не находил времени для печали, напротив, он расцвёл и оживился. Такая жизнь была по нему. Пока барон, не задумываясь, тратил деньги на содержание своих гостей, а Казанова потихоньку выигрывал у него в карты, пополняя свои запасы “на непредвиденные расходы”, ничто не могло омрачить жизнь беззаботного синьора. Даже кратковременная интрижка с оперной певицей никак не отразилась на его укладе жизни. Он пропустил её, как рюмку аперитива пред обедом.
Похоже, маркиза де Вилье потеряла бдительность; имея своего любовника всегда под рукой - каждый день и каждую ночь они проводили вместе, - она перестала смотреть по сторонам, и краткие отлучки Джакомо не вызывали у неё подозрений.
И всё было бы замечательно, если бы под Новый год на премьере новой оперы не появилась Её величество королева Австрии Мария Терезия в сопровождении свиты придворных...


***

Казанова заметил оживление в царской ложе и направил туда свой бинокль. Он с минуту забавлялся разглядыванием фрейлин и прочих дам, присутствовавших в ложе, как вдруг, - словно молния, что вспыхивает неожиданно от края и до края неба и затмевает своей ослепительной яркостью всё вокруг, так и эта женщина, которую увидел Джакомо, - для него в один момент перестало существовать всё на свете. Все ценности мира, которые он не успел пожелать, потеряли своё значение, а все женщины, которых он не успел полюбить - свою привлекательность.
- Пресвятая Дева! - он не заметил, что говорит это вслух. Казанова привстал со своего места и, когда дама посмотрела в его сторону, поклонился ей.
Но красавица отвернулась с равнодушным видом.
Мой герой был сражён наповал. Он знал точно только одно - если бы сейчас ему предложили выбирать между спокойной жизнью возле Элоизы, его относительным благополучием, и одной ночью с незнакомкой, в которую он тут же влюбился, невзирая на сидящую рядом с ним маркизу де Вилье, он выбрал бы последнее, не задумываясь!
И даже когда в ложе около этой дамы появился статный гвардейский офицер, Джакомо сжал эфес своей шпаги. Да! Он готов был убить, теперь же, любого, кто станет мешать ему обрести внимание, доверие и любовь новой возлюбленной...

Итак, кое-что он уже наверняка знал о ней, она либо фрейлина Её величества, либо особа, приближённая к королевскому дому. Следовательно, она является знатной дамой и, видимо, очень богатой. Об этом красноречиво говорили драгоценности, украшавшие длинную, изящную шею и прелестные ушки незнакомки. То, что она красавица, ни у кого не могло вызвать сомнения. Её горделиво поставленная голова и строгой формы рот заявляли о крутом характере. Вздёрнутые длинные брови – о высокомерии и неприступности. Огромные холодные глаза, таящие в своей глубине незаурядный ум, - пренебрежение к страстям... Есть к чему приложить усилия... Также Джакомо разглядел великолепные плечи и грудь, чуть выступавшую из декольте; ему показалось, что он ощущает под пальцами шелковистость кожи...


***

Он начал сгорать от нетерпения, но, пока что, не знал, как, каким образом он может быть представлен сей даме. К сожалению, он не смел проявлять открыто свой интерес, и это осложняло дело. Впрочем, отчаяние было редким спутником Казановы. Его, ничем не подкрепляемая, надежда на успех росла с каждым днём, наверно, на дрожжах самоуверенности кавалера де Сенгальт синьора Джакомо Казановы.
Отныне он не пропускал ни одного представления. Он верил в то, что ему, рано или поздно, представится случай познакомиться с дамой своего сердца. Теперь он видел незнакомку в компании всё того же офицера, но в другой ложе, той, что была рядом с ложей барона, но ближе к сцене.
Казанова оказался в стратегически выгодном положении - он имел возможность на протяжении всего спектакля разглядывать свою любовь и не быть уличённым в этом. Он наблюдал и изучал - все жесты, все манеры, которые так завораживающе действовали на него, предметы её туалета, причёски, каждый раз новые, и гостей, приходивших в ложу, её отношение к ним. А как она улыбалась! Она улыбалась невероятно, сказочно! Лишь одни уголки губ приподнимались в улыбке, едва заметно, но её глаза начинали вдруг светиться. Она улыбалась, совершенно не обнажая зубов, но Казанова знал - они были также прекрасны, как и всё в этой женщине, а её глаза отражали в себе все чувства, которые она испытывала к тому, кому предназначалась улыбка. Вообще, не смотря на внешнюю холодность, в её облике угадывалась страстная натура; или Джакомо смог разгадать эту особенность? И он ждал, вернее, предчувствовал многое от встречи с сей дамой.
Он заметил ещё, что молодой офицер, всюду, словно тень, сопровождавший его возлюбленную, ведёт себя весьма сдержанно по отношению к ней, а значит он не муж, это точно. Что же, любовник? Но почему он тогда всегда рядом, не боясь скомпрометировать своим присутствием даму? И где же муж, если она замужем? Многие неразрешённые вопросы мучили Казанову. Не найдя иного выхода, он снарядил Антонио, своего верного слугу, на поиски ответов...
Первое, что узнал с его помощью влюблённый, это то, что дама сия являлась вдовой герцога Айсвальдского и носила имя Анриета; что замужем была лишь год, прежде чем овдовела, а сама-то двадцати трёх лет; детей не имела и получила от покойного мужа огромное состояние, земли на севере Австрии, особняк в Вене на Ам Хоймаркт и, главное, титул.
Второе, она уже не носила траура, муж умер два года назад, и считалась самой завидной невестой при Дворе. К её руке выстроилась длинная очередь претендентов, но герцогиня оставалась к ним равнодушна и не спешила вступать в повторный брак. Уж не гвардеец ли служил тому причиной?! Казанова даже ревновал, при случае он решил расправиться с ним, так, чтоб не мешался.


***

В тщетных мечтах прошла зима, ему так и не удалось приблизиться хотя бы на шаг к заветной цели. Нет, он не хотел стать мужем и завладеть наследством герцога, и он не желал тщеславного обладания самой красивой женщиной Австрии. Нет! Он хотел, чтобы она узнала о нём, чтобы она захотела обладать им, только так он сможет быть с ней. Что ж, таков был его стиль - он разжигал в женщинах желание и, когда они были готовы отдать ему всё, брал их. Он проделывал это сотни раз с естественной лёгкостью виртуоза, виртуоза любви, но существовало условие - он должен был оказаться рядом с той, которую он хотел соблазнить. Один взгляд, один жест, одна фраза - Джакомо знал - его не забудут теперь никогда.
А, следовательно, он волен тратить сколько угодно времени на знакомство, ухаживание и обольщение. Благо, при всей своей горячности и нетерпеливости, лишавших его покоя подчас, он всё же умел ждать… точно хищник в засаде.
И он ждал...


-6-

С первым проблеском весенних лучей всё в природе оживилось и задвигалось. Освободились из-под снега и высохли дорожки в парке у дворца Шенбрунн и в Венском лесу. Весна вдохнула жизнь и в деревья, те качались совсем не по-зимнему; и в птиц, они весело щебетали и порхали дружными стайками повсюду; и в лошадей, которые широко раздували ноздри и издавали приветственное ржание, завидев издали любого своего собрата.
А Казанова потерял покой, он почти не спал по ночам, ел без удовольствия, стал бледен и угрюм. Хотя, всё с тем же успехом продолжал обыгрывать Франца фон Ниткоха в карты, давая ему лишь небольшие передышки, для отвода глаз, проигрывая намеренно. От его жизнерадостного, искромётного темперамента не осталось и следа. Даже в спальню маркизы он приходил только за тем, чтобы она не заподозрила его в охлаждении чувств. Большую же часть времени Джакомо проводил в своей комнате за чтением или же за письмом. Он писал стихи, много стихов (неразделённая любовь - пища поэта), писал письма, письма своей возлюбленной, которые сразу же по написании летели в огонь.

