Летняя легенда

Горячее мороженое закончилось

Леля рухнула на жидкий пластиковый стульчик кафе: Уф! Ну и жарища! - И закричала официантке: Девушка, идите скорее к нам, тут две леди умирают от жары! Девушка, у вас есть холодное мороженое?
- Есть. Горячее мороженое закончилось час назад – не растерялась девушка-официантка.
- Горячее? Что за глупости! – возмутилась Леля. – А почему у вас кондиционер не работает? Включить можно?
- Наверное потому, что на веранде у нас нет кондиционера. Пройдите в помещение, там кондиционер работает.
- Нет, в помещении мы еще зимой насидимся. Так, нам два мороженых, больших, с фруктами, сгущенкой и сиропом, только похолоднее! И кока-колу – со льдом, две больших, и пару конфеток, – девушка безропотно записывала.
- Теперь моя очередь, - поспешила присоединиться Маша. – Мороженое и все остальное – в одном экземпляре – ей. А мне кофе черный без сахара.
- Кофе, в жару, фииии! Безумие, – расстроилась Леля. – Итак, что ты называешь югом? Так вот, милая, - продолжила Леля ранее начатую тему, - юг – это Хургада, Анталья, Сен-Тропе. В крайнем случае, – Ялта! Рестораны, отели, золотые пляжи, стройные загорелые мужжжчины. Возможно, даже холостые! И мы - обворожительные и соблазнительные - полупрозрачная юбка с разрезом до пупка, купальник из трех тряпочек и пяти веревочек, ненавязчивый пирсинг, изысканный татуаж. И бриллиантовый жучок на большом пальчике правой ноги. Мужчины падают в обморок! Да, и еще розовая шляпа с лентами. Ну чего ты ржешь?
- Какой еще жучок на ноге? – заикаясь, спросила Маша. Она представила упитанную Лелю в розовой шляпе с лентами.
- Нет, ты совсем одичала в своей редакции. Тебе вредно работать в политическом журнале. Запомни, жучок – это не устройство для прослушивания чужих секретов. Это – украшение. На ногу. Писк сезона.
- Леля, солнышко, я покоя хочу, ты уж жучок… без меня, - взмолилась Маша.
- Покоя. Она хочет покоя. Перестань звенеть ложкой, в твоем кофе нет сахара. А обо мне ты подумала? Как я одна со всем этим справлюсь? Ну, хорошо, ради тебя я куплю закрытый купальник. И тату сделаю совсем маленькое, только на одну… ну, неважно.
- Не надо таких ужасных жертв. Езжай без меня… в Сен-Тропе. А я - к тете Фарузе. Она живет почти у моря.
Если бы Леля была чайником, то крышка с него уже давно бы слетела: К Тете! Фарузе! Подруге детства! Твоей бабушки! – кипит Леля праведным гневом - Знаешь, почему ты никак не можешь вылечиться от твоего депрессняка? Потому что у тебя мужика уже больше года не было! У тебя аллергия на твои собственные нерасходованные гормоны.
- Леля…
- Да наплюй ты на него! Забудь! Загуляй, наконец! Заведи себе два, нет, три любовника! Сколько лет ты еще будешь вспоминать этого урода? Перестань киснуть, превратись, наконец, из мешка с соплями в нормальную живую бабу!
- Я не вспоминаю … Иногда мне кажется, что я так и осталась там, дороге… По ту сторону… всего. Жизни. И смотрю на вас с той стороны. Умницы-врачи слепили мне новое тело из того, что осталось от прежней Маши. Почти и не отличишь от старого. А рассыпавшееся на ледышки сердце по-прежнему лежит на скользком тротуаре.

Она и не заметила, как Лелька подозвала официантку, как та принесла две рюмочки коньяку.
- Эй, подруга! – поднимает верная Лелька свою рюмку: За твое освобождение – хехе – тоненько звякнули рюмки. – Привезешь мне ракушку с моря.
- Ты же в Хургаду едешь?
- Ага, в январе. Будущего года. А ноне шеф новый проект запускает. Отпуск в нашей фирме – понятие виртуальное.

