Разговор с поэтом, 1-2

1
"…Послушайте, что я вам скажу: поэта должно распирать от поэтического воздуха, он должен быть узнаваем с любого расстояния, подобно пугалу в огороде, подобно Горькому в плаще и широкополой шляпе, подобно нищему скрипачу с его плохой, невыносимой скрипкой на площади Республика, подобно стайке попрошаек в подземном переходе около станции метро Еритасардакан-Молодежная, подобно арабам в частных университетишках, где они ничего не делают, а только ждут получения дипломов, подобно шуту Садояну в парламенте, подобно тупорылым гаишникам, что с восьми часов заморозок выходят на свою охоту-рыбалку, подобно правительственному кортежу и головной "Тойоты" с мигалками, хриплым голосом через громкоговоритель разгоняющую толпу на проспекте Баграмяна, подобно торговцу зеленью, продирающемуся своим криком в спальни, подобно голосу тоски в небе цвета невыстиранного белья, подобно верным признакам зимы – сжимающемуся сердцу и беспричинному унынию, подобно первому снегу, подобно рекламным буквам на крыше супермаркета, подобно манифестациям народного протеста, зреющим в умах беспомощной оппозиции, подобно прозрачным выборам в Карабахе, подобно неминуемой угрозе повышения цен, подобно грядущим экзаменам и рождественским праздникам, подобно елке с электрическими фонариками, ожидающими рождения поэта; вот так, позвольте мне сказать, что поэт – это вам не шутка, над которой смеешься, прикрывая рот, поэт должен в одном дыхании вобрать в себя весь мир и одним словом выразить все чаяния, поэта никогда не затопчут дикие толпы – его слушают, когда он поет о боли народа и о интимнейших движениях своего сердца; все что я сказал до этого, это мои глупые мысли, мое ожидание того гения, в котором узнает себя всякий; и поэт-предшественник, и человек, далекий от поэзии, но в этот момент он тоже на мгновение поникнет головой и произнесет многозначительно: "да, этот – наш…, и что хотел сказать этот гражданин, зачисливший себя в меценаты, пусть останется под многослойным пологом непонимания, но, если хотите, поэт, я вам скажу, должен представлять бесконечное живое, да, так и понимайте, бесконечное живое, пусть будет это фантазией недовыраженных мыслей, но как раз эти половинчатые мысли и свидетельствуют о том, что должен прийти поэт и сказать одно слово, но так, чтобы мы могли произнести, погружаясь в стихию немоты: "да, это – это…" а что до его конкретной жизни, то здесь, понимаете ли, такого наворочено, не в том смысле, что много наворочено, а в том, что и она, персональная жизнь поэта, должна быть живой, а не выдуманной, и если он – идеальный семьянин, то пусть остается таким, если он ездит по субботам на дачу и привозит пару ведер абрикосов, которые затем его двоюродные племянники, люди с торговой жилкой, продают на базаре по фантастическим ценам, то пусть занимается и этим, если ему хочется, к тому же это несколько выгодно, ежели он никак не может обрести личного счастья с законным женами и любовницами и его тянет в Славянский ресторан, то, пожалуйста, не будем вмешиваться в его личную жизнь, пусть его распирает от тщеславия, которое нагоняет температуру в минуты мечтания о трех кубометрах дров на зиму или горячей воде из крана, пусть он ходит непричесанным и не знает, кто ему подаст кофий в постель, звезды над его космами все равно не изменят своего расписания и в назначенный день ему придется паковать чемоданы в эмиграцию, наконец, о бессмертии – пусть думает, что потомки не забудут его стихов – это самое ненадежное хранилище, между прочим, потомки – самая ненадежная вещь, двоечников будет больше чем отличников – таковы издержки прогресса, и запоминать его поэмы, записывая их в файлах и в дневниках (в рубрике: "что задано"), не смогут с той непринужденностью и легкостью, с какой, стоя под памятником, будут рассматривать годы рождения и смерти; да, поэт должен быть виден со всех сторон, вокруг него должен воздух разговаривать стихами, никакого усилия не должно ощущаться, дома и улицы должны стать пространством его стихов…"

2
…Поэт встречался в самых неожиданных местах города, его изрезанное линиями лицо жило своей жизнью в университете, куда он поступил после душевной болезни и прочитав всю домашнюю библиотеку, здесь поэт был немногословен и застенчив, но навязчив, со своей папкой стихов маяча в деканате, где ему кто-то пообещал напечатать стихи, затем он женился на своей однокурснице и поменял фамилию на более звучную, принадлежащую древнему княжескому роду, из которого, надо полагать, он происходил, затем он исчез, взяв документы и уехав за своей женой, которая вены порезала после очередного конфликта, наконец он снова появился в городе, еще более притихший и без папки, привезя жену с бинтами на запястьях, он встречался после уроков в саду с детскими аттракционами, одиноко сидя на скамейке, глубоко затягиваясь сигаретным дымом и ловя вдохновение, встретился он в трущобном районе, на остановке, где делали дешевые похоронные венки, – с букетом белых роз, и так странно было: рядом с изрезанным морщинами лицом видеть букет белых роз в целлофановой обертке, он встречался в одном из центральных супермаркетов покупающим хлеб – так торжественно и мученически стоял он в очереди за белым воздушным хлебом, затем он встретился на центральной площади без дела бродящим вокруг фонтанов в толпе подростков и милиционеров, встретился он выходящим из дома писателей, где размещалась редакция русского журнала, где опять кто-то пообещал напечатать его стихотворения – к тому времени у него появились новые, – встречался он в компании молодых ребят, однокурсников, каждый из которых уважал в нем поэта, но мало читал его стихов, встречался он в метро, куда его затягивала инфернальная труба, привлекательная своей дешевизной и безопасностью, шел он из университета домой пешком, но никто не знал, где он живет, он нигде и не работал – ведь стихи отнимают так много времени, встречался он туманным утром и под одиноким фонарем, стерегущим ночную продажную темноту; "это ты?" – спрашивал его я, и по движениям его линий, изрезавших лицо, догадывался, что он отвечает "да", на слова у него не хватало сил, его встречали звездным ангелом, парящим меж туманностей, его видели распятым на ветвях деревьев, сбросивших листву и уставших от бремени жизни, его видели среди дворовых дворняг играющим на трубе, его видели в русской литературе неописанным очевидцем терзаний героев, его видели одиноким языком в колоколе эмиграции, его видели на заросших тропах непризнанности, его видели в собственных символах, закутанным в многослойные образы и кровоточащие метафоры, его видели в попытке сказать то, что он имел в виду в этих символах и метафорах, его видели… его видели так часто, в таких неожиданных местах, что сомнения не оставалось в его существовании, в эпоху, потерявшей право читать его стихи..