Его болезненное состояние сделалось заметным для всех. Элоиза первой заговорила об этом.
Как-то вечером они сидели у камина втроём; шла неторопливая беседа, и Джакомо постоянно отвечал невпопад, находясь в глубокой задумчивости.
- Казанова! - маркиза тронула кончиком сложенного веера его колено.
Он вздрогнул и побледнел.
- Простите, сударыня. Каков был Ваш вопрос? - он рассеянным взглядом обвёл залу, где они сидели.
- О чём Вы постоянно думаете, друг мой? - вместо ответа сказала Элоиза. - В последнее время Ваше состояние серьёзно беспокоит меня, Джакомо. Вы перестали есть, по ночам в Вашей спальне горит свеча... Антонио пожаловался мне, сказав, что Вы не спите ночью, и только под утро валитесь от усталости в постель... Барон уже устал сопровождать меня в моих поездках. Вы же ни разу не соизволили вывезти меня на бал, а их было много, очень много! Вы не бываете в свете! Из-за Вашей хандры, не понятно чем вызванной, страдают все вокруг. Вы так скоро вовсе перестанете выходить на улицу.
В продолжение её тирады барон, в знак согласия, кивал головой и приговаривал озабоченно “ja-ja, jawohl”. Казанова же сидел с виноватым видом, словно школяр, укравший варенье из буфета на кухне и теперь выслушивающий нравоучения, и молчал.
- Что же Вы молчите, Джакомо? - удивилась маркиза. - Скажите нам с бароном, наконец, что с Вами происходит. Быть может, Вы нездоровы? Ваши раны беспокоят Вас? Не пригласить ли нам врача? Или что?!
Она начала раздражаться, и Казанова, всё это время искавший, что ответить, проговорил:
 - Я скучаю по Венеции. Мне не хватает ветра, несущего с залива запах моря; не хватает каналов, обнимающих мой город; этих белокаменных дворцов на фондамента, любующихся своим отражением в воде...
- Да?! - резко оборвала его Элоиза. - И легкомысленных красоток под маской, готовых задрать свои юбки перед Вами, синьор Казанова! Их так много в Венеции.
- Но Элоиза! Вы не справедливы ко мне! Зачем Вы говорите так, синьора? - он даже перешёл на итальянский, хотя они обычно говорили на немецком в присутствии барона. - Мне не хватает воздуха Италии! Разве я виноват в том, что я итальянец? Что мне легко и свободно дышится лишь в Венеции? Что мне спокойнее лишь, когда волны рио качают мою гондолу? Да, чёрт возьми! Именно так! - рассердился вдруг он, - И венецианки в баутах, смеющиеся на мосту через канал и просовывающие свои прелестные ножки между перильцами, чтобы соблазнить гребца! А ещё - песни! Страстные песни в благоухающей ночи под балконом донны... Проклятье!
- Вам скучно здесь, со мной, не оправдывайтесь, - заключила де Вилье и замолчала, обиженно надув губки.
Джакомо тоже замолчал. Ему нечего было возразить, а придумывать новые оправдания не было сил. Но тут заговорил барон.
- Я знаю, что Вам поможет, милый мой друг! Я знаю средство от Вашей тоски. Вы говорите ветер? Свобода?.. Ха-ха-ха! - он весело потирал руки.
Элоиза и Джакомо переглянулись.
- Завтра же берите самую лучшую лошадь из моей конюшни и отправляйтесь в Венский лес на прогулку. Только верховая езда спасёт Вас от уныния, Гер Казанова! Ещё бывает охота, но сейчас не сезон, - он радостно взирал на Джакомо и, кажется, был просто счастлив, что нашёл быстрое и верное решение проблемы.
Казанова смотрел на барона несколько секунд, ошеломлённый таким предложением. Ему-то эта идея показалась блестящей и исключительной. Лишь бы маркиза не изъявила желания также отправиться на верховую прогулку вместе с ним. Но Элоиза молчала, понимая, что Джакомо следует побыть одному, без неё. Эта умная женщина интуитивно чувствовала состояние своего любовника, и ей не трудно было понять, что он задыхается, просто задыхается, ведя такую замкнутую жизнь. Поэтому она промолчала...


***

И вот, в яркое, солнечное утро Казанова отправился на верховую прогулку. Надо вам заметить, что Вена издавна славится не только своей великолепной оперой и пышными балами, но и одной из лучших в Европе высшей школой верховой езды. Потому, отлично выезженный вороной жеребец голландской породы гордо нёс на себе всадника, идя изящным аллюром; он высоко поднимал передние ноги, гнул лебединую шею и держал хвост фонтанчиком. Лошадь и седок эффектно смотрелись вместе ещё и благодаря безупречной посадке Джакомо. Он непринуждённо сидел в седле и легко управлял скакуном. Публика, гуляющая в лесу, с восхищением провожала взглядом красивую пару, как бы слившуюся воедино...
Не успел Джакомо повернуть своего жеребца на одну из многочисленных дорожек, ведущую между могучими деревьями, как мимо него со звонким смехом пронеслись две “амазонки”.
И, о Боже! В одной он узнал свою Анриету. Она ехала на лошади серой масти и была облачена в платье рубинового цвета. Казанова пустил жеребца вслед за уносящимися всадницами.
Господин Случай, который всегда был благосклонен к кавалеру де Сенгальт, даже в пору, когда он ещё не был кавалером, опять пришёл на помощь своему протеже.
Спустя некоторое время, Джакомо буквально наткнулся на умчавшихся вихрем дам. К счастью, он увидел их первым и остановился за деревьями, оставаясь незамеченным и, ища благоприятной возможности подъехать к ним. Они придержали своих лошадей, чтобы дать им отдохнуть. И тут Господин Случай ослабил руку герцогини Айсвальдской, и она выронила хлыстик. Он упал на землю, и поднять его теперь было не реально. “Ой!” - услышал Джакомо и, не раздумывая, выехал из-за деревьев...
Тут я поясню: даме, сидящей боком в седле, которое и называется дамским, весьма трудно спуститься на землю, а тем более сесть обратно на лошадь, без посторонней помощи - длинное, узкое платье со шлейфом и неудобная конструкция седла превращали посадку на лошадь и спешивание с неё в ответственную церемонию. Да и этикет XVIII века не предусматривал того, что светские красавицы будут сигать в седло словно драгун. Короче говоря, всё это очень помогло моему герою…
Он спрыгнул с лошади, поднял оброненный хлыстик и, подойдя вплотную к серой кобыле, на которой восседала Анриета, протянул хлыстик даме. Она приняла, с благосклонной улыбкой, тонкой рукой в серой замшевой перчатке поданный предмет, но Казанова не спешил отпускать его из своих рук. Герцогиня удивлённо посмотрела на него, её подруга тихонько хихикнула. Положение становилось неловким.
- Я, кажется, видела Вас в opera, но не имею чести знать Ваше имя, - произнесла Анриета надменно, спасаясь за напускной холодностью от собственного смущения.
- Да, сударь, кто Вы? - поинтересовалась спутница герцогини.
Анриета начала разговор по-французски, так как видела, что перед ней иностранец. Отдать должное Казанове, он знал несколько языков, включая латынь; всё же он закончил семинарию; поэтому ответил дамам по-немецки, чем приятно поразил их.
- Гер Казанова. Джакомо Казанова кавалер де Сенгальт, Ваш покорный слуга, - и он низко поклонился. - Я ехал позади и увидел, как Вы обронили хлыст.
- Очень любезно с Вашей стороны, сударь, - ответила Анриета. - Думаю, нам также следует представиться: Герцогиня Анриета Айсвальдская, а это моя компаньонка, баронесса Регина Вильденберг, фрейлина Её величества.
Джакомо снова поклонился с почтением.
- О, Вы потеряли стремя, сударыня, - сказал хитрец и, не давая опомниться растерявшейся герцогине, взялся одной рукой за стремя, а другой - за дамскую ножку в высоком, узком сапоге. Он сжал ногу чуть выше щиколотки, но сквозь тонкую замшу Анриета с трепетом ощутила тепло и силу его пальцев. Жаркая волна ударила изнутри, голова закружилась.
А Джакомо поставил её ногу в стремя и вежливо отступил.
- Разрешите мне сопровождать Вас на прогулке, Ваше Сиятельство, - Казанова всё не отрывал взгляда от герцогини.
- Конечно, Гер Казанова, мы будем рады. И оставьте, прошу Вас, этот светский тон, долой условности, мы не при Дворе, - и Анриета улыбнулась ему более мягко, сгладив степень превосходства.
Казанова вспрыгнул в седло, и они поехали шагом по лесу...
- Вы ведь итальянец, не так ли? - продолжала начатый разговор герцогиня. - У Вас такой характерный акцент.
- Совершенно верно, - ответил Джакомо...
И беседа пошла своим чередом. В ходе неё Казанова понял, а вернее убедился, он и раньше был в этом уверен - перед ним не только красивая, но и весьма умная женщина. Она многое знала и об Италии, хорошо разбиралась в политике, и с ней было приятно разговаривать. Джакомо даже был несколько удивлён смелостью её высказываний относительно правительства Венецианской республики. Что ж, тем интереснее было иметь с нею дело. К концу прогулки они расстались добрыми друзьями.