Самые вкусные фрукты – немытые

Маша удобно устроилась прямо на земле, на куске мешковины. Спиной опирается на ящик с помидорами. Коктейль под названием «горячий воздух» состоит из ароматов дыни, помидоров, перца, абрикос и вообще, всего одновременно. Не воздух, а дурман. Ее клонит в сон. Это называется «сегодня я помогаю бабушке Фарузе». Пляж приморского санатория с гражданами отдыхающими, вполне приличный и не слишком заселенный, ей уже поднадоел. За прошедшую неделю Машина кожа лишь слегка приобрела золотисто-песчаный оттенок, а волосы выгорели и стали совсем белыми. Загорать Маша не любит.
- Бабушка Фаруза, можно? – Маша нащупывает в ящике новую инжирину, мягкую, сочную, переспевшую. Замечательно немытую, пропахшую солнцем, полуднем, ленивым морем и пыльными травами.
Фаруза не отвечает, все ее внимание обращено на женщину в вышитой юбке до самой земли, что идет через площадь прямиком к их «торговой точке». На маленьком рынке что-то неуловимо меняется. Дремотного полуденного покоя как не бывало. Торговки преувеличенно активно отмахиваются от мух, почему-то шепотом обмениваются непонятными репликами. Фаруза тоже едва заметно нервничает, суетливо поправляет помидоры на лотке.
А женщина уже подошла к ним, здоровается низким, мягким голосом: Доброго здоровья, Фаруза. Здравствуй, дитя.
- Здравствуйте, - вежливо отвечает Маша. «Дитям» ее можно назвать лишь с известной натяжкой, но пожилой женщине с высоты ее лет она, конечно же, кажется слишком юной.
- День добрый, Тильда, - голос Фарузы слегка охрип. – Решила отовариться?
- Да, - кивает женщина. Она приветливо улыбается Маше: Отдыхаешь? Как тебя зовут?
- Маша.
До нее доносится голос Фарузы:
- Тильда, это Симочкина внучка, понимаешь? Она у меня в гостях. Отдыхает в отпуске. Ты бы…
Маша догадалась, кто эта необыкновенная женщина: Ой, я знаю! Мне бабушка Сима в детстве рассказывала! Вы росли вместе, еще до войны, три подружки - неразлейвода.
Лицо Тильды становится немного грустным, взгляд уходит куда-то в одну ей известную глубину времени: Давно… Целая жизнь прошла…
 Она словно возвращается, вновь видит Машу, рынок, напряженную Фарузу: Отдыхай… передашь Симе привет… Фаруза, мне вот этого перца, три штучки…
И уже отойдя на несколько шагов, оборачивается к Маше: Приди и море унесет твою боль…
Она уходит с площади по дорожке, ведущей к пустырю и зарослям колючек. Непонятное напряжение на площади ослабевает.
- Бабушка Фаруза, - спрашивает Маша, - а почему она так сказала – про море? Но Фаруза не слышит, думает о чем-то своем, отвечает невпопад: А ты когда домой едешь?
- Да скоро уже, - вздыхает Маша. – У отпуска есть противная черта – он всегда быстро заканчивается.
- Угу.
- Я вам надоела? – обиделась Маша.
- Слушай, чего ты привязалась? Иди на пляж! Вон, маршрутка скоро отправляется!
Маша поняла, что ничего умного она от Фарузы больше не добьется. Нехотя поднялась с земли: Ладно, я пошла…

Долгая дорога напрямик

В доме сидеть не хотелось, день уже перевалил через полдень, жара, кажется, стала немного меньше. Маша отправилась прогуляться. Тропинка через несчастные, страдающие от жары грядки, привычно вывела ее к бетонке. Серо-желтые, расколотые плиты уныло ползли сквозь каменистые холмы, поросшие такой же унылой колючей, серой от пыли травой, чтобы где-то впереди за поворотом слиться со старым асфальтовым серпантином. Пройти по этой дороге до трассы и сесть на маршрутку, которая за десять минут довезет тебя до пляжа – это одно дело. А вот гулять по такой вот, с позволения сказать, тропе нездоровья – удовольствие весьма относительное. И Маша, не долго думая, повернула в противоположную сторону, на неизведанную еще тропинку сквозь виноградник, мимо татарского поселка, вперед, к скалам и рощице у их подножия.
Правду говорят, дорога напрямик – еще не самая короткая. За первым холмом прятался второй, рощица оказалась совсем крохотной, и снова каменисто-травянистое плато, и новая долинка. А море – вот оно, совсем рядом, рукой подать. И мальчишки говорили, что вообще-то близко. Маша упорно шла вперед по тропинке. Если тропинка имеется, то кто-то куда-то по ней ходит. Почему бы и ей не пройти?
Дорога закончилась вдруг. Измученные вечной жарой и ветрами деревья расступились. Маша стояла на небольшой поляне, нависающей над практически вертикальным обрывом. Перед ней, глубоко внизу лежала сказочная бухта. Такие только в голливудских фильмах показывают. Отвесные хмурые скалы окружают ее со всех сторон. В их изломах руками-корнями цепляются за жизнь кривые сучковатые деревца, перья песочно-желтой травы пробиваются из складок породы. За счет чего растут – непонятно. Со стороны моря бухточку также окружают острые зубья скал. Маша залюбовалась гладкой зеленью воды, возникло непреодолимое желание окунуться в эту зеленую колдовскую гладь, ощутить кожей ее влажную свежеть, смыть с себя пыль долгого пути через холмы. Да вот только, как же туда спуститься? Она осмотрелась внимательней, внутренний голос шептал: «должна быть тропа, должна…» И он не ошибся: тропинка вновь возникала в нескольких шагах, уводила в сторону, погружаясь в каменистые поросшие кустарником скалы. Маша двинулась по ней. За новым валуном тропа разветвлялась. Влево она по-прежнему была дорожкой, которая вела неведомо куда. Вправо, соскальзывала в расщелину в скале. Превращалась в едва заметную тропку вниз, к морю!
«Уряяяя!» - мысленно возопила Маша. Нащупала босой ногой едва заметный выступ.
« Это ж как должно хотеться искупаться! - подумала о себе в третьем лице. – Надеюсь, я не шмякнусь. А то косточки мои успеют истлеть, пока кто-нибудь догадается, где меня искать».
Однако эти мысли Машу не остановили, она сделала следующий шаг. Весьма кстати под рукой оказался выступающий из скалы корень. Еще шаг, и еще корень. «Гм, а ведь это действительно, тропа к морю. И по ней кто-то туда спускается. И скобка эта металлическая тут не от дождя выросла, словно перильца. А деревце это очень удачно растет, и ступенечку тут явно вырубили в скале…» Так она рассуждала, делая медленно шаг за шагом, пока нога не коснулась прибрежной гальки.
Уф! Маша посмотрела вверх: Да уж. И как я назад полезу?
Так же как и вперед – ответил внутренний голос.

