Черныш. окончание

Иногда мне казалось, что Черныш соображает не хуже нашего. Признаюсь честно, меня тянуло на работу, чтобы заглянуть в его глаза. Людской взгляд чаще пропитан несимпатией. Знаете ли, эти шныряющие маски суровых начальников и рабочих ожидающих пятницу как второе пришествие. А здесь был взгляд настороженного пытливого существа. Что он не делал, чтобы доказать, что не зря ест свою колбасу! Он различал людей в рабочей одежде от посторонних. Несколько раз даже хватал чужих за брюки. Очень не любил пьяных и бомжей. Не знаю, как он определял, кто есть кто, но службу нес исправно. Выпившие прохожие его тоже не любили. Однажды пьяный водитель автобуса, возвращавшийся с работы в общежитие, бросил в него бутылку. В итоге попал в ворота проходной. Осколки упали в сантиметрах от вахтера. Финал интересный. Молодой участковый. НесоставленныУ протокол. Десять минут борьбы алкоголика за гордость и достоинство. Совок метла и три минуты позора верзилы-водителя. Осколки убрал, а собаку грозился убить. До противного правильные речи милиционера о наморднике и о том что собаку нельзя пускать с территории. Сказки участкового об испуганных детях. Черныш не давал нам скучать. Кстати, детей он если не любил, то никогда не лаял на них и не пугал. Сам был пуглив. Он понимающе сжимался, когда его тягали за уши и ли за хвост соседские подростки. Я думаю, что местные дети все знали его. По крайней мере, на улице часто было слышно: «Черныш, Черныш, иди сюда!». Иногда дети стояли у ворот в ожидании, когда он соизволит выйти за ворота и позволит себя погладить. Делал он это не очень часто, и наверно из чувства «производственной необходимости» поиска вкусностей. Да что и говорить, Черныш был собакой настроения. Иногда впадал в почти человеческую депрессию. Мог не выходить с утра к людям, а пролежать где-нибудь под деревом. Прибегал он лишь к обеду, как ни в чем не бывало, вилял хвостом и как всегда чихал. Будто бы сообщал: «Ну вот он и я! Соскучились, или просто забыли про меня? Прошла моя хандра! Теперь я весел и полон сил! Встречайте меня, клоуна! Жизнь прекрасна!». Я не встречал другой собаки, у которой так комично получалось бы это «Кхм», «Кхе» и «Апчх-х».
Черныш стал органичным дополнением охраны. К нему приклеилось новое определение «сторож». И нет ничего удивительного в том, что когда он исчез, словно что-то оборвалось.
Я не умею плакать. По крайней мере, мне это не свойственно, как мужику, очерствевшему рациональностью жизни. Но когда он исчез, я ощутил, как его не хватает. Расскажу как есть. Иногда я задумывался над тем. Как будет плохо, когда его не станет. Я знал, что собаки, а тем более дворняжки, живут лет десять-пятнадцать. Людской век гораздо длиннее. Не знаю, с чем были связаны те мысли, но однажды я задумался, как он умрет. Я думал над тем, как будет вздыхать коллектив. Думал над тем, будет ли печалиться и вздыхать директор, или для него это будет всего лишь всего лишь мелкая неприятность которых полно случается за рабочую неделю.
Я размышлял над тем, как тяжело терять ставшее привычным. окружение, ощущать пустоту, отсутствие прыгающей, кружащейся и хватающей свой хвост собаки. Я понимал мозгами, что так устроена жизнь. И как бы не старался Черныш, но ближайшие десять лет, и он никак не сможет быть рядом. Ему было семь лет. А может и все десять. Никто толком не знал. Прошло три года, как я его увидел. Диспетчера Таню директор уволил. Не продлил контракт. Начальник охраны слег с обширным инфарктом. Шунтирование и инвалидность. Не легко находится каждый день в напряжении не только собаке.