***

Окрылённый Казанова вернулся в дом барона фон Ниткоха. Он впорхнул в гостиную, не чуя под ногами пол. Но его хорошее настроение быстро испортил мрачный вид Элоизы, которая молча встретила его и наградила самым холодным и презрительным взглядом в ответ на его радушное приветствие.
- Вы не в духе, любовь моя? - он склонился, чтобы поцеловать ей руку, но маркиза де Вилье не позволила ему сделать это.
Искренне поражённый Казанова распрямился и принял неприступный вид, ожидая услышать какие-либо упрёки в свой адрес. Он всегда становился таким, если вдруг обижался.
- Пройдём в мой будуар, я не хочу говорить с Вами здесь, - бросила Элоиза и направилась во внутренние покои дворца.
Джакомо поплёлся за ней, гадая на ходу, что же могло рассердить де Вилье. “В будуар? Великолепно! Там мне будет гораздо легче объясниться с ней, там мы скорее найдём общий язык. Но что могло случиться? Неужели эта милая крошка с театральных подмостков решила отомстить мне за то, что я так скоро оставил её. Но он же на удивление скучна, так однообразна и груба. Разве я виноват в том, что потерял интерес к ней?”
В этот момент они вошли в будуар маркизы. И Джакомо, с порога, поспешил заключить Элоизу в объятья и запечатлеть на её сахарных устах страстный поцелуй. Но маркиза, настроенная решительно и серьёзно, укусила провинившегося кавалера за губу и, когда он вскрикнул и разжал руки, вырвалась от него, и, отойдя подальше, села в кресло.
- Боже! За что? Какой дикий жест! - причитал Казанова, облизывая укушенную нижнюю губу и с обидой глядя на Элоизу.
- Я желаю, синьор Казанова... Нет, я требую объяснений! Я требую, чтобы Вы, сударь, объяснили мне, что это значит! - и она, собрав обеими руками со стола ворох бумаги, бросила к ногам Джакомо.
Он сразу же догадался, о чём идёт речь. В измятых бумажках без труда он узнал свои “любовные” записочки, которые он посылал время от времени той оперной диве, с которой он завёл роман зимой, отчасти благодаря этим записочкам. Казанова был мастером любовного слога, и не только... Он присел, собрал всё и отправил в камин. Огонь принялся с аппетитом поедать предложенную ему бумагу, и через минуту от писем не осталось и следа.
- Видите, Элоиза, было и нет, ничего не осталось. Вот Вам мои объяснения. Вы вправе прогнать меня или простить, мне больше нечего сказать Вам, сударыня, - Джакомо встал, поклонился и удалился к себе с гордым видом.
Маркиза хотела было задержать его, окликнув, но передумала и промолчала. Она вздохнула безнадёжно и устремила задумчивый взор на огонь, который беззаботно потрескивал в камине.
Он и не помнил о том, что поглотил чьи-то любовные письма, ему было всё равно.

Укушенный Джакомо оставался в своей комнате и во время обеда, он сослался на плохое самочувствие и не вышел к столу, надеясь заставить маркизу де Вилье испытать приступ угрызения совести за обиду, которую она нанесла ему, обвинив в несуществующей, уже несуществующей, связи с оперной певичкой. Но маркиза вкушала обеденные блюда спокойно; она понимала причину отсутствия за столом своего любовника, она знала правду о Джакомо, о его кратковременном, но всё же романе, и не собиралась мучиться угрызениями совести, на которые так рассчитывал Казанова. Но мудрая и проницательная де Вилье просчиталась в одном - она решила, что накажет Джакомо, отказавшись вечером ехать в opera.
Да! Она жестоко ошиблась, полагая, что Казанова останется подле неё и будет маяться весь вечер, не находя себе места - Казанова уехал! Он уехал один, воспользовавшись любезно предоставленной каретой барона. О! Как была зла Элоиза... на себя, на Джакомо... Но что делать? Он уехал. Этот непокорный Казанова, он всегда верен только самому себе. Что с ним поделаешь!..


***

Казанова моментально забыл все свои огорчения, встретив в опере молодую герцогиню. Она сама окликнула его, стоя в окружении четырёх дам и того гвардейского офицера, с которым Джакомо видел её и в первый раз. Он испытывал сильнейшую неприязнь (читай: ревность) к этому человеку и не хотел подходить, но, к счастью, в следующую секунду сопровождающий герцогини отделился от своей компании и ринулся к другой, где находились, очевидно, его знакомые. Вздохнув с облегчением, Джакомо приблизился к дамам; глаза его засияли характерным блеском...
А ещё произошло вот что: герцогиня пригласила Казанову в свою ложу. Он принял приглашение, но находился в напряжении до тех пор, пока не увидел ненавистного ему офицера в ложе напротив, сидящего рядом с двумя пожилыми, но очень привлекательными дамами. Тогда Джакомо расслабился и стал от души наслаждаться ситуацией. Он подумал даже, а не стоит ли теперь же объясниться с герцогиней и признаться ей в любви, но здраво рассудил, что подобный ход будет не кстати. Ведь Анриета избалована вниманием мужчин и слышала (как пить дать, мой милый Джакомо!) много раз всяческие признания и обещания любви и преданности. Здесь нужен особый подход. Она горда и независима, в ней нет и капли кокетства, она кажется холодной и неприступной. Она чем-то напоминает Элоизу, а её не просто обмануть. Тут не подойдёт дежурный набор слов, которым можно с избытком потчевать провинциальных красоток или похотливых, но безмозглых светских “львиц”. С такой женщиной необходимо быть предельно честным. Она сумеет отличить истинную страсть от вожделения, безумные эпитеты любви от напыщенных, но обманчивых фраз. Что ж...
- Гер Казанова!
Джакомо вздрогнул. Как и всегда, он настолько углубился в размышления, что даже не заметил, как Анриета тронула его за рукав.
- Да, сударыня? Я к Вашим услугам.
- Проводите меня до кареты, я уезжаю, - герцогиня медленно поднялась со своего места.
Казанова поспешил встать, чтобы следовать за ней. Он помог ей сесть в экипаж, и сам закрыл дверцу. Опустил глаза... Анриета протянула ему руку для поцелуя. Он прижался губами к кружевной перчатке, но, всё же, не удержался и легонько пожал пальцы тонкой ручки герцогини, отпуская её из своей. Никакого сопротивления не последовало, герцогиня не поспешила отнять руки, но, ни словом, ни жестом не отреагировала на произошедшее.

...Цок-цок, цок-цок, цок-цок-цок-цок... Она испарилась в вечернем тумане австрийской столицы.
Джакомо пошёл пешком по пустым в этот час улицам Вены. Его карета, вернее, карета барона медленно ехала за ним...


-7-

Во дворце фон Ниткоха властвовали тьма и тишина. Всё погрузилось в сон. Никто не встречал, никто не ждал моего героя. Казанова хотел войти к Элоизе, но дверь оказалось запертой изнутри. Решительное действие в ответ на самовольный выезд в оперу. Он не разозлился, не обиделся, его охватила тоска. Он тяжело вздохнул и поплёлся в свои покои. На письменном столе его ожидал приятный сюрприз в виде записки от герцогини. Пока Джакомо прогуливался пешком, принесли письмо и передали Антонио.
... - Да, синьор, незадолго до Вашего появления принесли и отдали прямо мне в руки, - Антонио широко улыбался, видя, что его господин весьма обрадовался, найдя послание у себя на столе.
- Хорошо, хорошо. Иди спать, мой друг, ты мне сегодня более не понадобишься, - Джакомо махнул рукой в сторону двери. Ему не терпелось остаться одному и прочесть записку Анриеты.
Когда слуга удалился, он вскрыл аккуратно печать, поднёс бумагу к лицу, вдыхая аромат, оставленный руками герцогини. То, что находилось в самом послании, одновременно и обрадовало, и огорчило его. Он ожидал (хотя с чего?) найти там нечто интимное, а обнаружил официальное приглашение на обед в дом герцогини Айсвальдской. Но это была победа, маленькая, но победа! Не даром официальное приглашение было передано ему втайне и от барона, и от маркизы. Казанова ликовал.
- Началось! - сказал сам себе Джакомо, довольно потирая руки и ухмыляясь.
Он повалился на кровать, не раздеваясь, и предался мечтам, разглядывая рисунок ткани, из которой был сооружён балдахин. Так он вскоре и уснул; его мысли об Анриете незаметно перешли в сон.