Я – волна, я живу в море

Снизу скалы казались еще круче, еще неприступнее. На самом краешке прилепился крохотный домишко. Наверное, это последний дикий уголок на этом перенаселенном курортами побережье, подумала Маша. Как здорово, что такие вот уголки еще остались. А купальник-то я так и не надела, вдруг вспомнила Маша. Вот незадача. Впрочем, кто меня тут видит? Чайки? Рыбы?
Решительным жестом она сбросила футболку, стащила белье. Шелковистая прохладная вода мягко обняла разгоряченное тело. Маша перевернулась на спину, раскинула руки: Я – волна, я живу в море – подумала. Ласковые руки моря бережно покачивали ее в объятиях, незаметно смывая все то, что так долго мучило, разрывало сердце, отбирало желание жить. В памяти прозвучал голос Тильды «Приди и море унесет твою боль…» О чем это она говорила? Как хорошо здесь, гораздо лучше, чем на санаторском пляже. Тут море настоящее, каким оно должно быть. Стихия. А там – просто соленая вода, атрибут курорта. Маша перевернулась на живот, не спеша поплыла вперед, к выступающим из воды скалам. Совсем не далеко, вон на тот плоский камень. На нем, наверное, хорошо загорать.
 Она все плыла и плыла, но камень никак не приближался. Маша начала уставать, с каждым движением руки становились все тяжелее, отказывались отгребать ставшие упругими волны, шелковая вода перестала быть нежной, перестала поддерживать ее тело.
Маша оглянулась: назад, к берегу было тоже уже не близко, пожалуй, сил не хватит. Значит, надо только вперед, на камне отдохну, тогда поплыву обратно. Внезапно она хлебнула воды, потом еще. Закашлялась, кашель становился все сильнее, она уже просто барахталась в воде, охваченная единственным животным желанием – удержаться на плаву, не пойти ко дну! Она увидела солнце изумрудно-зеленым и поняла, что видит его сквозь воду, и возможно, уже не увидит никогда. Легкие наполнились горько-соленой водой… Чьи-то жесткие и жадные руки обхватили ее за талию, увлекали вниз, вниз… Вода стала черной…
А потом ее стошнило соленой водой. Она долго кашляла, отплевывалась, хрипела. Плоская скала была горячей, нагретой за день. Лицемерно спокойные волны лизали ее края ленивыми прохладными языками. Маша осторожно зачерпнула кусочек волны, умылась.
- Ожила? – спросил кто-то рядом.
Маша взвизгнула от неожиданности и плюхнулась обратно в море.
- Держи руку, - сердито сказал парень, - тебе еще рано плыть. Отдохни.
- Ты кто? – спросила Маша настороженно из воды. Одной рукой она держалась за камень, другой слегка подгребала, чтобы не нырнуть снова.
Он пожал плечами. На фоне яркого неба рассмотреть его лицо не представлялось возможности: просто темный силуэт с длинными волосами.
- Да так. Плыл тут по своим делам, смотрю, русалки тащат кого-то. Я подумал, что тебе еще рано на дно. Так ты там останешься или вылезешь? – он снова протянул ей руку.
- Я сама, - сердито ответила Маша. Она беспомощно побарахталась в воде, всякий раз соскальзывая в последний миг. Парень вновь протянул ей руку. Пришлось все же ухватиться за цепкие прохладные пальцы. Выбравшись на камень, Маша отжала мокрые волосы, повернулась к парню спиной: Ану, не смотри!
- На что? – младенчески искренне удивился тот.
- Ну я же это … - Маша чувствовала себя дура дурой. Этот неизвестно кто только что не дал ей утонуть, а ее волнует отсутствующий купальник.
Маша осторожно повернулась к нему лицом. Два голых человека в открытом море на камне. Чем не картина сотворения мира? Она улыбнулась: Я -Маша. Спасибо тебе. А тебя как зовут?
Он ответил не сразу, несколько мгновений рассматривая ее самым бессовестным образом: Эмрис.
- Слушай, неприлично так таращиться на неодетую женщину в море.
- Почему? Ты красивая. Правильно я тебя русалкам не отдал. – Он протянул руку к ее лицу.
Маша быстренько отползла на край камня, рискуя снова свалиться в воду: Руки убери! Конечно, спасибо, что не дал утонуть, но лапищи не протягивай! А то неизвестно кого придется спасать в следующий раз.
- Ты что, меня боишься? – спросил он серьезно, - Не бойся, я не причиню тебе зла.
И добавил уж совсем непонятно: Полнолуние еще не сегодня.
Эмрис сполз поближе к воде. Теперь солнце освещало его лицо: довольно симпатичное, с тонким носом и большими и очень темными глазами. Странные глаза: зрачки расширенные, антрацитово-черные, а радужная оболочка совсем тоненькая и ярко-изумрудная. На щеках блестели капли воды, словно он только что вынырнул из моря, длинные светлые мокрые волосы прилипли к плечам. И кожа светлая, словно южное солнце его даже и не коснулось.
- Мне пора, - тихо сказал Эмрис. – Ты придешь завтра?
- А если я не доплыву назад? – хитро спросила Маша, - если опять … русалки?
- Нету их. Уплыли. Меня они боятся. Это моя бухта.
Он вскочил молниеносно с места, изогнулся в воздухе и ушел под воду без единого всплеска.
Маша все ждала, когда он вынырнет, но море оставалось спокойным и равнодушным.
- Ишь, хозяин бухты! – наблюдает откуда-нибудь из-за камня и насмехается. - Она легко спрыгнула в воду.
На этот раз до берега доплыла очень быстро, легко, и удивилась, почему путь до камня чуть было не стал гибельным. Ведь и правда, не так уж и далеко, она и подальше доплывала без проблем! И главное, «без ничего» плыть, действительно, намного приятнее, как это она сразу не заметила!
- Наверное, я устала после спуска, вот и не смогла преодолеть такое ерундовое расстояние, вслух размышляла Маша, одеваясь.

