Анна Домина

Не мучай меня расспросами когда все это началось.
Скорее всего тогда, когда я поверила, что действия бывают правильными и неправильными. Как глупо!
Как будто результаты могут быть правильным или нет.
Результаты или есть или их нет.
Другому не верь.

...

- Женщины абсолютно тупы, когда речь идет о выборе. Они пытаются проиграть в голове всевозможные варианты, пытаясь угадать результат. – прошепелявил мне сегодня Доминик.
Доминик – довольно странный тип.
Ему неопределенно за двадцать. Восемь часов в сутки он живет в виртуальном мире, восемь - на земной поверхности, населенной реальными работающими людьми. Оставшееся время он спит. Бывает, урывает минуты виртуальности у сна, тогда проваливается в него прямо на рабочем месте.
Его широченные штаны на тюленеподобном теле неуклюже шлепаются на пластмассовую тару со стоящими в ней пластиковыми бутылками. В магазине, в котором мы сегодня на пару работаем – тишина. Покупателей нет. И, чтобы не заснуть прямо на таре, Доминик продолжает вещать, порой вскидывая руки в такт сказанному, как это делают рэперы.

- Мужчины мыслят по-другому. Если ты играешь в игру, в которой куча правил, выбирай любой ход и иди. Или проиграешь или выиграешь – третьего не дано. А женщины... – хихикает он... Откидывает голову, перекрещивает руки на груди и продолжает:
- Женщина не умеет играть. Пока она думает: «А стоит ли туда идти, а может пойти сюда...»... время вышло. Все. – руки Доминика разводятся в стороны. - Пропала.

...

Я лежу в холодной комнате и снова шепчу в потолок бестолковое:
- Что сейчас делать? Подождать и оставить все как есть или...?
И снова понимаю, что «или» нет. Другого выбора нет. И что все запутала сама.

Небо черно. Свет от покачающегося фонаря оранжев.
В кровати - свернутая в позу эмбриона, - я.
А вокруг меня я ощущаю теплотой Тебя.
Пусть из воздуха. Это неважно сейчас. Важно что ты есть. И ты со мной.

Комната находится прямо под крышей. На чердаке. Поэтому лишь две стены прямые, две другие – ужасно покаты и я упираюсь подушкой в крышу.
Иногда мне хочется вылететь отсюда на метле через трубу. А иногда – не нужно и вылетать. Я все вижу на расстоянии.

Наш сын спит в комнате ниже этажом. Даже сопения не слышно. Моя дочь хохочет, закинув голову на руку красивого молодого человека, обнимающего ее за плечи. Они трутся головами, испытывая счастливое состояние единения друг с другом. Слияния. Это уже не он и она – это один молодой радующийся ночной жизни без присмотра взрослых организм. Их тела свежи и чисты. Их жизни распланированы, как заботливо на все случаи жизни припасенная одежда, аккуратно сложенная на полочках платяного шкафа.
Свитер – в холода. Сарафаны – летом.

- Вы полагаете все это будет носиться?
- Я полагаю что все это следует шить.

Опять мои мысли набиты мусором обрывочных фраз. Кажется, у меня есть шаблоны-ответы на все вопросы. Кроме одного, самого главного.

...

Через час придется сесть за руль и везти нелюбимого мужа и обажаемого сына к милой свекрови на кусок приготовленного ею воскресного пирога и чашку кофе.
Мне нельзя кофе.
Снова буду мучаться и не спать.
И грезить о Тебе, стискивая подушку зубами.

Чтобы не смотреть на мужа я смотрю на стриженные вдоль заборов кустарники, на пестроджинсовую толпу прохожих, на сверкающие мерседесы и чуть поржавевшие опели.

- Так ты еще в отпуске? – спрашиваю я сестру мужа, приехавшую к матери на чашку общения.

Если честно, мне совершенно неинтересно действительно ли она в отпуске или уже нет. Любой отдых – это смена деятельности. Раз она сейчас здесь, значит в отпуске. И спрашивать вроде как не имеет смысла. Просто с чего-то нужно начать разговор.

- Через неделю закончится. А знаешь где я провожу отпуск? – загадочно улыбнувшись спрашивает Биргит.

Биргит –сухонькая и маленькая, несмотря на свой высокий рост и оттого приобретенную сутулость. Сидит, растирает пальцы рук. Такие руки бывают у хирургов и монашек. С коротко подстриженными ногтями на сильных жилистых пальцах, чистые и светящиеся внутренним светом. Их не хочется взять в свои. Наверняка, мужчины не тянутся их поцеловать или прижать к сердцу. На них хочется лишь смотреть и отчего-то это успокаивает.