***

На следующее утро он нашёл Элоизу, сидящей за завтраком с победным видом. Она уже считала, что их с Джакомо микро-война характеров, разыгравшаяся вчера, закончилась: Казанова поехал в оперу без неё - она не пустила его вечером в свою спальню. Казалось бы, инцидент должен быть исчерпан. Не тут-то было! Джакомо, увидев её торжествующей победу, взбесился, но вида не подал. Когда он вошёл, маркиза приветливо поздоровалась с ним, как ни в чём ни бывало. Он ответил учтивым поклоном, поприветствовал барона и присоединился к вкушавшим.
За чашечкой кофе Ниткох предложил им совершить путешествие и поехать вместе с ним в его поместье, что находится в одном дне пути к югу от Вены, и пожить там дня три, пока он уладит свои дела, а заодно познакомиться с баронессой, а затем всем вместе вернуться в столицу. Элоиза с радостью согласилась и посмотрела с надеждой на Джакомо.
“Она что же, действительно посчитала, что конфликт исчерпан? Эта самодовольная женщина полагает, что можно перед Казановой безнаказанно закрыть дверь своей спальни? Вот шутки, право!”
- Благодарю Вас, дорогой барон. Но трястись весь день в карете? Нет-нет, этого я не вынесу, а... верхом ехать так долго мне не позволяет рана, - Казанова при этом стрельнул глазами в сторону Элоизы и с удовольствием заметил, как исказилось её лицо.
Она даже не смогла сдержать себя. От победного триумфа не осталось ничего. Маркиза и не предполагала, что “война” не закончена...
- Неужели Ваше ранение до сих пор тревожит Ваше здоровье, и раны так беспокоят Вас, Гер Казанова? - участливо осведомился барон. И он озабоченно зацокал языком.
- Очень тревожит, - напустив на себя серьезность, ответил хитрец. - Вы уж поезжайте без меня, господа, а я буду дожидаться вас здесь. Затем он обратился к маркизе, но ехидство, с которым он говорил, было заметно лишь ей одной. Она-то знала, как он умеет дерзить, не произнося и слова дерзости, - Вам, безусловно, пойдёт на пользу деревенский воздух, моя дорогая Элоиза. Городская жизнь так утомляет.
У них не состоялось ни одного светского выхода за зиму, ни одного бала они не посетили вместе; маркизу сопровождал повсюду барон...
- И потом, Вам, наверно, хочется отдохнуть от меня? (читайте: “Видимо поэтому Вы не пустили меня в свою спальню вчера”).
- Я думаю, Вы пожалеете, что не поехали с нами, - в голосе маркизы прозвучала угроза и плохо скрываемое раздражение, но она улыбалась, и о том, что она невероятно зла, говорил лишь одни её взгляд, устремлённый на Джакомо. Она готова была испепелить его этим взглядом.
Он ответил ей злорадной усмешкой.

Спустя несколько часов барон фон Ниткох и маркиза де Вилье уехали, собрав наскоро кое-какие вещи, необходимые им для кратковременной отлучки, а Джакомо остался один за хозяина. У него появилось целых пять дней на то, чтобы насладиться одиночеством в полной мере, а это значит - жить без оглядки. О! Да за такое время можно многое успеть!
Для начала он прошёл по пустынным залам дворца, слушая эхо собственных шагов, и вдохнул в себя запах свободы. Когда ему наскучила такая прогулка, он позвал Антонио и велел ему приготовить наряд, в котором он собирался нынче вечером посетить дом герцогини.
Ещё больше настроение у Казановы поднялось, когда он узнал, что лошади Элоизы, прекрасные белые лошади, в конюшне, а карета барона, с гербами, на дворе. “Всё ясно, они уехали в экипаже маркизы, он больше подходит для путешествий, запряжённом тяжёлыми лошадьми барона”.


***

И вот, в семь вечера роскошная белоснежная четвёрка подвезла баронскую карету к парадному крыльцу дворца герцогини Айсвальдской. Слуга, встречавший подъезжающих, открыл дверцу, и на ковровой дорожке, ведущей к распахнутым дверям, появился кавалер де Сенгальт синьор Джакомо Казанова. На нём был новый камзол, тёмно-бордовый, почти чёрный, шитый золотом, такие же панталоны, туфли с золотыми пряжкам, неизменная треуголка, вышитая золотой нитью и жемчугом и отороченная лебяжьим пухом, весь расшитый золотом жилет и перевязь для ножен. В тон к шляпе - чёрное прованское кружево воротничка и манжет, под одним из которых мерцал, как глаз арабской лошади, огромный, глубокий, тёмно-синий сапфир в перстне, подаренном когда-то Мирабеллой (единственная память о Венеции). Дополняла всё это великолепие шпага, вложенная в инкрустированные ножны.
Казанова с независимым видом прошёл по дорожке во дворец, опираясь на свою трость и слегка прихрамывая...

Он привлёк к себе всеобщее внимание гостей герцогини не только тем, что явился новым лицом в этом доме - кроме него на обеде присутствовали посол из России и германский композитор, - не только тем, что одет был словно принц, а не сын священника; австрийцы со своей бледной кожей, кто с удивлением, кто с восторгом, рассматривали природный итальянский загар моего героя. Его бронзового оттенка кожа и чёрные, как вороново крыло, волосы были восприняты в светском салоне как свежая струя в моде накануне лета...
- Вы произвели настоящий фурор, Гер Казанова. Наши дамы пришли в восхищение от Вас, - заявила ему Анриета после того, как представила Джакомо своим гостям. - Держу пари, Вы будете нарасхват и непременно получите с десяток приглашений в самые престижные дома Вены в ближайшие дни.
Они прохаживались по залам и галереям дворца среди приглашённых. Опираясь на руку Казановы, герцогиня шла в изумительном платье тёмного золота, её длинную, изящную шею украшало колье из розового жемчуга, таким же жемчугом были убраны её волосы. Словом, они восхитительно смотрелись вместе, и все, мимо кого они проходили, поворачивались в их сторону и глядели на них, любуясь…
Обед, музыка немца, которую исполнил камерный оркестр, затем кофе и танцы, игра в карты, светские разговоры-сплетни - всё своим чередом. А у Джакомо так и не было хотя бы минуты для того, чтобы сказать пару слов Анриете. Она, как хозяйка сегодняшнего приёма, должна была уделить внимание всем без исключения, да и самого Казанову втягивали в беседу то там, то здесь. Но вы бы заметили, если бы, конечно, знали, за чем необходимо наблюдать, как часто Джакомо и Анриета бросали мимолётные взгляды друг на друга, как иногда эти взгляды встречались и задерживались так на единое мгновение, а затем вновь, с сожалением, обращались туда, куда требовала от них ситуация.
Казанова решил, что настала пора действовать. Он понял, герцогиня охвачена страстью не меньше, чем он. Как высоко поднималась её грудь под золотой парчой, когда они шли рядом!
В этот вечер он ощутил на себе не мало вожделеющих взглядов, но ни с одним из них не установилось такой близости, такого чуткого взаимопонимания на расстоянии, без слов и жестов… И остаток ночи он провел, терзаясь неугасимым желанием остаться наедине со своей избранницей. Когда же под утро гости начали разъезжаться, Казанова всё медлил, находя различные предлоги - прощался то с теми, то с этими - пока, наконец, не уехали все, кроме него…