Когда мы были молодыми…

На юге ночь приходит быстро. Падает с неба синим покрывалом. Разворачивает над землей звездный веер. Измученная палящим солнцем земля ищет облегчения в холодном свете луны. Маша, не спеша шла знакомой тропинкой. Что-то много вдруг образовалось вопросов. И ответы никто давать не собирается. И почему-то все советуют ей поскорее уехать.
Фаруза ждала Машу на крылечке: Ты где была так долго?
Пододвинула свое грузное тело на скамейке, освобождая Маше место: Садись, поболтаем.
Маша примостилась рядом с теплым бочком старой Фарузы, с удовольствием вытянула ноги.
- Бабушка Фаруза, расскажите о вас. О бабушке, как вы дружили. Как жили. О Тильде.
- Как жили… - мечтательно повторила Фаруза. – Хорошо жили. А знаешь, почему хорошо? Потому что мы были молоды, и все-все еще было впереди. Как вот у тебя.
- У меня уже и «позади» имеется.
- Это ты про своего бывшего? Тьфу, размазать и не вспоминать. Мне Симочка все описала про тебя, про всю твою дурь.
- Мы были вместе десять лет, с десятого класса. В моей квартире каждый гвоздик напоминает… - Маша вдруг задохнулась, закашлялась. – Я смотрю вперед – и его там нет, встречаю его – а он уже не со мной. Как можно – забыть? Десять лет! Больше половины жизни!
- Хе! – фыркнула Фаруза. – Бросаться под машину из-за подлого кобеля…
Они помолчали. Из-за кряжистой шелковицы выглянула слегка кособокая Луна. В траве стрекотали цикады. Где-то далеко заплакал ребенок. Фаруза вздохнула над чем-то своим, глубоко спрятанным.
- Бабушка Фаруза, а о вас троих?
- Об этом лучше Сима расскажет. А я… Когда началась война, мы уехали с твоей бабушкой и ее мамой к моим родным в Казахстан.
- А Тильда?
- Эвакуироваться они отказались. Почему – не знаю. Может, добро бросить побоялись – они ведь очень богатые были. А может, рассудили, что бывшую баронессу фон Хейгер и ее дочь немцы не тронут.
 Фаруза помолчала: Кто сдал немцам подполье, неизвестно, только всю группу живьем сбросили в море, камни к ногам и со скалы в Тритонову глотку. На радость карагосам, не к ночи будь помянуты. Выплыла одна Матильда. Отпустили ее морские бесы.
- Кому-кому?
Но настроение Фарузы вдруг резко переменилось: Хватит болтать, языки чесать под Луной. Вон, через три ночи полнолуние! Спать пора!
- Бабушка Фаруза, но ты ведь еще не рассказала… Ты же обещала… - начала канючить Маша, как маленькая.
Но Фаруза была непреклонна. Кряхтя, поднялась со скамейки, поплелась в свою каморку к мирно храпящему деду Степану. Маше ничего не оставалось, как и себе отправиться на боковую, перебирая в голове плодящиеся вопросы.