Я моментально вспоминаю и громко восклицаю:
- В альтенхайме (доме престарелых). Точно? – мои брови рисуют дугу удивления и искреннего интереса.

Биргит прожила со своим мужем почти двадцать пять лет. Они родили и вырастили двух симпатичных сыновей. Они построили огромный дом. Они посадили вокруг дома деревья. А потом Биргит ушла.

Сейчас она живет в садовом домике. Ездит за сотню километров на работу. Танцует бессонными ночами с бывшим одноклассником, который не хочет ее как мужчина, но не может оторваться от ее обаяния как человек.

Она обхватывает ладонями чашку с чаем, устремляет на меня взгляд и говорит, говорит... Говорит о том, что старики как дети. Что некоторые могут довольно долго сохранять здравый ум и твердую память. Некоторые просто ленятся и попав в дом престарелых укладывают свое опухшее от обид тело на стерильные простыни и лежат так, пока их не перевернут санитары. Они отказываются есть. Отказываются разговаривать. Они давно отказались бы жить, если бы не родственники, которых им хочется немного потерроризировать.

Мой муж стоит на балконе и курит одну за другой кисловонючие сигареты. Я смотрю на его худое тельце, выпятившее пузом массу недовольства, не успевающего уходить в анус. Сейчас мне хочется его сдать в альтенхайм.
Красные цветы, свисающие из цветника, трепещут на ветру, укрываясь от падающего на них пепла.

«Как жаль.» – кажется, говорят они. «Как жаль» – шепчу почти вслух я. Жаль, что не смогу сдать его туда. Для этого мне придется слишком долго с ним прожить.

«Без меня.» - отворачиваюсь от балконной двери я и смотрю на Биргит. Та продолжает говорить. Оказывается, я ей активно подыгрываю. Я поддакиваю, подсказываю недосказанные ею слова, сама же продолжая думать о другом:
«Если бы только я вдруг оказалась одна. Если бы это произошло само собой! Без моих нервов и предварительных планов!».

Хочется посмотреть на солнце и заручиться его поддержкой. Но солнце закрыто балконной дверью, занавешено шторами. Я наваливаюсь грудью на залитую солнцем скатерть, ставлю на нее локти и прижимаю молитвенные ладошки к губам. Чтобы ни о чем никто не догадался весело смотрю на Биргит. Оказывается, я удачно вовремя рассмеялась. Она как раз сказала шутку. У меня получился смешок в ладошки.
 
Моя свекровь как-то жалобно реагирует на шутки. Она, наверно, серьезно задумалась о доме престарелых и своем возможном пребывании там. Биргит рассказывает о старых любовниках, нашедших друг друга в стенах альтенхайма. Ходят за ручку, шепчутся на лавочке.

Я подсчитываю количество лет до моего альтенхайма и уже радостно смеюсь. Боже! Я еще так юна! Я еще успею столько раз влюбиться!

Мой сын прогулялся по балкону и ничего интересного там кроме мужа и проезжающих автомобилей не обнаружив, вернулся в комнату. Он взобрался коленями на стул и слушает. Биргит продолжает рассказывать о порядках в доме для стариков. О том, как там кормят лежачих. Как они беспомощно открывают рот, и если поднести к губам ложечку с кашей, то срабатывает глотательный рефлекс и они быстро проглатывают что предложишь.
- И даже ложку? – спрашивает мой сын.
«Хоть бы он проглотил свою сигарету!» - думаю я.
Свекровь не хочет садиться за стол. Она уходит на кухню и поправляет там то одну то другую салфетку и тарелку.

- А еще там есть специальный стул, который можно опускать в ванну и мыть стариков.
- А как он опускается? – интересуется сын.
Биргит подробно объясняет. Муж, накурившись, заходит в комнату
- Хорошо, что этот стул не электрический. – хохмит сын, глядя на седую бороду моего мужа. Ему хочется играть.

У Биргит грустные глаза. Мой муж смеется. Его мать спряталась на кухне и, похоже, не сбирается оттуда выходить. Сын достает из шкафа коробку с настольными играми.

- Я хочу теперь расспросить про последовательность и порядки оформления в этот альтенхайм. – продолжает Биргит после небольшой паузы. – Беата, - продолжает она, - тоже хочет туда.

- У нее нет детей. – подхватываю я.

И вспоминаю, что Беата живет в огромном доме. Она хорошо продвинулась по карьерной лестнице. В свободное время слушает оперу, тянет вино, водит знакомых по музеям и выставкам. Ее муж вот уже много лет играет роль подчиненного. Он невидим.

...