***

Слуги сдвигали столы и стулья, опускали люстры, гасили свечи; за окнами зарождался новый день. Герцогиня, расставшись с последними гостями, вернулась в каминный зал и обнаружила там Джакомо, стоящего посередине, окружённого мраком.
- Как, Вы разве не уехали? - она удивилась, хотя, как показалось ему, несколько наигранно.
- Я остался, потому что должен сказать Вам, сударыня, я не перестаю восторгаться Вами с той самой минуты, когда впервые увидел Вас зимой в опере, в ложе Её величества. С того дня жизнь без Вас потеряла для меня всякий смысл. Время сделалось моим палачом. Я предпринимал всё, чтобы вновь и вновь видеть Вас. Если мне удавалось услышать Ваш чудный голос, я засыпал счастливым в ту ночь. Поверьте, сударыня…
Но Анриета резко оборвала жаркую тираду безумно влюблённого:
- Оставьте, Казанова! Я превосходно осведомлена о Вашем умении говорить и кружить дамам головы, и о прочих Ваших талантах и способностях. Вы, очевидно, и сами не знаете, насколько известны в Европе Ваши похождения. Все эти люди, которых Вы видели сегодня здесь, знают о Вас больше, чем Вы сами о себе. А я более чем они. Поэтому, позвольте не поверить Вашим словам.
- Но, сударыня, неужели Вы не оставите мне шанса оправдать себя, хотя бы перед Вашим Сиятельством? Неужели Вы не изволите, выслушав меня до конца, Сами судить обо мне, бедном Вашем воздыхателе, а не гнать меня от себя прочь, основывая своё мнение о Вашем покорнейшем слуге лишь на светских разговорах, которые не больше, чем слухи или сплетни развращённого и завистливого общества? - Казанова приблизился к ней и пытался взять за руку; он верил в свой успех, он же видел этот взгляд!
- Слушать Вас не безопасно, сударь, - герцогиня отняла руку и сделала шаг назад.
- Но чем Вы рискуете? Вы боитесь изменить своё мнение обо мне? Или же боитесь не устоять пред моими речами, не взирая на своё мнение? - Джакомо предпринял новую попытку.
- Не забывайтесь, сударь. Кто Вам позволил говорить в подобном тоне со мной? - Анриета вновь убрала руку и шагнула назад, в её голосе прозвучало недовольство, смешанное с тревогой.
- Чёрт возьми, сударыня! Вы шарахаетесь от меня, словно от дьявола?! - он выдавил из себя усмешку, но на самом деле ему было не до смеха.
- Так и есть, сударь. Вы хуже, насколько мне известно! Вы обольщаете, соблазняете, даёте надежду и радость, а затем безжалостно бросаете несчастных женщин, повергая их в пучину стыда, раскаяния и горя, наконец! - она нахмурилась, стала похожа на ощетинившуюся шипами розу.
- Ну, нет, только не раскаяние, уж поверьте! Не хочу говорить, поскольку Вы всё так хорошо знаете обо мне, но ещё ни она женщина, будь она знатная дама или простая крестьянка, не испытывали разочарования, лишь раз отдавшись мне. И доказательством тому служит то самое горе, которое они переживают, расставшись со мной. Вы же, право, вынуждаете меня говорить о себе то, что следовала бы показывать на деле. Прошу не счесть за дерзость, - он вежливо поклонился.
- Вы только что, Джакомо, подтвердили свой статус соблазнителя, одержимого охотника за женщинами. И ещё кичитесь этим? Довольно! - Анриета повернулась, чтобы уйти. - Спокойной ночи, Гер Казанова!
Герцогиня быстро пошла в глубь комнат. Казанова, не раздумывая, бросился за ней. Догнал, взял за локоток, крепко сжал пальцами.
- Что Вы себе позволяете, сударь? Вы делаете мне больно! - теперь она с гневом смотрела на него, но в её голосе Джакомо уловил нотки смятения.
Он чувствовал, она не против того, что он не уходит, не хочет уходить и сама, но не знает причины, чтобы не прощаться. К тому же, ей необходимо поддерживать статус неприступной, холодной женщины.
 - К чему Вы пригласили меня в свой дом, если я так ужасен, как Вы говорите? Я наделён плохой репутацией; разве я не порочу тот дом, в котором появляюсь? Или Вы решили блеснуть перед своими гостями, показав им меня, словно балаганного шута, или преподнести им вместо десерта меня, такого скандально известного человека?!..
За разговорами они не услышали, как во дворце, а через некоторое время и в зале, где они находились, появился мужчина. Им оказался знакомый нам молодой гвардейский офицер, что повсюду сопровождал герцогиню, и так не нравился Казанове. Он услышал голоса и направился туда, откуда они доносились. В слабом свете единственного горевшего канделябра он разглядел Анриету, отбивавшуюся, не вполне решительно, от Джакомо.
- Уходите, оставьте меня, Казанова! - говорила она. Казанова же пытался поцеловать её, держа в объятиях.
- Эй, сударь, оставьте в покое герцогиню! - кинулся с криком на подмогу Анриете гвардеец.
От неожиданности спорщики мои вздрогнули. Они не нуждались в свидетелях, ещё немного и у них всё сладилось бы…
Джакомо, действительно, оставил Анриету, но лишь за тем, чтобы обнажить шпагу. Он направил клинок прямо в грудь незваного гостя.
- Всякий щенок будет указывать мне, как обращаться с дамой?! Да я с тебя шкуру спущу!… Ну! Защищайся, если можешь!
Гвардеец смело принял вызов. Зазвенело оружие, гулким эхом разнёсся звон стали по залам пустым и тёмным. Казанова забыл про свою хромоту. Его трость валялась где-то в стороне. Начали падать различные предметы, отлетел к стене и сломался стул.
- Ты мне всё время под ногами мешался, щенок! Но теперь я положу этому конец! Я покончу с тобой, мерзавец! - говорил сквозь зубы Казанова, яростно нападая на противника.
- Прекратите же, господа! - закричала герцогиня. - Вы находитесь в моём доме! Фердинанд, перестань сейчас же! Опомнитесь, господа! Джакомо, Вы убьёте моего брата!..
Оба, как по команде, замерли.
Вернее, первым опустил своё смертоносное оружие Казанова.
- Как брата? Я не ослышался? - он с недоумением глядел то на герцогиню, то на недавнего своего, соперника.
- Разрешите представиться: Фердинанд фон Ниткох! - молодой офицер щёлкнул каблуками и коротко поклонился.
- Как? - ещё больше поразился Казанова. - Сын барона Ниткоха?
- И брат Анриеты! - добавил Фердинанд.
- Так Вы, Анриета, дочь барона, моего щедрого покровителя? Но почему… - Джакомо остолбенел. - Конечно! Вы были замужем и стали герцогиней Айсвальдской. Боже мой!
Анриета и Фердинанд, сестра и брат, улыбались, глядя на удивление и смущение Казановы. Размолвка быстро забылась.
- Ваше Сиятельство, прошу простить меня за столь дерзкое поведение, - Джакомо опустился на одно колено. - Прошу поверить мне, я ослеплён нежной страстью, что испытываю по отношению к Вам, сударыня. Только любовь заставила меня ревновать. Я был опрометчив в суждениях, принимая Вашего брата за Вашего поклонника. Прошу, покорнейше, простить…- с этими словами он приложил правую руку к сердцу и склонил в почтении голову. Затем он обратился к Фердинанду, - И Вас, юноша, умоляю о прощении. Отныне я Ваш слуга, и, если Вы не держите обиды на меня, сделаемся друзьями!
- Что Вы, сударь, встаньте скорее, - Фердинанд подал руку и помог Джакомо подняться. - Вы благородный человек, без сомнения, и я буду рад иметь в Вашем лице друга. В свою очередь, я прошу извинения за то, что обнажил свою шпагу против Вас.
Они пожали друг другу руки и обнялись как настоящие друзья.
- Сцена достойная рыцарского романа, - засмеялась Анриета.
Обстановка разрядилась. Но Казанова, всё же, был сильно смущён.
- Разрешите теперь покинуть вас, господа. Не скрою, я чувствую себя неловко. Мне стыдно, право, что я так ошибался, и что учинил скандал и драку в вашем доме. Я вёл себя недостойно…
Они раскланялись. Он поднял трость и спешно удалился, хромая сильнее обычного, больше от досады на самого себя, чем от боли.


***

Анриета облегчённо вздохнула и устало опустилась в кресло, обмахиваясь веером. Она испытывала двоякое чувство, но больше была благодарна судьбе за то, что так вовремя появился Фердинанд, иначе…
- Что скажете, фрау Анриета? - спросил с мягкой улыбкой на губах брат, присаживаясь рядом. - Насколько я могу судить, этот Казанова всерьёз увлечён Вами и давно. Я часто замечал его в operа, он всё время смотрел на Вас. Таким взглядом можно воспламенить. Он всю зиму незримо преследовал Вас, и вот теперь, я вижу, вы знакомы.
- Боюсь, что я и до нашего знакомства была влюблена в этого господина. Всё, что я слышала о нём, вызывало во мне любопытство, а не ужас, который подобало бы испытывать благочестивой замужней женщине. Говорили, он умён, хорош собой и… потрясающий любовник. Ах, да - первая шпага Италии, к тому же. Но коварен, хитёр, изобретателен и весьма непостоянен. Не постоянен, Фердинанд! - она встревожено взглянула на брата, как бы ища поддержки. - Что мне делать? Я знаю, опасно связываться с Казановой. Мне следует удалить его от себя, но я, в тоже время, хочу видеть его, хочу, чтобы он был рядом. Говорить с ним - такое наслаждение! Он остроумен, учтив при этом и так любезен. И я заметила, он многим приглянулся. Как быть? Мне страшно оставаться с ним наедине, я не уверена в силе своего духа. Я впервые в тупике, не знаю… Что ты посоветуешь, Фердинанд?
Она раскраснелась во время своей речи, и прикрыла лицо веером.
“Кажется, я слишком много болтаю, - подумала Анриета. - Может быть, не стоило говорить Фердинанду о моих чувствах к Джакомо?“
- Сестричка, дорогая! Ты знаешь, что я люблю тебя и желаю тебе счастья, и отдам жизнь, защищая твою честь. Я бы должен призывать тебя к благоразумию: ты - герцогиня, теперь ты в родстве с королевским домом, ты обязана сохранять своё достоинство и честь. Но чего стоят достоинство и честь, когда речь идёт о любви! Многие погибли на этом поприще. Я ничего не посоветую тебе, но клянусь, если сей человек обидит тебя, я убью его. Пусть даже погибну сам, обещаю!
Герцогиня удивлённо посмотрела на юношу.
- Да, да! - разгорячился тот. - Моя рука такая же твёрдая и шпага не менее острая, чем у Казановы!
- Мой милый Фердинанд, вы только что сговорились быть друзьями, а сейчас ты грозишь ему смертью? - Анриета ласково потрепала брата по голове.
- Но ведь он не слышит нас, - ответил Фердинанд, и они засмеялись.
- Только, Анриета, кто же та дама, что всегда сидит в ложе отца рядом с Казановой? Говорят, они любовники. Знаешь, они оба живут в доме барона. Но почему тогда Гер Казанова ухаживает за тобой? Может быть, она его сестра? Если это так, то я желал бы быть представленным ей, - Фердинанд вдруг смутился. Он немного помолчал. Затем продолжил. Голос его сделался вкрадчивым.
- Я признаюсь тебе, что без ума от этой дамы. Она сама элегантность и величие во плоти. И она так не похожа на наших придворных дам. У неё такой колючий взгляд - до костей пробирает. И, видимо, нрав неукротимый. Мне кажется, она южанка…
Он мечтательно поднял глаза, говоря о своей любви.
- А почему бы тебе, Фердинанд, не отбить у Казановы его даму, хотя бы она и оказалась любовницей? - весело предложила Анриета.
- У Казановы? Отбить? Неужели такое возможно? Если всё, что говорят о нём, верно, захочет ли какая-либо женщина покинуть такого любовника ради неизвестности? Нет, Анриета, ты шутишь?
- Вовсе нет! Ты не хуже его. У тебя даже есть преимущество - ты моложе намного!
- Но молодость ещё не всё, - возразил сестре Фердинанд. - Но я попробую!
- Отец через несколько дней вернётся из поместья с баронессой, мы приедем навестить их. Так ты познакомишься со своей загадочной дамой, - и Анриета поцеловала его в щёку…