Морские самоцветы
Прикосновение воды к обнаженному телу напомнило Маше шелковое белье. Прохладное, скользящее, обволакивающее. Она легла в воду у самого берега, покачивалась на едва заметных волнах, придерживаясь ладонями за гладенькие морские самоцветы. Шуршание волн о камешки подчеркивало томную тишину бухты. Ни пляжного многоголосья, ни объявлений о надувных матрацах и прохладительных напитках. Она – одна-единственная в этом только что зародившемся мире, его царица и его раба. Так можно лежать вечность, наслаждаясь ласками воды и подводных камешков. Она села в воде, перебирая руками камешки в поисках самого красивого. Удивительное дело, все и всегда, независимо от возраста и мировоззрения, попав на море, обязательно ищут среди ярких камешков свой, самый красивый. Хотя всем давным-давно известно, что без колдовского очарования моря самоцветы превращаются в блеклые кусочки доисторических горных пород, вымытых водой из берегов.
Маша нашла изумрудно-зеленый прозрачный камушек, невольно залюбовалась им – он так похож на застывшую волну. Она посмотрела сквозь него на солнце, но, разумеется, ничего не увидела. Зато увидела, что за ней давно наблюдают с коварного камня: ее таинственный спаситель махнул ей рукой, приглашая Машу присоединиться к нему на скале. И откуда он взялся, с берега подойти никак не мог, Маша бы заметила. Маша секунду поколебалась, но любопытство пересилило, и она натянутой стрункой устремилась к камню.
- Я ждал, - вместо приветствия сказал Эмрис, - протягивая ей руку. Маша ухватилась за цепкие прохладные мокрые пальцы и выбралась на камень.
- Привет. Слушай, а как ты сюда пробрался, так, что я и не заметила?
- Морем.
Такая простая мысль Маше в голову не приходила. Ну да, пришел с другой стороны, одежду оставил на берегу и переплыл через пролив, например, вон там. И опять в совершенно натуральном виде. Может, он все-таки маньяк?
Хм. Что-то тут не так. Наверное, все же стоит вернуться на берег. Если удастся. Если он отпустит.
Эмрис положил свою прохладную ладонь на ее руку: Не бойся меня, Маша. – Он секунду поколебался, и добавил: Тильда сказала, что ты хороший человек. Я не причиню тебе зла.
Маша тихонько вздохнула с явным облегчением: упоминание имени Тильды ее успокоило. Она уже с любопытством посмотрела на своего нового знакомого. На его длинных волосах блестели капельки воды, такие же капельки переливались радугой на плечах и на щеках. Будто он только что вылез из воды.
Его глаза были сегодня еще чернее, чем вчера, изумрудный ободок роговицы почти исчез. Маша смотрела в эти глаза, и чувствовала, что постепенно исчезает море, гаснет солнце, растворяется во мраке берег, растворяется в пустоте ее собственное Я, ее прошлое, ее сознание.
Прохладные влажные от воды ладони легли ей на плечи, он притягивал Машу к себе все ближе и ближе, вот уже почти их лица соприкоснулись. Маше стало трудно дышать. Наверное, и ему тоже, потому что она не слышала его дыхания. Еще миг – и она потеряет сознание.
Внезапно Эмрис оттолкнул ее от себя: Нет! Не могу! - и, как и вчера, молниеносно спрыгнул с камня и исчез в море.
Машу трясло. Зубы стучали. Какого черта ее принесло сюда? Что вообще тут только что происходило? Мир постепенно возвращал себе краски и звуки. Боже, какая же она идиотка! Этот же псих! Он ее тут утопит и никакая мифическая дружба с Тильдой ее не спасет!
Собрав в кулак остатки мужества, Маша спрыгнула в воду и как только могла быстро поплыла к берегу. Она старалась не думать о бездне под ногами и о том, что могло там скрываться.
Выбравшись на берег, Маша без сил упала на горячую гальку. Сердце бешено колотилось, руки и колени дрожали. То ли от страха, то ли от усталости – ведь она гребла как бешеная. Она перевернулась на спину, переползла на новое место: прикосновение нагретых солнцем камней доставляло какое-то почти эротическое удовольствие. Она еще раз сменила место, прежде, чем к ней вернулась способность нормально дышать, двигаться, и, главное, рассуждать.
«Нет, топить он меня вряд ли стал бы. Иначе, зачем было вчера вытаскивать из воды? И то, что он знаком с Тильдой, вообще-то плюс. Бывшая баронесса с кем попало дружить не станет. Если он, конечно, не врет. Может, этот красавчик просто ко мне клеился? А я чуть не померла со страху. Вот дура-то. Где ты, моя мудрая Леля и твои намеки на возможные курортные романы? При первом же взгляде мужчины я обратилась в бегство. Вернее, это он от меня шарахнулся».
Маша хихикнула. Настроение явно улучшилось. Она подхватилась с земли, натянула шорты и футболку.
На сегодня острых ощущений достаточно!
Утерянные легенды