Ты дурная! – орала на меня в трубку моя бывшая подруга. – Ты до сих пор не понимаешь простую вещь! Мужчина любит подчиняться!. Он ищет Домину.

...

Я дурная. Я люблю сильного мужчину.


...

За окном вечереет. Стелется дневное тепло по земле, разливается негой выпитое вино. Я снова завожу разговор о Биргит.

- Ты знаешь, что она собралась на пенсии в альтенхайм?
- Ты не так поняла. Чего ей там делать? – отвечает муж, оторвавшись от экрана компьютера.
- Она и две ее бездетные подруги. Про подруг я могу понять. Хотя... – после короткой паузы, - для Биргит это тоже хорошо. – заканчиваю я.
- Она всегда была монашкой. – соглашается муж.

И как всегда в такие минуты заводит разговор о своей молодости. Об удачных любовных похождениях. О компании собутыльников. О доступных тогда девочках. Заканчивает известную мне тираду о том, что Биргит была не такая. Его на три года младшая сестра «всегда была монашкой».

- Может, твои родители ее слишком сурово воспитывали? – почему-то говорю я, вспоминая свекровь. Свекрови под восемьдесят.

Лишь последние двадцать лет она живет. Ожила после похорон мужа. Даже фотографии запечатлели перемену. Нет больше заискивающе улыбающейся женщины с детьми. Есть беловолосая короткостриженная фрау, у которой заранее распланированы и расписаны все дни. Понедельник- аэробика. Вторник – занятия в хоре. Среда – поездка в Хорватию на четыре дня... У фрау задорный взгляд и искренняя улыбка. Фрау одна, но не одинока.

Биргит танцует по ночам.
- Ну что это за мужик? – презрительно тянет мой муж, говоря о «любовнике» Биргит. - Он ее даже не хочет! А она, дура, из-за него теперь разводится.

...

Сегодня я согласилась встретиться с Бэкки. Я его не люблю. Просто он мне был послан зачем-то свыше. Я не отказываюсь от подарков с Неба.
Бэкки высок. Обажаю высоких и крепких мужчин.
- Ту выглядишь лучше всех. Ты такая сладкая. – шепчет он мне и его дыхание меня заводит. Мы стоим в очереди. В моей руке документы на машину и номера. Через десять минут сниму машину с регистрации и можно будет погрузиться в другую жизнь. В его дыхание и шепот о том, что я прекрасна. В головокружительную минуту праздника плоти.

Бэкки меня окликнул на улице. Я не знакомилась на улице прежде.
Много попыток отвергала, произнося одну единственную фразу:
- Я замужем.
Очередной мужчина тут же принимался извиняться. А я думала:
«Это моему мужу надо бы извиняться, что захватил то, что не может удержать.»
Но в тот день...

За несколько минут до знакомства я вслух произнесла:
- Ужасно хочу влюбиться. Телом, головой, душой! Уже пять лет живу без любви. Без намека на нее. Как робот. Это невыносимо!
- Ну... – потянула в телефонную трубку моя знакомая Лена – бери газету в руки и вперед. Знакомься.
- Это слишком... не то. – отказываюсь от предложения я. – Я лучше буду сидеть дома и шить запоем. Ой, Леночка, мне в бассейн сына пора везти. Пока.

А перед бассейном забежала в магазин за шампунем. И Бэкки забежал за мной.
- Я замужем. – разочарованно тяну я.
- Я тоже. – заговорщески отвечает он.
- Я свободна утром.
- И я. – светится улыбкой он.

С той минуты прошло лето.
Мы пьем пенистое капучино в темном углу кафе, его рука нажимом гладит мне колено и выше.
- Отодвинься. А то я теряю голову. – говорю я.
- У тебя обалденные ноги. – шепчет он. Каблуки и обтягивающие джинсы! Ммм... – закрывает он глаза. – Я схожу с ума от тебя.

Если б ты знал как я люблю носить каблуки! – думаю я.
Мой муж боится меня на каблуках. Он ходит по улице и озирается по сторонам. Он готов наброситься цепным псом на любого посмотревшего в мою сторону. Какая глупость!
- Дорогая. – повторяет он, забыв мое имя. Я для него – дорогая, драгоценная, не больше.
Он прячет меня в сундуке, трясется от счастья обладания и лобызает мои ноги. Он вылизывает каждый сантиметр моего чувствительного тела и млеет от обладания.
Так млеют от обладания золотых монет в темных сырых подвалах скупые рыцари.

- Я скоро разведусь и буду одна! – восторженно радуюсь я. – Ты жил один?
Бэкки похож сейчас на ребенка. Пухлыми губками отвечает:
- Нет.
- И я нет. Никогда. Представляешь? Никогда! Я всегда была замужем.