-8-

Пустой дворец барона встретил Джакомо холодными каминами, отсутствием прислуги и перспективы на завтрак.
Наступал день, и улицы Вены оживали. В тишине безлюдного дома были слышны голоса прохожих, стук копыт о мостовую и щебетание птиц. Казанова с мрачным видом замер у окна.
Антонио побежал на кухню, надеясь найти там какую-нибудь пищу для своего хозяина.
- Вот пиво, синьор, и холодная колбаса - всё, что удалось раздобыть у ключницы. Она сказала, что всю прислугу отпустили до возвращения барона, - Антонио сочувственно вздохнул.
Он жалел своего господина и сокрушался, что не в силах обеспечить ему горячую еду - все деньги, что были у Джакомо, ушли на новые одежды и ножны для шпаги, - хотя прекрасно знал - его хозяин неприхотлив и может обходиться без удобств, несмотря на свою любовь к роскоши и сытой жизни…
- Это значит, дорогой мой, что еды нам не подадут, - злобно прошипел Казанова.
- Что ж, думаю, Элоизе удалось отплатить мне с лихвой. Не сомневаюсь, это всё её проделки. Гостеприимный барон не оставил бы меня в холодном доме и без ужина. Маркиза забывается, со мной шутки плохи…
Впрочем, Джакомо злобствовал напрасною. Как и предсказывала Анриета, на Казанову тут же свалилось неслыханное количество приглашений. Так что ему некогда было мёрзнуть и голодать. Все четыре последующих дня он только и занят был тем, что разъезжал по гостям. Возвращаясь лишь на рассвете, чтобы поспать и переодеться.
Чистые воротнички - вот главное условие безгорестного существования моего героя. Пусть желудок пуст, но, если имеется свежее бельё и новый костюм, Казанова не станет унывать. Уж он умел добыть себе пропитание, кров и постель, чаще - в придачу с хозяйкой.
Повсюду, где он бывал, Казанова играл в карты и успешно. Поэтому и Антонио ел и пил до отвала, прославляя имя своего господина…
Жизнь текла в привычном русле.

На пятый день в спальню Джакомо вошёл его верный слуга, неся горячую воду в кувшине и свежие новости на языке.
- Господин, они вернулись.
- Кто вернулся? - пробормотал спросонок Казанова.
- Все: барон, Её Светлость, маркиза де Вилье, с ними супруга барона, фрау Ниткох. И прислуга на месте. Уже накрывают на стол к обеду. Вы долго сегодня спали, синьор. Я принёс Вам горячей воды. Изволите вставать?
Антонио поставил кувшин на умывальник и остался стоять рядом, держа полотенце и дожидаясь дальнейших распоряжений.
- Естественно! В каком настроении Элоиза? Что, сердита или весела? - поинтересовался Джакомо, сползая с постели и пытаясь, одновременно, распутать свалявшиеся во время сна волосы.
- Скорее, весела, синьор. Они с госпожой Мартиной, женой барона, сидят сейчас в библиотеке и беззаботно болтают. Мне кажется, они давно знакомы.
Антонио принялся поливать водой руки Джакомо, помогая своему господину в умывании, и в конце подал ему полотенце. Казанова также оделся и причесался с его помощью.
При полном параде он явился ко вновь прибывшим. Он низко поклонился и поцеловал руку жене барона, не старой ещё женщине. Её красота до сих пор не увяла, и Джакомо знал теперь, в кого пошла Анриета. Очень сдержанно поздоровался с Элоизой, целуя ей руку так, будто они едва знакомы. И радушно обнялся с бароном, который извинился за то, что произошло такое неприятное недоразумение с прислугой.
“Ах, не стоит, сущие пустяки”, - отмахнулся Джакомо.


***

За обедом сердце его затрепетало.
- Дорогая, - сказал барон своей жене, - Наши дети приедут завтра к нам повидать тебя. Они соскучились. Вот, прислали записку с уведомлением о своём завтрашнем визите.
- Да? - оживилась баронесса. - Я их не видела с осени.
- Видите ли, Джакомо, - обратилась она к Казанове, - На зиму я уезжаю в поместье, там немного теплее. Да и за текущими делами необходимо кому-то следить. А весной возвращаюсь в Вену, чтобы летом отправиться куда-нибудь в путешествие.
“Неплохо”, - подумал Джакомо. Вообще-то, Казанова пришёл в полный восторг от этой женщины, тем более что она напоминала ему Анриету. Мать и дочь имели некоторое сходство, но, если дочь восхищала своей свежестью и молодостью, то у матери это был неотразимый шарм, так редко встречающийся у женщин её возраста. И мой герой-любовник был готов начать ухаживать за баронессой; только известие о визите Анриеты удержало его от опасного шага и вернуло на устроенную стезю. Он испытал приступ лёгкого волнения, что не укрылось от зорких глаз Элоизы. От её проницательного ума не укрылось и то, что Казанова не поинтересовался, хотя бы из вежливости, детьми четы Ниткох, а, следовательно, он либо был осведомлён о них, либо успел познакомиться с ними каким-то образом.
“Ну конечно, какая же я дура - он не случайно остался в Вене. Не думаю, что из-за своей певички. Видимо, он знаком здесь с кем-то. И я подозреваю даже с кем именно…”- так подумала Элоиза, а вслух произнесла, обращаясь к Джакомо:
- Как Вы провели время без нас? - в её голосе сквозила ирония.
И Джакомо не сдержался.
- Намного лучше, чем Вам того хотелось бы, сударыня! - злобно огрызнулся он. Затем в интонацию, с которой он говорил, вкрался лёд, - Меня накормили и обогрели. Словом, скучать мне не пришлось.
Он устремил на маркизу насмешливый взор, и губы его искривила презрительная улыбка. Он явно вызывал маркизу на “поединок”.
- Я рада за Вас, сударь. Вижу, теперь, когда Вы полностью поправились, Вы можете обходиться без меня! - парировала она угрожающим тоном.
- А! Вы намекаете на то, что более не нуждаетесь в моих услугах, сударыня?! - Казанову охватило злорадное веселье.
- Что?! Услугах?! Да как Вы смеете?! - Элоиза аж побледнела от злости.
Они переругивались через стол - поскольку сидели друг напротив друга - совершенно забыв о хозяевах.
- Да что вы, дети мои, - запричитал барон. - Зачем же вы надумали ругаться? Перестаньте, умоляю вас, и помиритесь немедленно. Я настаиваю!
- Извольте! - Казанова встал, обошёл обеденный стол, приблизился к маркизе и наклонился, чтобы поцеловать ей руку.
Но Элоиза, не имея возможности отпрянуть и избежать, таким образом, примирительного поцелуя, влепила своему любовнику пощёчину, на глазах у изумлённых и перепуганных хозяев. Баронесса и её супруг одновременно охнули, будто ударили их, а не Джакомо, и застыли в ожидании того, что произойдёт дальше.
Джакомо всё же поцеловал руку маркизы и вернулся на своё место. Но перед этим он, как бы невзначай, опрокинул бокал с красным вином, что стоял рядом с тарелкой Элоизы. Иссиня-пунцовая жидкость быстро пробежала по столу и залила платье де Вилье.
- Ну, вот и примирились, - констатировал он и устало вздохнул.
Но вздохнул он с облегчением, будто у него с души камень свалился. Джакомо вдруг осознал - обратного пути нет. Их ссора с Элоизой зашла слишком далеко, и теперь вряд ли им удастся восстановить прежние отношения. По-моему, они и не стремились к этому. И к лучшему, к лучшему! За целый год они надоели друг другу. А ему на руку их вражда, он может беспрепятственно заниматься Анриетой и более не оглядываться на свою любовницу, бывшую, с некоторых пор.
После обеда, в будуаре маркизы они вновь разругались. Элоиза обвинила Казанову во всех грехах и неудачах, его и её. Она кричала, что потратила на него и так слишком много времени и сил, и денег, между прочим, что он не стоит и капли внимания, которое она уделила ему.
И каждый, в свою очередь, заявил о полном разрыве их отношений.
- Великолепно! - произнёс Казанова равнодушно. - Вы мне хуже смерти надоели, синьора!
- И Вы мне, Казанова. Я просто устала от Вас, от Вашего вечного присутствия в моей жизни, от Вашей нескончаемой любвеобильности! - Элоиза гордо взирала не него.
Ни тени сожаления не отразилось на лицах моих героев, не смотря на то, что им довелось так много пережить вместе. Они более ни слова не сказали друг другу, но молча, не сговариваясь, занялись любовью, страстно и неудержимо, в последний раз, как в первый.
О, Пресвятая Дева, кто поймёт этих людей?