На кухне правнучка Фарузы Карима под чутким руководством прабабки чистила абрикосы для засушки. Маша устроилась рядом: Я помогу.
- Тебе Тильда привет передала, она сегодня опять на рынок приходила, буркнула Фаруза. - Не водись ты с этой ведьмой, Маша!
- Бабушка Фаруза, - лукаво ухмыльнулась Маша, - а может, ты тоже была в того офицера влюблена, а? Вот и ревнуешь до сих пор?
- Тьфу ты, сплюнула Фаруза, ты посчитай, когда это было? Чтобы ревновать? А Тильда с нечистыми знается, с оборотнями. Она для того и на скале поселилась, чтобы проще чертей принимать.
- Ну что вы, ата, придумали? – вмешалась Катя, одна из многочисленных невесток, до этого молча гремевшая кастрюлями. Матильда захотела жить на том месте, где потеряла своих близких.
- Бабушка Фаруза, а вы вчера говорили про каких-то карагосов? – вспомнила Маша.
- А это и есть те самые черти морские, которых Тильда привечает! – с каким-то даже торжеством провозгласила Фаруза.
- Не слушай ее, Маша. Это все придумали темные люди, про чертей морских и ведьму. А про карагосов – это очень древняя легенда, ее уже почти никто и не помнит, только в некоторых семьях еще знает кто-то что-то, и ничего толком. Растеряли мы наши легенды. А у меня учитель в школе был – настоящий фанатик, сколько он всяких позабытых легенд собрал! Книгу мечтал издать. Вроде жило в этих краях маленькое племя. Гордые и неуступчивые люди. За что-то прогневался на них морской владыка и попросту утопил их в море. И такое им проклятие наложил, что не найдут они успокоения, а довеку будут людей в море заманивать, топить, естественно, и тем свое неживое бессмертие поддерживать.
- Вот-вот, - сердито вмешалась Фаруза, - а души загубленные у ихнего царя вместо ожерелья на шее висят! И нет им покоя навеки, одни мучения!
Катя изумленно покачала головой: Бабушка Фаруза, как вы это себе представляете, ожерелье из душ?
- А так и представляю! Люди видели, как они в лунную ночь с русалками танцуют, и у царя на шее ожерелье сверкает! Волосы у него до пояса, как змеи, вьются, глазищи горят зеленым огнем! Невесту себе ищет! Среди живых, между прочим. А Тильда ему девок заманивает! – Последние слова она почему-то адресовала именно Маше.
 
Я покажу тебе настоящее море

Босая нога ступила на прибрежную гальку. Все утро она убеждала себя, что идти в бухту незачем, что лучше поехать на нормальный пляж, ведь сегодня последний день, завтра в полдень поезд повезет ее домой, и снова начнутся будни. И вот она здесь.
Маша обернулась. Он сидел на камне неподвижно, не сводя с нее своих колдовских глаз.
Она сбросила одежду, оставшись в своем символическом купальнике. Подошла к самой кромке воды. Эмриса на камне уже не было. Маша поняла, что в воду она ступить не сможет. Не сможет – и все тут. И сейчас со всех ног бросится удирать. Потому что не понимает, что с ней происходит, и что за непреодолимая сила тянет ее к этому возникающему из ниоткуда человеку.
Он вынырнул у самого берега и поднялся во весь рост. Из одежды на Эмрисе было лишь запутанное ожерелье из неравномерно обточенных ракушек, да какой-то невразумительный лоскутик на бедрах спереди. Словно сплетенный из водорослей.
- Я так боялся, что ты испугалась и больше не придешь.
- Вот еще, - фыркнула Маша, - собрав в кулак всю свою волю. – Я купаться хотела, но передумала. Пойду. Пока. – Но осталась стоять.
Эмрис протянул ей руку: Я покажу тебе настоящее море. Ты его полюбишь. А море полюбит тебя.
- Да мне и так нравится. Мы с бывшим мужем всегда ездили в Ялту, - попыталась Маша снизить разговор до будничности. Дескать, что тут такого особенного, вода соленая, в больших количествах, и ничего более.
Эмрис смотрел серьезно, и даже немного грустно. И глаза его сегодня были больше изумрудные, чем черные. Теплые Машины ладошки безвольно легли в его прохладные и мокрые ладони, и она шагнула в воду, один шаг, другой.
Вот она уже стоит рядом, почти касаясь его. Эмрис отпустил ее руки, и одним легким незаметным движением сдернул с нее ее символический купальник и швырнул на берег. Она и не поняла, как это произошло.
- Ты что? – ахнула Маша. – Ты маньяк, да?
- Я не знаю этого слова, - серьезно ответил Эмрис. – Это тебе будет мешать, море тебя не примет.
Он отступал спиной в море все глубже и глубже, глядя Маше в глаза и ведя ее за собой, не отпуская руки.
- Я не люблю нырять, - прошептала Маша, - не умею. – Ее охватило сладкое чувство полного безволия, подчиненности непонятному человеку или существу, и покорности своей судьбе.
- Со мной у тебя получится, - так же тихо ответил Эмрис.
- Надо набрать воздуху побольше? – спросила Маша.
- Как хочешь. Это не имеет значения.
Вода сомкнулась над ними. Маша увидела над собой голубое солнце, совсем, как тогда, когда тонула. Она мягкой бессильной тряпочкой опускалась на дно, на обросшие водорослями камни.
«Я умираю, - подумала Маша, - он все-таки утопил меня».
Но было не страшно, а хорошо, приятно от прикосновений шершавых водорослей, несмелых скользящих ласк проплывающих мимо рыбешек. И Маша поняла, что она совсем и не утонула, а может вполне даже нормально передвигаться под водой и не дышать совсем, словно бы ей это и не требуется. Набранного в легкие на поверхности воздуха вполне хватает. Эмрис отпустил ее и махнул рукой «Вперед!». Он показал, как надо двигаться сквозь воду, легко и плавно, раздвигая плотную воду, проникать между ее частицами, так, будто тело Маши совсем бесплотное и, вопреки всем законам физики, не встречает сопротивления.
Изумрудное солнце освещало невиданный мир, недоступный людям, живущим на земле. Царство разноцветных рыб, струящихся водорослей, строгих скал, чьи вершины терялись в вышине за пределами вселенной. Они плыли и плыли, а время здесь не существовало. Остаться тут навечно, подумала Маша, вот настоящее счастье.
Мысль не успела еще оформиться, как Эмрис коснулся ее плеча и показал – «назад». Маша отрицательно замотала головой – « не хочу». Но он решительно взял Машу за руку и потащил наверх.
Они вынырнули у той самой скалы, с которой все и начиналось.
- Здорово! – воскликнула Маша, - давай еще!
- На берег! – почти злобно рявкнул Эмрис. – Быстрей!
Он толкнул ее в спину, прочь от скалы. Маше пришлось подчиниться. Плыть опять почему-то было невероятно трудно. Руки и ноги одеревенели, дыхания не хватало. Невольно хлебнула воды. Вода показалась горькой и густой. В конце концов, ей пришлось повиснуть у него на плечах, а Эмрис, как будто это и не он провел так долго под водой, легко и быстро тащил Машу к берегу. Как только ее ноги ощутили дно, она отпустила его плечи, и, спотыкаясь, поплелась к берегу, неловко оступаясь на скользких подводных камнях.
 