 Черныш понимал, что от него ждут и требуют. Он работал исправно. Хотя со временем начинал, конечно, лениться и все больше вздыхал по ночам, как уставший человек. Противоположный пол, похоже, его интересовал мало. В этом я понимал его слабо., но чужая душа потемки. Особенно собачья. Изредка он бегал за стаей своих собратьев в поисках подруг. Короче, прикипел он к нашей конторе. Стал ее талисманом, источником хорошего утреннего настроения. Он знал свое место. Понимал команды. Стоило сказать «чужой», и он срывался с места и летел к воротам с грозным лаем. На крыльце он осматривался. Искал по сторонам нарушителя. Потом еще раз гавкал в воздух и хитро оглядывался на окно, откуда я наблюдал за ним. Ему была интересна ,важна моя реакция. Дальше я открывал дверь. Звать его уже и не надо было. Это чудо летело ко мне «разбрасывая» в стороны свои уши. На пороге он притормаживал и ждал с вопросом: «Пустят или нет?». Не все вахтеры разрешали ему спать в помещении. На них он не обращал внимания и попросту игнорировал. Он жил своими интересами и симпатиями.
За последние три года его грудь и морда значительно посидела. Условия труда были не спокойные. Постоянные ночные побудки. Спал он на резиновом коврике. Любил под настроение и на топчан в фойе запрыгнуть, но делал это скорей по дружбе. Уж очень компанейский был пес. Вахтеры иногда спят во время ночного дежурства. Может и не все, но половина точно. На кушетке спать неудобно, но привыкаешь. Черныш был рядом. Укладывался обычно в ногах или на полу. Он ощущал себя полноценным участником процесса охраны. Доставалось иногда и ему. Зимой он приполз весь в крови, с прокушенным боком. То ли бездомные братья обидели за комфортную жизнь, то ли даму не поделили. Сил хватило лишь доползти до цеха. Там его и подобрали. Он не ел три дня. Не вставал. Только спал. Сердобольная девушка принесла марганцовку. Рана оказалась глубокая в три сантиметра шириной. Я видел, как стекали от боли круглые слезы, когда я заливал рану йодом и засыпал стрептоцидом. Черныш терпел. Я видел в его глазах отчетливое ожидание надежды и немного беспомощности. Кто-то из рабочих говорил. Что Черныш не вытянет. А он выжил. На четвертый день встал, захромал. Через недели две рана затянулась, и он уже снова бегал. Черныша выходили. Я шел на работу, зная, что он встретит. Я полюбил эту собаку.
Он пропал в воскресенье. Ушел и не вернулся. Не знаю почему, но два дня до этого я решил его нарисовать. Черныш как обычно мирно спал на коврике. Я сделал три рисунка карандашом. Во сне он шевелился, менял положение. Морда то пряталась под лапы, то ложилась вдоль туловища. Он крутил ушами, чесал нос. Чуткий собачий сон, знаете ли. Люди бы в таких условиях вечного дежурства обязательно обвесились бы коэффициентами: год за три или что-то в этом роде. Эти рисунки – единственное напоминание о нем.
Накануне, в субботу он встречал меня как обычно. Давал чесать себя за ухом, гонял пьяных прохожих с трудом перемещавшихся от магазина к общежитию.
Возможно, его сбила машина. Он всегда беспечно перебегал дорогу. Надеялся, что притормозят. Его тела и ли следов крови в округе никто не видел. Его искали в «живодерке». Безрезультатно. Один вахтер острый на язык сказал в шутку : «Возможно, увлекся женщинами и до сих пор не может прекратить это безобразие». Не тот это был «парень». Прошла неделя, а он все не появлялся. Кто-то предположил, что он ушел умирать, чтобы не доставлять нам хлопот. Если верить буддистам, в животных за прошлые грехи переселяются души умерших людей чтобы пройти очередной этап «рождения-смерти», карма и все такое. Кто его знает? Ну а если так, то это была не самая худшая душа. Блестят мои намокшие глаза. Я привязался к нему. Те же буддисты избавляются от привязанностей. Я не смог. Он исчез также внезапно, как и появился. Возможно он вернется.