-9-

Торжественный ужин в честь приезда детей четы Ниткох был тщательно подготовлен. Ждали дорогих гостей…
Цоканье двадцати четырёх подков о мостовую всё ближе и ближе. Скрипнули двери внизу. Голоса. Неспешные шаги по лестнице. И вот, в дверях появляются долгожданные любимые дети. Поцелуи. Объятья. Знакомят Элоизу и Фердинанда, Анриету и Элоизу. И Джакомо…
“А мы знакомы… Как так?… Да вот, был случай… Какая прелесть…”
Смех, суета. Сели за стол.
Фердинанд не отводит восхищённого взгляда от маркизы. Казанова с большим удовлетворением отметил это. Всё складывалось именно так, как он желал. Он сам толкнул бы, если бы мог, Элоизу прямо в руки Фердинанда. Но придётся подождать, пока она ответит взаимностью молодому офицеру. Тем более что он красавец. Перед таким сложно устоять, пожалуй. Особенно, если хочешь насолить бывшему любовнику.
А Джакомо едва смел поднять взор на герцогиню. Он помнил недавний свой конфуз и не был уверен, что и Анриета забыла его. Но эта скромность Казанову только украшает. О, такой горящий взгляд, который лишь мельком можно поймать, который прячут! В нём бушует пламя страсти, пожар любви, он обещает неземное блаженство своей возлюбленной. Он говорящий, его не сложно понять, пусть он и ускользает и не решается быть прямым!
Анриета увидела, она поняла. Её щёки покрыл румянец, словно девочке сделал первый комплемент зрелый мужчина.
Элоиза, которая твёрдо поставила точку на их отношениях с Джакомо только вчера, сегодня всё же немного ревновала. И видя, как зарделось лицо Анриеты, а она быстро определила причину, слегка обиделась. Не успели они расстаться!..
Она взялась за бедного Фердинанда, неприкрыто, чтобы Казанова видел, флиртуя с ним, чем совершенно вскружила голову юноше. На Джакомо такой ход не произвёл должного впечатления - он полностью был поглощён своей новой любовью. Но, чтобы спасти друга, он повлёк баронета к бильярду. И Элоизе пришлось принять приглашение барона сыграть с ним партию в шахматы.
Мать и дочь остались вдвоём.
- Какой красавец этот Казанова, - высказалась, наконец, баронесса. - Сплетни, как ни странно, оказались правдивы. По-моему, ты ему не безразлична, дорогая. А он нравится тебе? Такой мужчина не может не нравиться.
Анриета только едва покачала головой.
- Полагаю, это означает “да”? Анриета, что за смущение? А-а-а, ты влюблена в него?! - баронесса не удержалась, прыснула от смеха.
Дочь вновь кивнула головой. Глаза её были опущены долу.
- И чего же ты ждёшь? Когда другие дамы обратят на него внимание и заманят в свои сети? Нашим красоткам только покажи какого-нибудь самца поприличнее. Они не постесняются и епископа Венского! Враз пух и перья полетят от твоего кавалера. Да они разорвут его на части - каждая будет тянуть на себя! Ты что ж, дочь, собираешься посмотреть, кому он достанется? Он желает тебя, это видно…
- Мама, что Вы такое говорите? - Анриета улыбнулась, но спрятала улыбку за веером.
- Я говорю, если тебе он не нужен, я возьму его себе. Ты слышишь? Я сделаю его своим любовником, если ты не сделаешь его своим! - и, как бы в подтверждение своих слов, баронесса послала воздушный шуточный поцелуй Казанове, когда тот посмотрел в их сторону.
Джакомо поклонился в ответ.
- Вот видишь, я ему нравлюсь. Мужчина готов ответить взаимностью любой женщине, которая первой обратит на него внимание.
- Мама, - с ласковым упрёком произнесла Анриета.
- А что? Я ещё не стара и могу позволить себе любовника. А он, - баронесса махнула веером в сторону Казановы, - Соблазнителен, силён, умён. Чего же большего желать? - она загадочно улыбнулась, и не было ясно до конца, шутит она или говорит серьёзно…

Как бы то ни было, а вечер сменился ночью. Все постепенно разбрелись кто куда. Джакомо прокрался к двери, ведущей в спальню герцогини. Он затаил дыхание и прислушался. Вначале ему показалось, что там тихо, но спустя какое-то время ему удалось расслышать… Он был приятно поражён. Надежда с новой силой заговорила в нём… Он услышал, как герцогиня молилась. И молилась отчаянно. Ему даже почудилось, что раз было произнесено его имя.
“Так-так, Анриета замаливает будущие грехи. Она на перепутье, стало быть, она решает, как ей поступить. Осталось помочь ей с правильным решением”.

А маркиза де Вилье гуляла в саду под руку с Фердинандом. Молодой человек и вовсе последний ум потерял, не веря своему счастью.
Пели соловьи, провозглашая победу весны, цвела и благоухала сирень. Ночь дарила тепло и располагала к романтике, взывала к любви… Близилось лето… И оно наступило.


***

С того вечера прошло совсем ничего.
Незаметно для остальных, и даже для самих себя, Элоиза и Фердинанд сделались любовниками. Последний находился на верху блаженства, а маркиза не знала, счастлива она или нет. Временами ей казалось, что таким образом она мстит Казанове, а иногда - что любит молодого Фердинанда.
А что Казанова?
Теперь он сопровождал повсюду герцогиню Айсвальдскую. И держа её за нежную ручку в Венском лесу, во время верховых прогулок, говорил слова любви. Он был осторожен, он аккуратно нёс их отношения, как хрупкий фарфор, боясь каким-нибудь опрометчивым словом, либо действием разбить всё то, что ему удалось создать. Они уже не могли обходиться друг без друга. Но всё же что-то мешало. Какая-то преграда стояла между ними, и оба пытались понять, что это за преграда. А имя ей было - Элоиза. Всего-то её присутствие в их жизни не давало Анриете спокойно себя чувствовать рядом с Казановой. Оба страдали незримо от этого, но никто из них не смел высказать вслух то, что давно просилось наружу. К чему тогда вся эта пылкость, романтические прогулки вдвоём, ласковые слова?
Но Джакомо терпеливо ждал, он чувствовал, его Анриета сомневается в чём-то, и не напирал. Он был тактичен, предусмотрителен, сдержан и любезен. Это являлось настоящим подвигом с его стороны. Хотя…