Подарок на прощанье

На границе моря и берега Маша обессилено опустилась на землю. Ее грудь, лицо и вытянутые вперед руки касались горячей гальки берега, а нижнюю часть тела и ноги приятно щекотали волны. Эмрис сидел рядом в воде.
- Это было классно! – прошептала она. Дыхание восстанавливалось. Руки вновь обретали силу и чувствительность. Улыбка расползлась по ее лицу. – Спасибо.
- Я же обещал тебе показать настоящее море, - ответил Эмрис без ответной улыбки.
- А чего толкался? Мне понравилось, я бы еще хотела.
- Нет. Больше нельзя. Море могло тебя не отпустить.
- То есть, я бы утонула по-настоящему?
Он молча кивнул. И добавил: Я этого не хочу.
Маша засмеялась, перевернулась на спину: Да я тоже!
Ее совершенно не волновало отсутствие купальника. Она была частью этого моря, берега, суровых скал, недосягаемого неба и горячего солнца. Она растворилась в них. В ней заключалось начало мироздания, его суть и смысл. Нелепо закрывать тряпочкой часть тела - скалы не носят купальников, и солнце не носит купальника, и ветер танцует свой вечный танец, нагой и бесстыжий.
Она ощутила его ладонь на свое груди, влажную и прохладную. Ладонь скользила по ее телу, по животу, по ноге, вновь по животу. Удивительно, но в этом прикосновении не было ничего эротичного. Эмрис словно прощался с нею, и пытался запомнить не только, как она выглядит, но какая она на ощупь. Маша села, и он сразу же убрал руку. Маша смотрела в его серьезное строгое лицо, и не могла понять его выражения. Ей стало не по себе, чтобы разорвать затянувшееся непонятное молчание, она спросила: Ты занимаешься подводным плаванием? Ты классно ныряешь.
- Да, нечто в таком роде, - ответил он.
Черт, трудно разговаривать с человеком, который так конкретно отвечает на твои вопросы и никак не «развивает тему», подумала Маша.
- Пойдем, позагораем, - предложила Маша. Она встала.
Эмрис оставался сидеть в воде, глядя на нее снизу вверх. Его глаза светились ярким изумрудным светом. Или это просто луч солнца упал на лицо?
- Ты мне нравишься, - вдруг сказал Эмрис. – Это плохо. Для меня. Мне не простят.
- О чем ты? Потому что я завтра уезжаю?
- Уже завтра? – в его голосе впервые прозвучали явно выраженные эмоции, и это было похоже на отчаянье. Он тоже поднялся на ноги. Так они и стояли друг против друга: он – по колено в воде, Маша почти на берегу. Эмрис выпутал из своего несуразного ожерелья небольшую плоско сточенную ракушку на шнурочке.
Маша подошла поближе, повинуясь невысказанной просьбе. Он не хотел выходить из воды. Эмрис надел подвеску ей на шею:
- Это тебе. Оберег.
- Симпатичный, - Маша рассматривала ракушку, не снимая ее с шеи. – Если я посмотрю сквозь нее, то увижу тебя? – лукаво спросила она.
- Ты увидишь того, кого должна будешь увидеть, - ответил он непонятно.
- Ну, ты прямо пророк какой-то – засмеялась Маша. – И такой все время серьезный! Слушай, пойдем, погреемся на солнце! У меня ноги уже окоченели, мы полдня в воде!
- Угу. Иди. Море поглотило твоих призраков, - сказал он. Маша пожала плечами, вышла из воды на берег. Не оглядываясь, растянулась на пекучей гальке, закрыла глаза. Неудержимо клонило в дрему, сладкую, томительную, как после ночи любви… Кажется, она и задремала на секунду, но немедленно открыла глаза. Берег был пуст. Море лениво перебирало камушки. Эмрис исчез. Солнце сползало к горизонту.
Маша закрыла глаза. Многочасовое путешествие под водой… Полно, да не приснилось ли ей? Вдруг потянуло свежестью. Маша вскочила: над морем громоздились тучи.
- Ой-йой! – придется не идти, а бежать. Причем очень быстро, пробормотала Маша. – Кажется, гроза, наконец, пришла. До свидания, море! – она подхватила хвостик волны, плеснула себе в лицо. Море было горьким.