Он разделял всех женщин на несколько категорий, а три было основных. Женщины, которых можно было брать “силой” - они только этого и ждали; первая же атака, как правило, венчалась успехом. Женщины, которых нужно было брать “равнодушием” - невнимание к их персоне притягивало таких словно магнитом; стоило нарочито начать их игнорировать, как они сами бросались на шею. И женщины, которых необходимо было “ждать”; ждать пока они сами дозреют до того, чтобы отдаться ему. И он всегда интуитивно угадывал, что за женщина возникла у него на пути.
Анриета, без сомнения, относилась к последней категории из перечисленных. Не стоило торопиться. Герцогиня ещё немного и решится. И он не желал всё испортить! Он только удивлялся на самого себя - так долго ухаживать за одной женщиной ему ни разу не приходилось…
Но не будем забывать, он был мужчиной, не просто мужчиной, а по имени Казанова! Это что-то да значило. И за время, пока он ожидал снисходительности Анриеты, ему удалось, легко удалось, без каких-либо усилий с его стороны, воспользоваться благосклонностью некоторых дам, нарушив верность герцогине, но, не остужая своей любви к ней. Позже, в конце века, в своём знаменитом произведении Шадерло де Лакло напишет, что мужчины отличают неверность от непостоянства. И будет прав. Мужчина сохраняет постоянство, не сохраняя верности. Да, вернее, сказать нельзя. Словом, несколько дам насладились сильным и умелым телом кавалера де Сенгальт, а он, посещая один будуар за другим, проводя время в объятиях великосветских прелестниц, думал о своей Анриете. В салонах стали поговаривать о проделках Венецианского ловеласа, и эти слухи вскоре достигли ушей герцогини. Она верила и не верила. Она ревновала и досадовала. Это её нерешительность толкнула Джакомо на любовные похождения, это она вынудила его искать утешения у других женщин. Сперва она вздумала обидеться на него и выказать ему свою обиду, упрекнув в неверности. Но затем переменила своё решение. Вдруг это всего лишь сплетни завистливых и обойдённых вниманием дам? От посторонних глаз не могло укрыться то, с каким упорством и рвением обихаживает кавалер де Сенгальт герцогиню Айсвальдскую.
Она долго молчала, но, переполнявшие её душу чувства, сами, невольно, вырвались наружу.
И как-то раз, во время очередной прогулки, сидя в тени раскидистых деревьев, Анриета посмотрела на Джакомо долгим, испытующим взглядом, приготовляясь говорить.
Он вдруг догадался, о чём хочет спросить его герцогиня, но вида не подал; лицо его осталось спокойным, хотя сердце тревожно забилось.
- Джакомо, - она покраснела от волнения. Понятно, что ей хотелось услышать в ответ на вопрос, который она собиралась задать, - Вы любите меня, это правда?
- Я люблю Вас больше жизни, я готов повторять это вновь и вновь, и никогда не устану повторять, милая Анриета, - он взял её руки в свои и прижал к пылающим губам.
- Но…, верны ли Вы мне? Осталось ли в Вашем сердце место для других женщин? - прямой взгляд, прямой вопрос, требующий прямого ответа.
Казанова послал, в душе, проклятье тем дамам, которые не умеют держать свои острые язычки за жемчужными зубками.
- Пусть я лишусь Вашего доброго отношения ко мне, Вашего расположения, душа моя, но лгать Вам я не в силах, - сказал он.
В глазах Анриеты появился страх.
- Моё сердце принадлежит Вам целиком, мои мысли принадлежат Вам полностью, Вы имеете право распоряжаться моей жизнью, любовь моя, - продолжал Джакомо, не отпуская её рук, - Но, увы, верности я не сохранил. Каюсь…
- Но… - хотела было возразить герцогиня, только Казанова ей не позволил. Он запечатлел на её устах сладостный поцелуй. Голова её закружилась, мысли спутались.
- Вы видите, Анриета, я рядом с Вами, я готов служить Вам, а всё прочее не имеет значения, - тихо произнёс хитрец, когда губы их разомкнулись. - Если желаете, сударыня, я уйду прямо сейчас, покину Вас, чтобы не делать Вам больно, хотя станет больно мне, потому что я не мыслю себе жизни, где нет Вас рядом со мной, а меня рядом с Вами. Вы же сами говорили мне, Анриета, что слышали обо мне много дурного. Вероятно, таковым я и являюсь. Но что поделаешь? Да, я таков и другим быть не могу. Или то буду уже не я, не Джакомо Казанова. Вы уверены, что я нужен Вам другим, вовсе не таким, каков я теперь и каким был всегда?
Герцогиня только головой покачала и выдохнула:
- Бог с Вами, Казанова. Вы КАЗАНОВА. И оставайтесь им…
Так Джакомо каким-то чудом избежал праведного гнева своей возлюбленной; он верил с трудом, что ему так легко удалось отделаться и выйти сухим из воды. Пребывая в сей эйфории, он вернулся к себе и заснул счастливым, спокойным сном.


-10-

На другой день Казанова проснулся, по обыкновению, поздно. Выйдя к обеду, он, с некоторым удивлением, обнаружил, что за столом отсутствуют Элоиза и Фердинанд.
Не желая показывать свой интерес, он промолчал, но когда они не появились и не следующее утро за завтраком, он не выдержал и спросил, обращаясь сразу к обоим супругам Ниткох:
- А где же наши голубки`? Что-то я давно не встречал их, - всё это было произнесено абсолютно безразличным тоном, хотя в душе у Джакомо зарождалось смутное предчувствие чего-то нехорошего.
- Как, разве Вы не знаете, Джакомо? - искренне удивившись, сказал барон. - Они уехали вчера на рассвете.
- Уехали? В поместье? - брови на лице моего героя невольно поползли вверх.
- Почему же в поместье? В Париж. У маркизы в Париже великолепный дом, там хватит места не только двоим, - барон беззаботно улыбался. Он и не подозревал, какое впечатление произвёл его ответ на Джакомо.
- В Париж?! - Казанову душило бешенство.
Он допускал, что Элоиза может отталкивать его сколь угодно, может заиметь сотню любовников, желая досадить ему, но бросить его даже не попрощавшись, сбежать с юнцом?! Сбежать? Такое мог позволить себе только он сам, Джакомо Казанова!
Он более не нашёлся, что сказать, так был потрясён услышанным, и потому молча доедал свой завтрак.
- А мы завтра уезжаем в Италию, на Вашу дорогую родину, - добавила масла в огонь баронесса.
Казанова поперхнулся.
- Дом мы оставим на вас с Анриетой, - словно почувствовав тревогу гостя, поспешил заявить барон. - Нас не будет в Вене до сентября. В сентябре мы вернёмся. Вы живите пока и будьте хозяевами. Часть прислуги я отпущу, а остальные останутся здесь, в полном вашем распоряжении.
Джакомо облегчённо выдохнул.

 На завтра барон и баронесса фон Ниткох действительно уехали. Их тяжёлая дорожная карета, запряжённая парой мощных тёмно-гнедых лошадей и нагруженная сундуками, прогромыхала по двору и скрылась в аллее за оградой. Казанова проводил её равнодушным взглядом и зевнул.
“…На вас с Анриетой… хм… А где она, Анриета? Она и не думает появляться…”
Одному стало даже скучновато.
Он отправился в библиотеку барона и провёл там весь день за чтением философской литературы и книг по истории. Нашёл пару интересных мыслей. Вечером поужинал в одиночестве, обдумывая прочитанное, и отправился спать. Засыпал он с мыслями об Анриете. Впрочем, как и во все предыдущие ночи здесь, в Вене.

Под утро Казанове приснилась Мирабелла. Он давно забыл о ней и не думал о ней. Но она приснилась. Она села к нему на край постели и погладила аккуратно его руку, лежащую поверх покрывала. Через плотную ткань Джакомо ощущал своим телом её тепло. Огонь желания воспылал в нём. “Мирабелла”, - прошептал он и… проснулся.
На краю его постели сидела Анриета и слегка улыбалась. Она гладила его руку, лежащую поверх покрывала. Через плотную ткань Казанова ощущал тепло её тела. Страсть бушевала в нём. Анриета наклонилась к нему, и они поцеловались. Он обвил её шею руками, боясь, что сейчас она исчезнет, как и сон.
- Будь моей, - прошептал он. - Я одарю тебя всеми ласками, которые только знал мир со времён сотворения до наших дней.
Он привлёк её себе.
- Джакомо, - остановила его Анриета. - Вы должны обещать мне…
- Обещаю, обещаю, любовь моя, всё обещаю…
- Но Вы не выслушали меня, Джакомо! Обещайте, что уедете завтра же, навсегда. Я дам Вам денег. Вы сможете нанять экипаж, - герцогиня глубоко и тяжело вздохнула.
А он удивлённо уставился на неё.
- Как так уехать?! Когда мы так близки друг другу?!
- Поймите же, Казанова, я не могу быть с Вами! Вы должны понять!
Конечно, он понимал. Она - герцогиня, а он - сын священника. Что может быть общего у них, людей из разных сословий? Казанова почувствовал, как сердце сжимает тоска, как в него вкрадывается такое знакомое чувство одиночества, преследовавшее его постоянно и делавшееся незаметным лишь на время, пока он был увлечён кем-то. “Проклятая бедность! Это она гонит меня по свету всю мою жизнь. И нигде мне нет места. И в любом доме я желанный гость лишь на час. Как я ненавижу свою жизнь! Жизнь в погоне за богатством и знатностью, за сомнительным благополучием! Но всё тщетно…” - невесёлые мысли пронеслись в его голове с быстротой молнии, а вслух он произнёс, хрипло, словно надрывно кричал, а не шептал:
- Я обещаю, что покину этот город и Вас навсегда. Слово дворянина. Но это случится завтра. У нас есть целые сутки. И мы можем принадлежать друг другу… Вы узнаете, сударыня, каков есть Казанова, и, почему молва о нём опережает его самого. Я стану самым ярким воспоминанием в Вашей жизни, клянусь… Поцелуйте меня, Анриета, а не то я заплачу…

 Он сдержал свои обещания.



Вена. Австрия.
Год 1753 от Р.Х.