Гроза в ночь полнолуния

Ночь обрушилась на горы внезапно. Чернота заполонила небосвод со всех сторон горизонта, заливала его густыми, тягучими чернилами. Ветер стих, все живое затаило дыхание. Тишина повисла такая, что звенело в ушах.
Даже горы, которые не страшились ничего в этом мире, застыли от ужаса.
- Господи! Гроза в ночь полнолуния! Господь, сохрани и помилуй! – шептала Фаруза.
И тут раздался дикий, изматывающий вой ветра, а затем небо разлетелось, разодранное на лоскутки сполохами молний. В разрывах черноты вспыхивал белый яростный глаз луны. И снова исчезал за клочьями облаков. Казалось, ночная владычица ищет что-то на земле и может найти. Или кого-то. Затем загрохотало так, что у Маши заложило уши. Она забилась на постель и накрылась подушкой с головой. Стихия бесновалась, окна дребезжали, будто в них ломились все черти преисподней. Внезапно все стихло. В наступившей тишине, говорящие часы китайского производства ехидным голоском сообщили: Ровно полночь.
В тот же миг где-то далеко раздался мучительный вой, вопль умирающего в страшных муках сердца. Маша взвизгнула и бросилась в комнату, Фарузы и ее мужа: Ата, ата!
- Маша, ты что? Ты же не ребенок, чтобы так пугаться – прошептала Фаруза прижимая Машу к мягкой груди.
- Бабушка Фаруза, он меня зовет!
- Кто?
- Тот, кто воет!
- Глупости, это ветер. Гроза.
Внезапно вопль повторился, затем снова, и снова.
- Вот, слышите, слышите!
Маша жалобно пискнула, невольно сжала в кулачке ракушку на шее. Оберег все-таки, какой никакой. Уже начавшийся было очередной крик, перешел в вой, смешанный с рыданиями. Небо треснуло, и из расщелины хлынула вода. Мучительные роды благополучно завершились безумным, но так давно ожидаемым ливнем. Напряжение исчезло. Все зашевелились, вздыхая с облегчением.

До маршрутки, которая должна была отвезти Машу на железнодорожный вокзал, ее провожали Фаруза, Карима и старший сын Кати, пятнадцатилетний Рахмет в качестве «грубой мужской силы». То есть, именно ему выпала честь тащить Машин чемодан. Они шлепали по лужам, Фаруза сокрушалась об опустошениях, которые, наверняка, вызвала ночная стихия.
- Надо будет Тильду проведать, как там она. Слышь, Рахмет, сбегаешь к Тильде, поглядишь!
- Да, ата.
- Хоть она и вредина, задавака, и вообще, ведьма, но живая душа…
- А она совсем одна, бабушка Фаруза?
- Совсем. Сын был, неизвестно от кого, так утонул в двадцать пять лет. Там же, в Тритоновой глотке. Гиблое место. Сколько людей потонуло, сколько лодок разбилось.
Из-за поворота показалась маршрутка.
Карима с Рахметом замахали руками.
- А где это, Тритонова глотка? – спросила Маша, - уже целуя Фарузу на прощанье в морщинистую щеку.
- Где-где, да там, где дом ее стоит. Ну, Симе привет, приезжай на следующее лето. Извини, если что не так, сама видишь, мы люди бедные, у нас не курортные удобства.
Маша стояла, как парализованная.
- Девушка вы садитесь или чемодан один поедет? – весело спросил пожилой водитель.
- Да, конечно, - Маша как во сне поднялась в автобус. Тритонова глотка. Гиблое место. Вот, где она провела три дня, где плавала, ныряла. Чуть не утонула. Если бы не… Кто? Маше внезапно стало холодно. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться собственным теплом. Нащупала на груди медальончик-ракушку. Взглянула сквозь завитки на горы.
«Ты увидишь того, кого должна будешь увидеть», - вновь услышала странное пророчество.
Она увидела. Дорогу.
 Не ту, ледяную и жестокую, где лежит расколотое на крошки замерзшее сердце.
Другую - золотую от песка. Зеленую от молодой травы. Пеструю от множества цветов. Долгую.
И поняла, что ей уже не холодно, не страшно, не больно. Она нашла то, что потеряла тогда на дороге. Увидела себя.
Она возвращается.